Страница 112 из 122
Мэри вздрогнула. Такое ощущение, будто весь Новый Орлеан уехал. Или умер.
Она стояла на Бурбон-стрит. По бокам расположились роскошные особняки, а посередине – грязное месиво.
Мэри словно в первый раз увидела эту улицу. Сейчас она была на ней совсем одна, никуда не торопилась, и обычная городская сутолока не отвлекала ее. Красота города поразила ее. Даже грязь вокруг – и та была красива. Таящие опасность канавы и колдобины извивались и блестели, словно оброненный кем-то отрез черного сатина.
Солнце, отражаясь в лужах, придавало очертаниям фасадов неправдоподобную чистоту линий. Бледные, косые солнечные лучи упирались в канавки, где старые, хрупкие красные кирпичи были соединены раствором. Кирпичи чуть заметно отсвечивали розовым. Штукатурка фасадов казалась мягкой, цвета – голубой, охряной, серый – были приглушены. Мэри никогда не замечала этого, не приглядывалась, но теперь, когда была одна и ничто не отвлекало ее внимания, она с наслаждением и удивлением обнаружила, что, оказывается, двери домов были совершенно не похожи друг на друга, а окна отличались и по форме, и по расположению.
Ставни, оконные перемычки, световые окошки над дверьми – все поражало своей неповторимостью и красотой. У всех домов были металлические балконы или террасы, которые отбрасывали симметричные тени на фасады. Тени от вьющихся растений, железных решеток и лепных украшений – арабесок, раковин, листьев. И каждый рисунок удивлял своей красотой, изяществом и оригинальностью. Каждый дом был по-своему уникален и не похож ни на какой другой. Но вместе они создавали цельное впечатление красоты, – казалось, все дома слились в монолитную разноцветную стену, прерываемую лишь узкими железными воротами и дверями, с их неброской своеобразной красотой, да балконами, нависшими над ними, словно зонтики.
Это смешение множества разнородных стилей потрясало своей гармонией. «И как я раньше не замечала всего этого?» – дивилась Мэри.
Она не спешила домой. Взволнованная, она обходила квартал за кварталом, вглядываясь в город, словно видела его в первый раз, проникаясь любовью к нему. Как каждый дом поражал своеобразием и одновременно гармонией с другими, так и каждый квартал, при всей своей уникальности, был неотъемлемой частью того целого, что называлось Новым Орлеаном.
Теперь пустынные улицы уже не казались Мэри зловещими, она воспринимала увиденное как дар. Она чувствовала себя счастливой от множества открытий, совершенных ею в этот день, и с нетерпением предвкушала новые, еще более поразительные. Этот город таил в себе так много неведомых сокровищ, что ей не хватило бы всей жизни, чтобы познать его до конца.
Она и думать забыла, что всего через несколько часов ей предстоит покинуть его.
На лестнице у входа в дом Мэри увидела тарелку с едой, по краям которой лежали серебряные монетки. Она уже видела такие у дверей других домов. Она подумала, что это милостыня, подаваемая голодающим, несчастным жертвам эпидемии. «Интересно, кто из слуг выставил ее сюда?» – подумала она. Жак ни за что бы не решился посягнуть на тончайший французский фарфор Mémère. И наверняка не позволил бы трогать его никому другому. Мэри всей душой была за милосердие, однако ей не нравилось, что в доме нарушен привычный порядок. И без того беспокойства достаточно.
Она подняла со ступени тарелку, собрала монеты и направилась по дорожке во внутренний дворик. Ее увидел садовник Рене, он был занят тем, что подвязывал кусты роз, полегшие после дождя. При виде тарелки он упал на колени и закрыл голову руками.
– Нет, зелль, нет! – простонал он. – Это подношение великому Зомби, если вы уберете его, большая беда случится. Положите это назад. Прошу вас, положите!
У Мэри все вскипело внутри. Пока она была на заливе, ужас, в который ее ввергло увиденное накануне Дня святого Джона, отошел на задний план. Теперь она вновь почувствовала его, а также отвращение. Рене посмел заниматься колдовством в ее доме! И она высыпала содержимое тарелки на голову садовнику вместе с монетами.
А затем с пустой грязной тарелкой пошла на кухню.
– Помойте ее хорошенько и уберите, – приказала она посудомойке. – А когда покончите с этим, велите всем, чтобы собрали вещи к отъезду. Нам придется взять с собой матрасы и постельное белье, а также как можно больше еды. А Рене прикажите перед отъездом вымыть голову хозяйственным мылом. Может, это прочистит немного и его мозги. В вашем распоряжении всего час, так что поторопитесь.
На самом деле было немногим больше пяти, но Мэри знала медлительность служанки.
Она передала указания дяди Жюльена и дворецкому.
– Жак, вы точно не поедете с нами?
– Нет-нет, зелль Мари… Извините за беспокойство, но вас хочет видеть одна особа. Она ждет в холле.
– Ради Бога, Жак, там же негде присесть. И потом, мне сейчас совсем не до гостей. Кто она?
– Некая особа. – Вот и все, чего она добилась в ответ.
Мэри поспешила в дом, приготовившись просить извинения за то, что кузине пришлось ждать ее так долго. Наверное, она хочет попроситься ехать вместе с ними в карете Жюльена.
Кого она совершенно не ожидала увидеть, так это Сесиль Дюлак.
Сесиль не стала тратить время на приветствия.
– Мэри, вам надо пойти со мной, – сказала она. – Вальмон требует вас.
Мэри пришлось ухватиться за балясину перил.
– Боюсь, я ничем не могу помочь месье Сен-Бревэну, – сказала она. – Да и не хочу.
Ни эти слова, ни резкий тон Мэри не произвели на Сесиль никакого впечатления.
– У Вальмона лихорадка, Мэри. Он бредит и в жару повторяет ваше имя. Он уже несколько часов в таком состоянии. Конечно, вы можете и не приходить. Но, если вы будете рядом, ему будет легче принять смерть.
– Смерть? Он что, умирает?
– Может быть, уже мертв. Я жду вас здесь три часа. Мэри повернулась и побежала в дом.
– Жак, – кричала она, – Жак!
Она столкнулась с ним на полпути к кухне.
– Жак, скажите месье Жюльену, что я с ним не поеду. И проследите за сборами. Мне нужно выйти, и я не знаю, когда вернусь.
Сотни раз она представляла себе расправу с Вальмоном Сен-Бревэном и ту радость, с которой прикончила бы его. Но она не могла перенести его смерти.
Глава 62
Сесиль привела Мэри к просевшей калитке дома Мари Лаво на Сент-Энн-стрит. Мэри не знала, чей это дом, но была уверена, что Сесиль, с ее любовью к роскоши, не могла быть его хозяйкой.
– Зачем мы пришли сюда? – спросила Мэри.
– Вальмон здесь. После того как он потерял сознание, друзья принесли его ко мне, чтобы я за ним ухаживала. Я распорядилась, чтобы его перевезли сюда. Мне в моем доме больной лихорадкой ни к чему.
Услышав это, Мэри посмотрела на Сесиль так, будто увидела змею. Но на Сесиль это не произвело ровно никакого впечатления.
– Входите же, – сказала она – Вас ждут.
– А вы, что же, не войдете?
– Нет. – И Сесиль отправилась по своим делам, осторожно перешагивая через грязь, чтобы не испачкать платье.
А Мэри прошла в калитку и очутилась во дворике, сплошь увитом зеленью. Дверь в дом была открыта настежь. Она вошла и остановилась на секунду, чтобы привыкнуть к полумраку.
Через некоторое время ее глаза смогли различить женщину, стоящую в дверях соседней комнаты. Поняв, что перед ней царица вуду, Мэри отпрянула.
– Он здесь, – сказала Мари Лаво и направилась в комнату.
Мэри оставалось лишь последовать за ней.
Вальмон лежал на громадной кровати с балдахином, поддерживаемым массивными, словно стволы деревьев, резными витыми столбиками. Ложе стояло в центре небольшой комнаты, по углам высились железные подставки для чаш с горящим маслом. Они освещали комнату ярче дневного света.
Вэл лежал раздетым, если не считать полоски голубой ткани вокруг бедер и белой тряпки на глазах. Желтизна его кожи была особенно заметна на фоне белой простыни, на которой он лежал. Он беспокойно метался, его руки и ноги то и дело подергивались, а потрескавшиеся губы что-то шептали, время от времени издавая низкий, протяжный стон.