Расплата кровью

– Полагаю, Ханна Дэрроу не знала, что Сайдем был женат.

Линли покачал головой:

– Очевидно, нет. Она видела их вдвоем всего раз, да и то в компании с их лондонским агентом. Ей было лишь известно, что у Сайдема есть связи с преподавателями актерского мастерства и со всем прочим, что необходимо для успеха. В представлении Ханны Сайдем мог стать ключом к ее новой жизни. А она временно стала его ключом к сексуальной доблести, которой ему не хватало.

– Ты думаешь, Джой Синклер знала об интрижке Сайдема с Ханной Дэрроу? – спросил Сент-Джеймс.

– Нет, этого она узнать не успела. И Джон Дэрроу рьяно оберегал эту тайну. Джой всего лишь упомянула за ужином имя Дэрроу. Но Сайдем не мог рисковать. Поэтому и убил ее. И душераздирающего рассказа Айрин о дневниках Ханны, я имею в виду вчера в театре, было достаточно, чтобы он помчался ночью в Хэмпстед.

Дебора слушала их молча, но тут вмешалась:

– Но он же жутко рисковал, когда убил Джой Синклер. Разве его жена не могла в любой момент вернуться и обнаружить, что его нет? И потом, он мог случайно столкнуться с кем-нибудь в коридоре, разве не так, Томми?

Линли пожал плечами:

– В конце концов, он точно знал, где находится Джоанна, Деб. А еще он хорошо знал Роберта Гэбриэла и не сомневался, что тот продержит ее у себя как можно дольше, постарается блеснуть перед ней своими мужскими талантами. Поведение всех остальных в доме можно было легко просчитать. Поэтому, как только он услышал, что Джой вернулась от Винни – это было незадолго до часу, – ему только оставалось немного подождать, пока она уснет.

Дебора, совершенно потрясенная, никак не могла осмыслить…

– Но его собственная жена… – страдальчески пробормотала она.

– Думаю, Сайдем готов был позволить Гэбриэлу пару раз переспать со своей женой, лишь бы избежать разоблачения. Но не желал, чтобы он хвастал этим перед всей труппой. Поэтому он дождался, пока Гэбриэл остался один в театре. И поймал его в его гримерной.

– Интересно, знал ли Гэбриэл, кто его бьет? – задумчиво спросил Сент-Джеймс.

– Полагаю, желающих поквитаться с ним могло набраться довольно много. И ему повезло, что это оказался Сайдем. Потому что любой другой мог его убить. А Сайдем этого делать не хотел.

– Почему нет? – спросила Дебора. – После того, что было между Гэбриэлом и Джоанной, Сайдем, вероятно, был бы только рад увидеть его мертвым.

– Сайдем все же не круглый дурак Зачем бы он стал сужать круг подозреваемых. – Линли покачал головой. В следующих его словах отразился весь его мучительный стыд. – Он же не знал, что я сам уже постарался донельзя сузить его. До одного человека. Как замечательно прокомментировала это Хейверс «Я горжусь нашей полицией».

Дебора и его друг ничего не ответили. Дебора вдруг стала крутить крышку фарфорового чайника, якобы рассматривая лепестки изображенной на нем розы. Сент-Джеймс передвинул сэндвичи на тарелке. Ни тот, ни другая не смотрели на Линли.

Он знал, что им очень не хочется отвечать на вопрос, который он пришел задать, знал, что ими при этом движут преданность ему и любовь. И все же Линли втайне надеялся, что узы, связывающие их троих, настолько крепки, что позволят им понять, что ему надо найти ее, несмотря на ее желание спрятаться от него. Поэтому он задал свой вопрос:

– Сент-Джеймс, где Хелен? Когда нынче ночью я вернулся в дом Джой, ее там уже не было. Где она?

Он увидел, как Дебора отдернула руку от чайника, как сжала складки своей шерстяной юбки. Сент-Джеймс поднял голову.

– Ты просишь слишком многого, – ответил он.

Другого ответа Линли и не ждал, он получил то, что заслужил. Тем не менее он не отступил.

– Я не могу изменить того, что случилось. Я не могу изменить того факта, что вел себя как дурак. Но я могу хотя бы извиниться. Хотя бы сказать ей…

– Еще не время. Она не готова.

Линли почувствовал, как в ответ на столь твердый отпор в нем поднимается злость.

– Черт побери, Сент-Джеймс. Она пыталась его предостеречь! Это она тебе сказала? Когда он перелез через стену, она закричала, он услышал этот крик, и мы его чуть не упустили. Из-за Хелен. Поэтому, если она не готова меня видеть, пусть скажет мне это сама. Пусть она примет решение.

– Она его приняла, Томми.

Слова прозвучали настолько холодно, что его злость погасла. Он почувствовал спазм в горле.

– Значит, она уехала с ним. Куда? В Уэльс?

Молчание. Дебора посмотрела на мужа, тот уставился на незажженный камин.

Линли почувствовал, как из-за их нежелания говорить в нем нарастает отчаяние. С тем же самым он столкнулся до этого и на квартире Хелен, обратившись к ее горничной, так же неумолимы были родители Хелен и три ее сестры, когда он говорил с ними по телефону. Он знал, что вполне заслужил это наказание, и все равно все его существо восставало против этого, не желало смириться, несмотря ни на что.

– Ради бога, Саймон. – Он почувствовал, как его захлестывает отчаяние. – Я люблю ее. Тебе, как никому другому, должно быть понятно, каково это – расстаться с тем, кого ты любишь. Без единого слова. Без шанса. Прошу тебя. Скажи мне.

И тут Дебора быстро схватила мужа за тонкое запястье. Линли едва расслышал ее голос, когда она заговорила с Сент-Джеймсом.

– Любовь моя, извини. Прости меня. Я больше не могу. – Она повернулась к Линли. Ее глаза блестели от слез. – Она уехала на Скай, Томми. Она одна.

Перед тем как отправиться на север, к Хелен, ему надо было еще повидаться с суперинтендантом Уэбберли и тем самым поставить точку в этом деле. И во всем прочем. Утренние же послания от своего начальника с официальными поздравлениями по поводу хорошо выполненной работы и просьбой поскорее к нему явиться Линли предпочел проигнорировать. Памятуя о том, что каждым шагом его расследования руководила слепая ревность, Линли совсем не жаждал ничьих похвал. Тем более похвал от человека, который с готовностью использовал его в качестве орудия в чьих-то грязных играх.

Потому что помимо виновного Сайдема и невиновного Дэвис-Джонса существовал еще лорд Стинхерст. И Скотленд-Ярд, ходивший перед ним на задних лапках в связи с обязательствами правительства скрывать от общественности ту историю двадцатипятилетней давности.

Оставалось разобраться с этим. Утром Линли еще не чувствовал себя готовым к бою. Но теперь он созрел.

Уэбберли он нашел в его кабинете. Как обычно, его круглый стол был завален раскрытыми папками, книгами, фотографиями, отчетами и грязной посудой. Склонившись над картой улиц, которая была жирно расчерчена желтым маркером, суперинтендант попыхивал сигарой, выпуская в и без того тесное помещение вонючую дымовую завесу. Он разговаривал со своей секретаршей, которая сидела за его столом, согласно кивая и делая пометки, и одновременно пыталась отогнать рукой сигарный дым, чтобы он не пропитал ее хорошо сшитый костюм и светлые волосы. Как обычно, она выглядела почти точной – настолько, насколько ей это удавалось, – копией принцессы Уэльской[47].

При виде Линли она закатила глаза, изящно наморщила носик, демонстрируя отвращение к запаху и полному развалу на столе:

– Пришел детектив инспектор Линли, суперинтендант.

Линли ждал, что Уэбберли поправит ее. У этих двоих была своя игра. Уэбберли предпочитал званиям обращение «мистер». Доротея Харриман («пожалуйста, зовите меня Ди») очень трепетно относилась к званиям.

Однако суперинтендант лишь сердито что-то проворчал и, оторвавшись от карты, спросил:

– Вы все записали, Харриман?

Секретарша сверилась с записями, поправляя высокий зубчатый воротник своей блузки в эдвардианском стиле. Под него она надела элегантный галстук-бабочку.

– Все. Перепечатать?

– Пожалуйста. И сделайте тридцать копий. В обычном порядке.

Харриман вздохнула:

– И обязательно сегодня, суперинтендант?.. Нет, ничего не говорите. Знаю, знаю. «Запишите это себе в отгулы». – Она бросила на Линли многозначительный взгляд. – У меня их уже столько набралось, что хватило бы даже на свадебное путешествие. Если кто-нибудь будет таким милым, что учтет это.

47

Принцесса Уэльская – Диана (леди Диана, леди Ди; 1961 – 1997).