Сезон мошкары

Джайлс Блант

Сезон мошкары

Посвящается Джанне

1

Всякий, кому довелось пожить некоторое время в Алгонкин-Бей, найдет массу причин для своего страстного желания перебраться куда-нибудь в другое место. Алгонкин-Бей расположен вдали от цивилизации, под которой канадцы подразумевают Торонто, а именно на двести пятьдесят миль южнее. Центр городка, некогда очаровательный, постепенно ветшает и разрушается под двойным натиском двух напастей — случайных пожаров и планомерных расчисток под парковые зоны. А к тому же существуют зимы — жестокие, снежные и затяжные. Порой стужа захватывает апрель, а снег выпадает и в мае.

И мошкара. Каждый год с наступлением краткой весны с северных берегов Онтарио и его многочисленных рек и протоков поднимаются тучи мошкары, чтобы насытиться кровью домашнего скота, птицы и жителей Алгонкин-Бей. Для нападения мошка оснащена превосходно. Несмотря на крошечные — меньше четверти дюйма в длину — размеры, она при ближайшем рассмотрении напоминает боевой вертолет с маленьким хоботком для взглядом. ие с тем, что есть». сосания и омерзительным крючком в хвостовой части. Даже в единственном числе эта тварь — сущее наказание. Когда же их целая туча, тут уж впору обезуметь.

В эту пятницу обстановка в баре «Международный» была вполне сносной, но бармен Блэйн Стайлс ждал неприятностей. Сезон мошкары обычно пробуждает не самые лучшие качества в людях, а тем более — в барных завсегдатаях. В котором из углов вспыхнет ссора, Блэйн не знал, но кандидатов в зачинщики он уже заприметил.

Во-первых, подозрительная троица у стойки: парень по имени Реджис и два его дружка в бейсбольных кепках — Боб и Тони. Пили они не так уж много, зато чересчур усердно обхаживали официантку Дарлу, и ощущалось в них некое внутреннее беспокойство, грозившее в будущем возможными осложнениями. Был еще столик в глубине, возле карты Африки. Сидевшие за ним вот уже два часа пили пиво «Молсон». Тихо, спокойно, но все пили и пили. А еще была девушка — рыженькая, Блэйну незнакомая, которая курсировала, переходя от столика к столику, что наметанному глазу Блэйна показалось внушающим опасения.

Бутылка «Лабатта синего», пролетев по комнате, ударилась в карту Канады в районе Ньюфаундленда. Блэйн пулей выскочил из-за стойки и препроводил метнувшего бутылку вон из бара так ловко, что тот не успел даже воспротивиться. То, что он пропустил назревавшую опасность, Блэйна расстроило. Хулиган сидел в компании парней в кожаных куртках под картой Франции, и чуткий радар бармена никак на него не реагировал до тех пор, пока не разразился скандал. Бар «Международный», самый старый и самый сомнительный из всех кабаков Алгонкина, в пятницу вечером, а особенно в сезон мошкары, мог становиться ареной самых буйных действий, которые Блэйн предпочитал пресекать в зародыше.

Вновь зайдя за стойку, Блэйн налил две кружки для тех, кто сидел под картой Африки. Там, как он заметил, становилось шумнее. Пришел заказ на шесть «континенталей» и две «Маргариты со льдом» — успевай только поворачиваться. Потом наступила передышка — он разогнулся, опершись одной ногой на ящик с пивом, и стал перемывать стаканы.

Завсегдатаев было не так уж много. В телевизионных спектаклях их обычно изображают добрыми и наивными чудаками, но Блэйну все они представлялись законченными алкашами, нередко утратившими всякое человеческое достоинство. Замызганные карты на стенах бара были их единственным выходом за пределы Алгонкина.

Джерри Комманда сидел с краю стойки, мусоля, как обычно, свой стакан «диетической колы с лимоном» и почитывая «Маклин». Непонятный он парень, этот Джерри. Вообще-то Блэйну он нравился, несмотря на то что был завсегдатаем, во всяком случае он его уважал, хоть тот и не особенно разбрасывался чаевыми.

В свое время Джерри пил, не как алкоголик, но пил — еще подростком и когда ему было двадцать с небольшим. Но потом что-то заставило его протрезветь, и с тех пор к спиртному он не притрагивался. Пять-шесть лет обходил стороной «Международный» и другие бары. А пару лет назад по пятницам стал наведываться вечерком в заведение Блэйна, усаживался в уголке, примостившись на табурет своей тощей задницей. С его места был хороший обзор.

Однажды Блэйн поинтересовался у Джерри, как это ему удалось завязать — может, он к программе «двенадцать шагов к трезвости» подключился?

— Нет, «двенадцать шагов» у меня не пошли, — отвечал Джерри. — Не мог я выносить этих их встреч, когда каждый кается в собственном бессилии и молит Господа освободить его от этой порочной слабости. — Джерри не было еще и сорока, но в речи его то и дело проскальзывали старомодные и ныне не часто употребляемые слова, вроде «порочный», «неотвязный» или «братец». — Но стоило мне только понять, что надо не пить бросить, а бросить думать о выпивке, как дело пошло на лад.

— Бросить думать еще никому не удавалось, — заметил Блэйн. — Думать — это как дышать или покрываться потом. От человека не зависит.

Джерри тогда пустился в какие-то туманные психологические дебри — дескать, мысли из головы, если они являются, конечно, не выбросить, но человек в состоянии их как-то перенаправить. Или совершить обходной маневр и уклониться. Блэйн запомнил высказывание дословно, потому что Джерри был четырежды чемпионом Онтарио по кикбоксингу и, объясняя Блэйну про «маневр», сопроводил это легким движением из разряда, как догадался Блэйн, профессиональных.

Таким образом, Джерри Комманда освоил тактику «уклонения», в результате чего и стал посиживать теперь в пятницу вечером у края стойки со своей «диетической колой с лимоном». Блэйн полагал, что присутствие Комманды отчасти удерживает посетителей от злоупотребления алкоголем. Трудно совсем уж распоясаться, когда рядом у стойки сидит знаменитый на всю округу полицейский и как ни в чем не бывало пьет кока-колу, читая журнал. Некоторые, едва увидев его фигуру, разворачивались на сто восемьдесят градусов и уходили.

Блэйн украдкой окинул свои владения взглядом опытного бармена. За столиком, что возле Африки, стало определенно шумнее — еще немного, и надо будет принимать меры. Слегка склонив набок голову, Блэйн прислушался, пытаясь различить угрожающие признаки — грубые выкрики или возмущенный ропот, за которыми неизбежно следует скрип отодвигаемого стула. Если не считать метателя бутылки, вечер казался тихим. За исключением этого метателя и еще девушки.

Блэйн вглядывался в дальний угол, что возле музыкального автомата. Там сияли рыжие блики. Копна рыжих кудряшек, которой она потряхивала, ходя взад-вперед, с каждым поворотом головы отбрасывала рыжий отсвет. Девушка была в синих джинсах и в такой же куртке — джинсы хорошие, дорогие, а курточка укороченная до талии, — одежда очень приличная, но выглядит так, словно в ней спали. Зачем она присаживается к столикам? За последние полтора часа она уже третий стол сменила. За этим сидела компания — двое мужчин, почтовых служащих, и две женщины. Они что-то праздновали, никак не желая прекратить веселье, и было ясно, что появление девушки в джинсах за их столиком женщинам показалось неуместным. Кавалеры их, напротив, не возражали.

— Три «синих», один «кримор», одну водку с тоником!

Блэйн выгреб изо льда четыре бутылки и поставил их на поднос Дарлы.

— Чем там эта рыженькая занимается, Дарла? Что она пьет?

— Да ничего, по-моему. Те, что за последним столиком, угостили ее из своей кружки, так она даже и стакана не допила.

Блэйн отмерил Дарле порцию водки, и она долила туда тоника из сифона.

— Она что, пьяная? Чего она прыгает с места на место?

— Вот уж не знаю! Может, у нее дела какие… — Дарла вскинула на плечо поднос и прошествовала в «обезьянник», как она это называла.

— Эй, шеф!

Блэйн приблизился к троице возле бара. Парень по имени Реджис был ему знаком по школе, в бар он наведывался не часто — раза два в год. Его приятелей в бейсбольных кепках Блэйн видел впервые. Характер обращения к нему ничего хорошего не сулил.