Страница 6 из 10
– Почему?!
– Да потому что все мужики одинаковые, все! Они храпят, умываются, фыркают по утрам над раковиной, когда бреются, разбрызгивают мыльную пену по стенам, и никогда почти не завинчивают тюбики с зубной пастой. А когда они сидят за рулем в пробках и нервничают, знаешь, что все они почти без исключения говорят?
– Не знаю. – Полина заморгала в недоумении. – Честно не знаю. А что они говорят?
– Они вот так вот стучат по рулю, теребят мобильные телефоны и без конца матерятся. Твою мать! Да когда же, мать твою, все это закончится. Ну, или что-то в этом роде, дорогая.
– Да ладно! – не поверила Полина. – Есть же мужчины, которым несвойственно выражать свои чувства непременно нецензурно. Есть же такие, которые таких слов не употребляют, а может, и не знают даже их.
– Да?! – Красивые густые брови тетки изогнулись дугой, а глаза насмешливо заблестели. – Познакомишь меня с ним, и я ему подарю две самые дорогие вещи, которыми обладаю.
– Это какие же?
Полина склонила головку набок. Теткино заявление было очень интригующим, многообещающим, и, кажется, противоречило ее категоричному неприятию развода племянницы с Антоном.
– Я подарю ему тебя и свою квартиру, милая. А сама уйду в монастырь. Больше у меня ничего и никого нет! Только ты и квартира…
Глава 3
Он зашел в лифт, поглядел себе под ноги. Обнаружил следы чьей-то подсыхающей мочи на полу и оставил тяжелые пакеты в руках. А так хотелось швырнуть их к чертовой матери на пол. Стянуть с себя опостылевший пиджак, у которого еще с обеда промокла подкладка под подмышками. Ослабить узел галстука и расстегнуть, наконец, две, нет, сразу четыре, верхние пуговицы на рубашке.
Ох, уж эта офисная роба! Ох, и опостылела она ему!
Галстук обязателен, пиджак желателен, сорочка непременно с длинными рукавами, чтобы манжеты с запонками выглядывали на полпальца из рукавов пиджака. А когда на улице плюс тридцать пять, это как? Как при такой жаре в пиджаке-то?
Пускай машина с «кондеем», пускай в офисе их на каждого по штуке, все равно! Все равно пиджак в такой зной раздражает. Одним своим, призывающим к официозу, видом раздражает!
– Так поменяй его на рабочую спецовку каменщика, идиот!! – заорала на него супруга Вера, когда он пару дней назад, вернувшись со службы, запулил пиджак в дальний угол их спальни.
В спецовку каменщика он не хотел, это точно. И сталевара и плотника – тоже. Это бы означало вставать в шесть утра, плестись, наскоро позавтракав, к троллейбусной или автобусной остановке – тут были еще варианты. Потом отпахать смену надо было – тут уже без вариантов – и плестись назад тем же порядком.
Нет, в спецовку простого работяги он не хотел стопудово.
Но и пиджак успел надоесть до такой степени, что казался кандалами. Связавшими его с пяток до макушки кандалами. Пускай и дорогими, но все же кандалами.
– Слуша-аай! – ахнула как-то догадливая Верка, скрестив руки на своем пятом размере груди, которым жутко гордилась. – А может, тебе вообще все надоело, а, Витальча?! Не только пиджак и служба твоя обязательная и унылая, а вообще все, а?!
Да!! Да, хотелось ему орать в тот момент в полное горло, вообще все надоело! Все осточертело!!
Дорогая машина его не радовала! В большой квартире на двоих стало тесно! Холеная красавица-жена – его Вера, ухоженная от розовых атласных пяточек до густоволосой роскошной макушки – не возбуждала его теперь! Вообще никогда не возбуждала, ни днем, ни утром, ни ночью, ни вечером. Он поначалу-то перепугался, подумал, что все, кранты! Довела жизнь офисная до импотенции, пора по врачам, да препаратами стимулирующими разговляться. Верка уже стала коситься, подкалывать, потом и в открытую претензии предъявлять. Он даже знакомому сексопатологу позвонил, напросившись на прием. А потом вдруг…
А потом вдруг однажды у знакомых на даче он увидел ЕЕ. Увидел и сомлел. И не знал уже, куда свое возбуждение прятать. Оно было настолько очевидным, настолько вульгарно топорщилось в джинсах, что он поспешил натянуть на себя кожаный фартук и встал к мангалу, чтобы скрыть все. Но Верка, гадина глазастая, заметила. Фыркнула, многозначительно скосив взгляд на его пах, и пробормотала с угрозой:
– Ну-ну, Прохоров… На меня стало быть времени и здоровья не хватает, а тут на угли встал! Или тебя молодая жена Антона Панова так поддернула? Ладно, дома поговорим.
И ушла в дом, затаив зло на него. А он-то при чем?! Он-то что такого сделал?! Совсем ведь ничего, просто смотрел и все. Смотрел, как молодая жена Антона Панова ходит, как разговаривает, как наклоняется над столом, когда дотягивается до виноградной грозди. Он даже помечтать ни о чем таком не успел, что сподвигло бы его на такой эротический выброс. Честно, не успел! Просто любовался чужой женщиной и все. Почти…
Да ею, если быть откровенным до конца, все там любовались. И он, и хозяин дачи – Хаустов Серега – не мог от нее взгляда оторвать, и еще кто-то из приглашенных, кого Виталий не очень хорошо знал, тоже пялились на Полину Панову.
Она была…
Она была чудо, как хороша! И ведь не выставляла себя на показ, как Верка к примеру. Та все норовила сиськи свои на весь белый свет из-за пазухи вывалить, или ноги повыше обнажить. А Полина, как раз наоборот, в отличие от других женщин, была больше всех одета. То есть, на ней было очень много ткани для такой жары, которая стояла в выходные. Сарафан вроде бы был на ней, но плечи прикрыты, спина тоже не оголена, вырез на груди крохотным сердечком, подол ниже коленок. Все другие бабы были в шортах, таких крохотных, таких мелких, что нижняя часть задницы вываливалась и пупок наружу. Ноги, живот, все на обозрении – гляди, не хочу. Может, потому и глядеть на них не хотелось, а? Потому, что раздеты они были почти полностью? Что там оставалось воображению-то? Ничего, ровным счетом. Только киснуть, принимая все, как видится. А Полина…
А вот над Полиной его воображение трудилось вдохновенно. И подол платья ей задирало. И пуговки крохотные на груди расстегивало лихорадочно. И по плечам гладило, и по спине нежными прикосновениями спускалось. И все казалось именно таким великолепным и желанным, каким угадывалось под ее тонким сарафаном.
И он ведь не ошибся, предполагая, что она нежна, пуглива и стеснительна. Именно об этом потом говорил Антон. Тоже идиот, да? Нашел, о чем рассказывать!
– Полинка моя прелесть просто, – надрывался он от восторга в бильярдной. – Только очень уж скованная, представляете, стесняется заниматься сексом…
За те слова, которые потом произнес Антон для присутствующих там мужиков, Виталий готов был забить ему в глотку кий. Причем не один, а все, что имелись в бильярдной. Нет, ну разве можно о таком говорить на людях, а?! Там ведь, по меньшей мере, человек семь уши грело, двоих из которых они с Антоном вообще впервые видели. А он несет такое! Разве можно о такой женщине, как Полина, на людях говорить?! Да ею нужно любоваться, как дорогой картиной, в тиши своего кабинета в одиночестве, а потом обратно запирать на ключ и никому не показывать. А он такие вещи на обсуждение выносит. Повезет же придуркам, а!
Одно хоть утешало, что Антон Панов осознавал, какой драгоценностью владеет. У него просто взгляд мутью подергивался, когда он смотрел на свою жену. Наверняка из спальни ее не выпускает, решил тогда не без зависти тайной Виталий.
Да, он бы и сам с такой девочкой там пропадал, в спальне-то. Снимал бы пласт за пластом с нее ее природную застенчивость, уничтожал бы в ней ее скованность, кроил бы на свой лад ее женское начало. Это ведь так интересно и волнующе: лепить женщину под себя. Не брать ее уже готовой и состоявшейся, умеющей все, знающую все, направляющую тебя же, а самому ее создавать.
Ему вот так, как Антону, в этом плане повезло меньше. Верка ему досталась уже матерой и распутной. И еще упакованной родителями в квартиры, машины, тряпки и драгоценности. Поначалу его это очень радовало. Не стоило напрягаться, надрываться, тратить силы, средства на приобретение семейного гнезда. На то чтобы это самое гнездо сделать побогаче и поуютнее. Все досталось просто так, свалилось в руки вместе с волнующе дрыгающей шикарными ногами красавицей Верой.