Ради Елены

Она входила в дом, сбрасывала пальто, распускала волосы, встряхивала их, приветливо улыбалась и смущалась, если Сара видела ее открытое проявление нежности к собаке. Ей казалось, что в таком возрасте неприлично обожать животных, особенно тех, которым она не хозяйка.

— Готова? — спрашивала она, и вопрос обычно звучал как «атова?».

Когда Тони начал приводить ее в студию на первые сеансы рисунка живой натуры, она стеснялась. Но только сначала эта юная женщина не забывала о собственном физическом недостатке и о том, что он может доставить окружающим дискомфорт. Она сразу расслабилась, увидев, как легко другому в ее присутствии, по крайней мере Саре, начала болтать и смеяться, раскрываться навстречу людям и окружающей обстановке, словно все это знакомо ей с пеленок.

Приезжая на очередной сеанс, ровно в полтретьего она забиралась на высокий табурет в мастерской Сары. Ее взгляд порхал по комнате в поисках новых или еще не законченных работ. Она болтала без умолку. Как похожи они в этом с отцом.

— Ты никогда не была замужем, Сара?

Тони тоже любил говорить на эти темы, только вопрос девушки прозвучал «Ты никода не быа замшем, Саа?», и Саре потребовалось время, чтобы восстановить старательно выговариваемые, но искаженные звуки и расшифровать их значение.

— Нет. Никогда.

— Почему?

Сара внимательно посмотрела на рабочий холст, сравнив его с непоседливой натурой, ерзающей на табурете, интересно, уловит ли она, сумеет ли запечатлеть эту энергию, которой фонтанирует Елена. Даже во время отдыха, склонив голову набок и откинув волосы так, что цвет их отливал оттенком спелой пшеницы на солнце, даже в эти минуты она была живой и неуемной. Беспрестанно задавала вопросы, хотела познать, мечтала постигнуть.

— Наверное, думала, что мужчина мне помешает, — ответила Сара, — я хотела быть художником. Все остальное казалось второстепенным.

— Мой папа тоже хочет быть художником.

— Это точно, хочет.

— Как ты думаешь, у него получится?

— Да.

— А тебе он нравится?

И Елена в упор посмотрела на Сару. Она должна смотреть в упор, чтобы читать по губам, сказала себе Сара. Но все равно ответ ее получился резким:

—Конечно. Мне нравятся все мои студенты. Всегда нравились. Ты дергаешься, Елена. Наклони голову, как надо.

Пальцем ноги Елена потянулась к Флэйму и почесала его возле уха, пес лежал рядом на полу в ожидании лакомства, надеясь, что оно упадет у нее из кармана. Сара затаила дыхание, надеясь, что расспросы о Тони кончились. Так оно и случилось в очередной раз. Елена знала границы, которые не стоит переходить, и с таким же успехом переступала остальные.

— Извини, Сара, — улыбнувшись, ответила Елена и приняла исходное положение, в то время как Сара, избегая пристального взгляда девушки, подошла к стереосистеме и включила ее.

— Папа удивится, кода увидит это. Кода я ее увижу?

— Как только я закончу. Елена, не двигайся. Черт, свет уходит.

В конце сеанса мольберт накрывали простыней, и они вдвоем под музыку пили чай в мастерской. Песочное печенье — Флэйм сидел на страже, ждал, когда Елена даст ему кусочек, и слизывал сахаринки с ее ладони, — пирожные и пирожки Сара готовила по рецептам, о которых не вспоминала годами. Они болтали и запивали сладости чаем, играла музыка, и Сара пальцами отстукивала ритм по колену.

— Какая она? — как-то раз небрежно спросила Елена.

— Кто?

Елена кивнула на колонку:

— Она. Ты знаешь, о чем я. Она.

— Музыка?

— Какая она?

Под серьезным взглядом Елены Сара опустила глаза, пытаясь проникнуть в тайну электрической арфы Волленвейдера и синтезатора Муга[37]. Словно бросая ей вызов, мелодия падала и взмывала вновь, и каждая нота была кристально чистой. Сара долго размышляла, как ответить на вопрос, и в конце концов Елена сказала:

— Прости. Я подумала, что…

Сара вскинула голову и увидела растрепанное лицо Елены, которая, видимо, испугалась, что поставила человека в тупик своим вопросом и еще напомнила о своем физическом дефекте.

— Нет-нет, — ответила Сара, — ты меня неправильно поняла. Я размышляла, как… А, вот. Идем со мной.

Сара подвела Елену к колонке, включила громкость на полную мощность. Руку Елены Сара приложила к колонке. Елена улыбнулась.

— Ударные, — сказала Сара. — Барабаны. Контрабас. Низкие ноты. Ты ведь чувствуешь их, правда?

Девушка кивнула, улыбаясь своей щербатой улыбкой, и Сара оглядела комнату, раздумывая, что еще ей поможет. Помощниками стали сухие тонкие кисти из верблюжьего волоса, острый прохладный металл чистого мастихина, гладкое холодное стекло бутылки со скипидаром.

— Вот. Отлично. Вот как это звучит.

Каждый виток мелодии, каждый поворот, каждую смену ритма Сара повторяла на внутренней поверхности руки Елены, где кожа нежная и лучше чувствует прикосновение.

— Электрическая арфа.

И Сара мастихином отстукивала легкий рисунок нот по коже.

— А это флейта.

И по руке, извиваясь, отплясывала кисточка.

— И вот это. Фон, Елена. Синтезатор. Это не просто инструмент. Это музыкальная машина. Звучит только одна нота, пока играют все остальные инструменты.

И Сара нежно прокатила бутылкой по Елениной руке.

— И все это вместе? — спросила Елена.

— Да. Все вместе.

Сара дала девушке мастихин, а сама взяла кисточку и бутылку. Под звуки музыки они вместе повторяли мелодию. А пока они играли, на верхней полке лежал курант, которым впоследствии Сара уничтожит девушку.

И вот теперь она лежит в постели в сумерках ноябрьского дня и, вцепившись в одеяло, пытается унять дрожь. По-другому было нельзя. Нельзя было по-другому сказать ему правду.

Придется жить с этим ужасом до конца своих дней. Ведь ей нравилась девушка.

Вот уже восемь месяцев у Сары депрессия, и ничто ее не трогает. Вот и сейчас, услышав шорох подъезжающей машины, лай Флэйма и звук шагов, она ничего не почувствовала.

— Хорошо, допустим, курант каким-то образом может сойти за орудие убийства, — сказала Хейверс, глядя вслед полицейской машине, которая увозила домой леди Хелен и ее сестру, — но мы-то знаем, что Елену убили около половины седьмого, инспектор. По крайней мере, если верить словам Розалин Симпсон, то к половине седьмого она была мертва, не знаю, как вам, но мне кажется, верить ей можно. И далее если Розалин ошибается относительно времени, за которое она добежала до острова, то знает точно, что вернулась домой в половине восьмого. А если и ошибается, значит, убийство было совершено не позже, а раньше. И если Сара Гордон — не забывайте, что ее показания подтверждают соседи, — не выходила из дому раньше семи утра… — Хейверс повернулась на сиденье и посмотрела на Линли, — объясните мне, каким образом она побывала одновременно в двух местах: у себя дома в Гранчестере за завтраком и на прогулке по острову Крузо? Линли выехал с автостоянки и присоединился к разноцветному потоку машин на Парксайд.

— Вы хотите сказать, что, если утром соседи видели, как Сара уезжала в семь, значит, уезжала она в первый раз? — спросил он. — Сара хотела, чтобы именно так мы все и подумали. Но, судя по ее рассказу, в понедельник утром она встала в начале шестого. Сара не могла соврать, потому что те же соседи, которые видели ее отъезд из дому в семь, могли заметить и свет в ее окнах рано утром, поэтому Сара сказала нам правду. Таким образом, мы можем предположить, что у нее было достаточно времени и в Кембридж она в то утро отправилась дважды.

— Зачем еще раз ездить в Кембридж? Если Сара хотела «обнаружить» тело после того, как Розалин увидела ее, почему было не пойти в полицию прямо с острова?

— Она не могла, — ответил Линли. — Ей нужно было переодеться.

Хейверс беспомощно уставилась на него:

— Прекрасно. Что ж. В таком случае я настоящая балда. Объясните мне, при чем здесь одежда?

— Кровь, — ответил Сент-Джеймс.

Линли кивнул своему другу в зеркало заднего вида и сказал Хейверс:

37

Андреас Волленвейдер — немецкий музыкант, работает в стиле этнического «нью-эйдж», Роберт Муг — американец, автор электронных композиций.