Месть под расчет

– Томми!

– Ты проснулась.

Томми подошел к окну и немного раздвинул шторы, чтобы впустить дневной свет. Оказалось, что окна были немного приоткрыты, и он распахнул их, так что в комнате стали слышны крики чаек и бакланов.

– Сколько времени?

– Одиннадцатый час.

– Одиннадцатый?

– Ты проспала больше двенадцати часов. Ничего не помнишь?

– Так, обрывки. Ты долго ждешь?

– Да как сказать.

Тут только Дебора обратила внимание, что он почему-то не переоделся и не побрился, а под глазами у него черные провалы.

– Ты был тут всю ночь?

Линли не ответил и не отошел от окна, оставаясь довольно далеко от нее. Над его головой Дебора видела небо. И волосы у него золотились на солнце.

– Пожалуй, я сегодня отвезу тебя в Лондон. Одевайся. – Кивком головы он показал на поднос. – Это здесь с половины девятого. Может быть, принести тебе что-нибудь другое?

– Томми, – сказала Дебора. – Ты… неужели?..

Она попыталась поймать его взгляд, но он не смотрел на нее и никак не реагировал на ее слова, поэтому она замолчала.

Сунув руки в карманы, Линли опять повернулся к окну:

– Джона Пенеллина привезли домой.

Дебора подхватила эту тему:

– А Марк?

– Боскован знает, что он брал «Дейз». А кокаин… – Линли вздохнул. – Пусть решает Джон, пока это в моей власти. Я не буду решать вместо него. Не знаю, как он поступит. Наверно, он еще не готов отпустить сына. Не знаю.

– Ты мог бы сообщить о нем.

– Мог бы.

– Но не сообщишь?

– Пусть Джон решает. – Запрокинув голову, он смотрел на небо. – Сегодня прекрасный день. Отличный день для полета.

– А что Питер? С него сняты обвинения? – спросила Дебора.

– Сент-Джеймс думает, что Брук купил эрготамин в пензансской аптеке. Правда, его не продают без рецепта, однако это не первый раз, когда аптекарь идет на уступки. Да и что такого особенного? Брук пожаловался на мигрень. Аспирин, мол, не помогает. А в субботу все врачи отдыхают.

– Он не думает, что у Джастина могли быть свои таблетки?

– Он не думает, что у Джастина были причины ими запасаться. Я сказал ему, что на самом деле это не имеет значения, но он хочет полностью избавить Сидни, да и Питера тоже, от подозрений. Он поехал в Пензанс.

Линли умолк, словно исполнил свой долг.

У Деборы перехватило дыхание. Линли стоял в совершенно неестественной позе.

– Томми, – сказала она, – я видела тебя на крыльце. Я знала, что ты жив. Поэтому, когда появились носилки…

– Труднее всего было сказать маме, – продолжал он. – Я смотрел на нее и понимал, что убиваю ее каждым произнесенным словом. Она не плакала. По крайней мере, в моем присутствии. Потому что мы оба знаем, что, в сущности, вина лежит на мне.

– Нет!

– Если бы они поженились много лет назад, если бы я разрешил им пожениться…

– Томми, нет.

– Она не будет горевать на моих глазах. Она не позволит мне разделить с ней ее горе.

– Томми, милый…

– Это было ужасно. – Он провел ладонью по фрамуге. – На секунду мне показалось, что он и в самом деле может застрелить Сент-Джеймса. Но он взял дуло в рот. – Линли кашлянул. – Почему никогда нельзя подготовиться ни к чему подобному?

– Томми, я знаю его всю мою жизнь. Он как член моей семьи. Когда я решила, что его убили…

– Кровь. Всюду был мозг. Даже на окне. Кажется, мне это никогда не забыть. И это, и все остальное тоже. Как в кино. Стоит мне закрыть глаза, и я снова все вижу, словно опять прокручивается пленка.

– Ох, Томми, пожалуйста, не надо, – несчастным голосом проговорила Дебора. – Пожалуйста. Подойди ко мне.

На сей раз он прямо посмотрел ей в глаза:

– Этого недостаточно, Деб.

Он проговорил это ласково, но Дебора все равно испугалась.

– Чего недостаточно?

– Того, что я люблю тебя. Того, что я хочу тебя. Я всегда думал: что Сент-Джеймс тысячу раз дурак, что не женился на Хелен. Яне мог понять. А теперь мне кажется, что я понимал, только не хотел смотреть правде в глаза.

Дебора сделала вид, что не слышала его слов.

– Томми, мы будем венчаться в Ховенстоу? Или в Лондоне? Как ты хочешь?

– Венчаться?

– Ну да, дорогой. В Ховенстоу или в Лондоне?

Он покачал головой:

– Нет, Дебора, только не это. Я так не хочу.

– Но я хочу тебя, – прошептала Дебора. – Томми, я люблю тебя.

– Я знаю, что тебе очень хочется в это верить. Видит бог, я тоже хотел бы верить. Если бы ты осталась в Америке, если бы ты не вернулась домой, если бы я уехал к тебе туда, у нас мог бы быть шанс. Но теперь…

Линли все еще стоял очень далеко, возле окна, и Деборе это стало невыносимо. Она протянула к нему руку:

– Томми. Томми. Пожалуйста.

– Вся твоя жизнь – Саймон. Кому, как не тебе, это знать. Мы оба это знаем.

– Нет, я…

Дебора не смогла закончить фразу. Ей хотелось ругаться, драться, стоять на своем, но Томми заглянул ей глубоко в душу и вытащил на божий свет то, что она старалась навсегда похоронить там.

Прежде чем заговорить снова, он несколько минут не сводил с нее глаз:

– Тебе хватит часа?

Дебора открыла рот, чтобы просить, спорить, умолять, но ей изменили силы.

– Да. Хватит, – только и сказала она.

Часть VII

Через некоторое время

Глава 28

Леди Хелен вздохнула:

– Знаешь, мне, кажется, никогда не было так скучно. Скажи-ка еще раз, что нам надо доказать.

Сент-Джеймс сделал третью складку на тонкой пижаме, не сводя глаз с дырки от ножа, которым колют лед.

– Пострадавший заявляет, что на него напали, когда он спал. У него одна рана, а на верхней части пижамы три дырки, и на каждой кровь. Как ты думаешь, что бы это могло значить?

Леди Хелен наклонилась над пижамой, сложенной так, что были отлично видны все три дырки.

– Он занимался во сне акробатикой?

Сент-Джеймс хмыкнул:

– Ну да. Просто он не спал. Сам себя ранил, а пижаму продырявил потом. – Он заметил, что леди Хелен зевнула. – Скучаешь?

– Совсем нет.

– Тебе предстоит вечер с очаровательным джентльменом?

– Если бы. Боюсь, дорогой, мне предстоит общество бабушки и дедушки. Дедушкин храп прекрасно сочетается с победным маршем из «Аиды». Я сопровождаю их в оперу. Надеюсь, сегодня дедушка более подвижен, чем обычно.

– Для души полезно время от времени поклоняться культурным ценностям.

– Ненавижу оперу. Если бы еще там пели по-английски. Разве я хочу слишком многого? Они же всегда поют на итальянском или на французском. Или на немецком. Хуже всего, если на немецком. А когда они мечутся по сцене в своих нелепых шлемах и как бы дуют в рог…

– Хелен, ты мещанка.

– Я – типичная представительница своего класса.

– Ладно, если ты потерпишь полчаса, я приглашу тебя на ланч. На Бромптон-стрит открылся новый ресторан.

Леди Хелен оживилась:

– Милый Саймон, это прекрасно! Что надо делать?

Она огляделась, словно подыскивая себе занятие, но Сент-Джеймсу уже было не до нее, потому что хлопнула входная дверь и он услышал свое имя. Забыв обо всем на свете, он метнулся прочь от рабочего стола.

– Сидни, – сказал он и зашагал к двери, пока его сестра взбегала вверх по лестнице. – Где ты, черт тебя побери, была?

Сидни вошла в лабораторию.

– Сначала в Сарри. Потом в Саутгемптоне, – ответила она как ни в чем не бывало и бросила норковый жакет на стул. – Мне пришлось еще раз позировать в мехах. Если в ближайшее время никто не предложит ничего другого, не знаю, что делать. Рекламировать шкуры мертвых животных в высшей степени отвратительно и до омерзительности противно. К тому же от меня требуют совсем ничего не надевать под низ. – Наклонившись над столом, она внимательно осмотрела пижаму. – Опять кровь? Как вы можете заниматься этим перед ланчем? Надеюсь, я не пропустила ланч. Еще только двенадцать. – Она открыла сумку, которая висела у нее на плече, и стала рыться в ней. – Ну где же? Естественно, я понимаю, почему они настаивают на голой коже, но у меня сейчас не лежит к этому душа. Говорят, это, мол, эротично. Обещание, фантазия. Вздор. А, вот оно.