Страница 116 из 122
Но спать она легла поздно. Вернувшись домой, она увидела, что входная дверь открыта настежь, а в дверях стоит ее бабушка.
– Мари, дорогая моя, – сказала мадам Сазерак, протянув руки навстречу внучке, – а я тут жду тебя. Скорее обними свою старую бабушку. Я ужасно соскучилась по тебе.
Вдохнув чистый запах лавандовых духов бабушки и прижимаясь щекой к ее морщинистому лицу, Мэри почувствовала, что от ее уныния не осталось и следа.
– Mémère, вам не следовало приезжать в город. Но я ужасно рада вас видеть.
– Не глупи, Мари. Как я могла не приехать? Через два дня наши именины, и мы устроим вечеринку.
Вечеринка в атмосфере отчаяния и смерти, аромат лаванды сквозь зловоние горящей смолы, ясный, певучий голос Mémère на фоне пушечной канонады?
– Mémère, дорогая, вы – креолка до мозга костей! – не удержалась от смеха Мэри. Она впервые засмеялась за все эти дни.
С приездом бабушки дом преобразился, словно по мановению волшебной палочки. Анна-Мари Сазерак вела себя так, словно в Новом Орлеане все было совершенно как прежде. Проснувшись на следующее утро, Мэри почувствовала аромат кофе и беньеток. Служанка Mémère, Валентин, принесла ей поднос с завтраком прямо в постель. Изысканный фарфор, розовое полотенце и салфетка ручной вышивки, серебряная вазочка с только что срезанными розами – Мэри казалось, что она в жизни не видела ничего прекраснее.
Спустившись после завтрака вниз, она увидела, что столы в комнатах отполированы. В воздухе витал пикантный аромат лимона. Повсюду стояли вазы с цветами. Mémère сидела на низенькой табуретке, веером разложив перед собой на полу рисунки.
– Бонжур, любовь моя. Посмотри, какую замечательную почту я получила. Это рисунки новых моделей из Парижа. Надо заказать тебе платье к дебюту. И другие наряды. К сезону у тебя должно быть все самое лучшее. Что бы там ни говорили, но во всем Новом Орлеане не найти портнихи, которая могла бы сравниться с парижскими модельерами. Взгляни-ка на эти рисунки – никаких кринолинов. Теперь в моде нечто вроде проволочного каркаса, который поддевается под юбки, от этого они выглядят необыкновенно пышными. Пожалуй, я себе тоже закажу что-нибудь. Очень интересный фасон.
В Мэри заговорила портниха, и она опустилась на пол рядом с бабушкой, чтобы рассмотреть рисунки.
Чуть позже бабушка настояла на том, чтобы они сходили на рынок.
– Надень вуаль, дорогая. Тогда, если лицо закоптится от дыма, никто не заметит грязи.
Мэри ласково возразила:
– Mémère, там никого не будет.
– Чепуха. Продавцы на рынке есть всегда, к тому же сейчас самая пора клубники. Мне сегодня что-то хочется клубники.
И она оказалась права. На рынке они увидели негритянок, торгующих клубникой в соблазнительно украшенных корзиночках. А также овощами, цветами и раками, воинственно шевелящими клешнями, и даже жемчужными устрицами. Торговцев было немного, и цены подскочили в десять раз, но ассортимент был почти тот же, что и всегда. Мадам Сазерак тщательно отбирала каждую покупку и оживленно торговалась, сбивая цену и выторговывая ланьяпп посимпатичнее. Продавцы были в восторге. Все наперебой зазывали ее. И пока они были на рынке, Mémère сумела развеселить всех.
Напротив рынка был трактир. Обычно туда заходили моряки с приходящих в Новый Орлеан судов. Теперь оттуда вываливались опьяневшие представители всех слоев общества. Они выкрикивали непристойности в адрес ярко размалеванной женщины, которая пела, подыгрывая себе на банджо.
– Какой ужас! – произнесла Мэри. Бабушка окинула взглядом эту уличную сценку:
– Не забывай, Мари, что театры закрыты. Надо же людям как-то развлекаться. И песенка, по-моему, очень славная. Это ведь «О, Сюзанна!». Очень заразительная мелодия, по-моему.
– Я имею ввиду не пение, а тот игорный стол у входной двери. Игроки заключают пари на число людей, которые умрут сегодня от лихорадки.
Mémère пожала плечами:
– Мужчины и дня не могут прожить без игры, особенно здесь, в Новом Орлеане. А люди будут умирать независимо от этих пари. Для некоторых любое событие – повод побиться об заклад. Таков уж их образ жизни. Каковы будут цены на хлопок, который еще даже не посадили? Насколько поднимутся акции в банке Жюльена? Мой отец владел плантацией сахарного тростника. Вот где были огромные возможности рискнуть. Ранние заморозки – и в момент теряешь все.
При этих словах Мэри почувствовала, как вся похолодела, однако ей удалось совладать с собой. До сих пор для нее существовал только один плантатор сахарного тростника, но его она должна забыть. И она постаралась сосредоточиться на том, о чем весело говорила бабушка.
– Нужно купить ленты, чтобы украсить к празднику гостиную. И специальное блюдо для пирога. Хотя на сей раз из всей нашей семьи принимать поздравления по случаю именин будем только мы с тобой, это еще не основание для того, чтобы прием получился скромней обычного.
Мэри старалась забыть Вэла, думать о готовящемся приеме. Но она не могла отделаться от воспоминаний. И от мучивших ее вопросов. Может быть, если бы она не ушла из дома Мари Лаво и Вэл ее увидел, он позабыл бы о богатой наследнице из Чарлстона? Ведь он ее звал. Так зачем? Неужели только для того, чтобы попросить прощения? И если это было так важно для него, значит, он испытывает к ней определенные чувства?
В тот вечер, после обеда, Мэри обратилась за советом к бабушке. Не прямо, а обиняком.
– Mémère, что такое, по-вашему, любовь? – спросила она.
Анна-Мари Сазерак окинула ее взглядом своих старческих глаз. Прикрыв ладонью руку Мэри, она погладила длинные пальцы внучки.
– Ты, конечно, имеешь в виду любовь между мужчиной и женщиной. Тут я тебя, пожалуй, удивлю своими познаниями. Я и сама хотела поговорить с тобой об этом еще этим летом, до твоего дебюта. И сейчас вполне подходящий момент.
– Сходи за своей шкатулкой, дорогая. В ней есть один предмет; когда я буду говорить о любви, мне хотелось бы держать его в руках.
Глава 64
Пальцы Mémère поглаживали потемневшую поверхность шкатулки.
– Это случилось в семьсот восемьдесят восьмом году, том самом, когда родилась я. Во время великого пожара. Сгорел почти весь город, и наш дом в том числе. Моя мать любила рассказывать эту историю. Тогда она была беременна мной, а я, как все первенцы, не слишком торопилась появиться на свет. По словам матери, она побежала в пылающий дом, чтобы спасти шкатулку, и от волнения у нее начались схватки. Она родила меня в монастыре урсулинок, одном из немногих уцелевших зданий. Мать частенько называла меня Пожаренышем.
Мэри пришла в восторг от этого прозвища.
– Я тоже стану вас так называть. Мне кажется, это звучит замечательно – Mémère Пожареныш.
Бабушка рассмеялась.
– Представляю себе лицо Жака, когда он это услышит. Ты ведь знаешь, как он следит за тем, чтобы мы вели себя как надлежит дамам. – Она опять засмеялась и погладила потемневшую поверхность шкатулки. – Не знаю, может, Maman и путалась в своих воспоминаниях. Мой младший брат Алессандро родился в год второго огромного пожара, а он моложе меня на шесть лет. Он уверяет, что все это произошло при его, а не при моем рождении.
– А что, ваш дом опять сгорел?
– О да. Я это хорошо помню. Было очень интересно. Нам пришлось несколько месяцев жить в хижине на набережной. Все мои друзья жили там же, рядом. Мы воспринимали это как огромный пикник. Родители, конечно, относились к этому иначе. После этих двух пожаров мой отец и решил стать плантатором. Он считал, что жизнь в городе сопряжена с большим риском. Судя по всему, это было единственной областью, где он боялся рисковать. Он был самым отъявленным игроком в Новом Орлеане.
– А чем он занимался до того, как стал плантатором? Глаза Mémère распахнулись.
– Странное дело, но я никогда не задавалась этим вопросом. Мне кажется, он был светским щеголем вроде Бертрана. Богатым и обаятельным. Наверняка богатым – иначе мой дедушка ни за что не дал бы своего согласия на этот брак. Хорошо помню, каким он был душкой. Я его просто обожала. Не говоря уж о Maman. Их брак был основан на любви, они всегда относились друг к другу с нежностью.