Фронт без тыла

Он лежал на полу, на подстилке из соломы. Заросшее черной окладистой бородой лицо покрылось уже восковой желтизной. Алая пена в уголках рта, а на груди — огромное кровавое пятно, просочившееся через наложенные бинты и увеличивавшееся на глазах. Опустившись на колени, я взял его голову в свои руки и, низко склонившись к лицу раненого, попытался говорить с ним. Несколько раз он открывал глаза, и тогда казалось, что он узнал меня и пытается улыбнуться. Но это только казалось: Вячеслав Алексеевич был без сознания и так, не приходя в себя, умер.

Ушел из жизни еще один мой боевой товарищ. Он был человеком жизнерадостным, умным, на редкость обаятельным и до дерзости смелым. Его очень любили в полку, ценили за большой командирский опыт, — он ведь не только в эту войну был с первого дня в строю: успел и финскую пройти… И какой нелепостью казалась гибелъ этого человека от шальной пули, единственной из тысячи нашедшей цель!

Надолго ли ушли вражеские самолеты, никто не знал. Скородумов решил, что они вполне могут вскоре вернуться, и отдал приказ на построение и выход в лес восточнее деревни. И едва полк покинул деревню, как над Гнилицами появились теперь уже тяжелые бомбардировщики.

Самолеты кружили над домами довольно долго, однако не атаковали. Убедившись, что деревня пуста, некоторое время ходили они я над лесом, но он был достаточно густой и хорошо укрывал нас. Так ни с чем они я ушли. А мы вырыли на опушке могилу и опустили в нее тело Курбита, отсалютовав погибшему товарищу залпом из винтовок. И полк прошел мимо свежего холмика земли прощальным маршем.

5 марта мы получили приказ выйти к райцентру Белебелка, связаться с двигающимися туда же с востока, из-за линии фронта, воинскими подразделениями Красной Армии и совместным с ними ударом уничтожить гитлеровские части, находящиеся в поселке и на подступах к нему. Выступили в тот же день, а к вечеру в сгущавшейся темноте вошли в деревню Нивки.

Здесь царило необычайное оживление, напоминавшее чем-то празднование масленицы в старые времена: то же обилие саней, то же скопление укутанных в шубы и полушубки людей, то же веселье… Только дуги не украшены цветными лентами да не звенят под ними колокольцы. Но — праздник, чувствовался в деревне праздник!

Мы знали, что это такое, и заранее радовались возможности увидеть все собственными глазами: выходил в путь наш обоз с продовольствием для ленинградцев. Вряд ли сможет кто-нибудь из находившихся 5 марта 1942 года в Нивках забыть этот день.

Люди на улице увлеченно обменивались впечатлениями, а мимо них вдоль длинной вереницы саней сновали озабоченные возчики. Некоторые подходили за распоряжениями к выделявшейся среди других группе — судя по всему, организаторам обоза. Я остановил одного из пробегавших мимо партизан и, кивнув головой в сторону высокого, подтянутого, но несколько сутуловатого человека в полушубке, с трофейным автоматом на плече, спросил:

— Кто это? — Мне почему-то показалось, что это обязательно должен быть Васильев.

— Это? — переспросил парень и охотно стал объяснять: — Это комбриг Васильев. А рядом с ним, вон тот, что пониже, в светлом полушубке, Орлов. А с другой стороны — Майоров…

В Васильеве командир чувствовался сразу. Держался он очень уверенно, твердо и спокойно. И был в то же время совершенно лишен того, что иные принимают за внешнее проявление командирской жилки, — чванливости, грубости, чувства тщеславного превосходства над окружающими. Давно замечено, что грубые, чванливые и злые люди всегда в чем-то ущербны и именно следствием слабости являются эти их пороки. В Васильеве виден был человек сильный, сознающий свою силу и от этого простой, открытый и добрый.

Впечатления мои от той встречи с комбригом были, конечно, чисто внешними, но они совершенно не расходились с мнениями о нем, слышанными мною не раз и в Валдае, и здесь, в крае. Позже, познакомившись с Николаем Григорьевичем близко, я ни разу не разочаровался в нем.

Рядом с комбригом стоял Поруценко, которому несколько дней спустя было поручено возглавить делегацию партизан и жителей края в Ленинград. Дело в том, что помимо основного своего назначения обоз имел назначение и другое, не менее важное. Появилась возможность рассказать советским людям о жизни края, причем рассказать устами самих колхозников и партизан. В этом смысле обоз выходил за рамки явления, имевшего одну только практическую ценность, — он становился мощным идеологическим орудием. Вот почему вслед за ним вышла в путь наша делегация.

В ее состав входили 12 партизан и 10 колхозников. Среди них знаменитый партизан-пулеметчик Михаил Харченко, комиссар отряда имени Бундзена Иван Александрович Ступаков, начальник штаба отряда имени Горяинова Иван Иванович Буданов, партизанка-разведчица Екатерина Сталидзан, колхозница Татьяна Марковна Маркова и колхозник Николай Федоров, председатель Станковского сельсовета Дедовичского района Василий Алексеевич Егоров, председатель Белебелковской оргтройки Николай Александрович Сергачев, колхозник Петр Григорьевич Михайлов, партизан Дмитрий Степанович Ипатов, 19-летняя партизанка Евдокия Орлова и другие.

Как я уже сказал, возглавил делегацию председатель Дедовичской оргтройки Александр Георгиевич Поруценко. Это был среднего роста человек, склонный к полноте, круглолицый, с веселыми глазами и почти не сходившей с лица широкой улыбкой. Он был несколько медлителен, но зато очень уравновешен. Поруценко обладал большим опытом руководящей работы в мирное время, а теперь и опытом работы в тылу врага. Забегая вперед, скажу, что оказанное ему доверие Александр Георгиевич с честью оправдал: порученное дело выполнил хорошо. А заканчивал войну Поруценко в должности комиссара 13-й партизанской бригады.

Итак, обоз готовился в путь. В Нивки прибыли, конечно, не все подготовленные к отправке сани: значительная часть присоединилась к колонне уже в пути. А всего этих саней было 223. 2375 пудов хлеба и крупы, 500 пудов мяса, 750 пудов жиров — свыше 3,5 тысячи пудов продуктов отправлял край Ленинграду. Везли, кроме того, почту — письма колхозников и партизан родным в советский тыл. И это тоже был партизанский подарок. А еще везли деньги — 26 756 рублей 80 копеек, собранных в фонд обороны страны.

Командование бригады понимало, насколько трудно будет обозу пройти через территорию края, через линию фронта в советский тыл. И поэтому кроме обычных мер охранения колонны были приняты и другие — отвлекающие. Все подразделения, входившие в состав 2-й ЛПБ, получили боевые задания. Нападение нашего полка на гарнизон в Белебелке не было, конечно, по своему замыслу только отвлекающим ударом, но и эта цель попутно преследовалась тоже.

БЕЛЕБЕЛКА

К вечеру 6 марта полк, завершив переход, расположился на отдых в деревне Великое Село, в 6 километрах от райцентра. Один из отрядов — командовал им старший лейтенант Медведев — выдвинулся южнее Белебелки и разместился в ожидании боевого приказа в деревне Гойки.

Скородумов выехал на связь с командованием подразделений Красной Армии, которым предстояло атаковать Белебелку с востока. Нашей задачей было нападение с юго-запада, то есть с совершенно неожиданного для гитлеровцев направления. Надо было уточнить в деталях план взаимодействия.

Пора рассказать, хотя бы вкратце, о командире нашего полка Павле Фаддеевиче Скородумове. У тех, кто встречался с ним в годы партизанской борьбы, складывались об этом человеке самые разные мнения, зачастую весьма противоречивые. Я знал Скородумова, вероятно, лучше других — познакомился с ним, как писал уже выше, в июле 1941-го, в первый выход во вражеский тыл, потом вместе воевали мы в Партизанском крае, а в конце войны, когда Скородумов командовал полком в 5-й бригаде Константина Дионисьевича Карицкого, мне вновь доводилось встречаться с ним — в эту бригаду я летал по заданию Ленинградского штаба партизанского движения. После войны мы тоже встречались, вплоть до трагической гибели Павла Фаддеевича: возвращаясь из командировки в Приозерск, он провалился в машине под лед Ладожского озера.