Живу тобой одной

– Не думаю. Он собирался пояснить свои слова, но окружной прокурор заткнул ему рот. Уолтер Эдвардс тоже в курсе дела, Карл?

Он поставил стакан на столик. Обхватил голову руками.

– Я никогда Китти пальцем не трогал, волосу с ее головы не дал бы упасть. Все об этом знали. Я любил ее, хотел, чтобы она развелась с твоим отцом и вышла за меня замуж. Я готов был дать ребенку свое имя, хотя один только Бог знает, мой ли это был ребенок.

– Ребенок?! – Открытие оказалось для Келли полной неожиданностью. – Моя мать забеременела?! От тебя? Не могу поверить.

– Это правда. – Слезы ручьем катились по его щекам. – Я умолял ее выйти за меня замуж, с ума по ней сходил. Как и по тебе. Китти не обладала твоей целеустремленностью, твоим честолюбием. Больше всего она ценила свободу. Ничем не хотела себя связывать. И ни с кем. Ни со мной, ни с твоим отцом, ни с тобой.

– Неправда! Мама меня очень любила. Отец мне говорил. Келли повторяла себе эту ложь все время, пока жила в приюте. И, в конце концов, сама в нее поверила.

Том Хилл говорил совсем иное: «Твоя мать никого не любит в этом мире, кроме себя».

– Думай что хочешь, Келли. – Карл вздохнул, вытер глаза простыней. – Я предложил ей выйти за меня замуж, она отказалась. Поставила свое условие – чтобы я устроил и оплатил аборт, а потом дал ей десять тысяч долларов. Она собиралась исчезнуть из Найтсвилла. Хотела уехать в Нью-Йорк, стать актрисой в театре. Думаю, ей бы это удалось. В этом ты на нее похожа. Если она что-нибудь задумает, не успокоится, пока не добьется своего. Она любила повторять, что жизнь – это игра случая и надо ловить свой случай. На этот раз она поставила на один шанс против многих. Для нее игра закончилась на операционном столе.

– Подпольный акушер убил ее.

В первый раз Келли поняла истинное значение шекспировского выражения «холодная ярость».

– Он не был мясником. Хирург с хорошей репутацией, он задолжал мне большую сумму, проигрался. Операция прошла успешно. Твоя мать умерла от сердечной недостаточности. Оказывается, у нее находили шумы в сердце. Однажды она сказала мне об этом шутя. – Он съежился под ее испепеляющим взглядом. – Прости, Келли…

Она закусила губу с такой силой, что ощутила вкус крови. Металлический вкус. Ногти вонзились в ладонь.

– Что вы с ней сделали после того, как она умерла?

Он обеими руками схватил со стола стакан. Осушил его. Протянул ей.

– Пожалуйста…

Келли снова наполнила стакан.

– Что вы сделали с моей матерью?

Он застонал. Покачал головой.

– Он сказал… если у нее нет никаких родственников, никого, кто мог бы заявить в полицию о ее исчезновении, то он может «кое-что устроить». Меня охватила паника. За неделю до того у них с твоим отцом произошел страшный скандал. Он ее чуть не убил, и его посадили в тюрьму. Она собиралась покинуть его, как только получит от меня деньги. Так вот… – Он отхлебнул виски, перед тем как сделать признание. – Я… я сказал доктору, что у нее никого нет… что я, во всяком случае, ни о какой семье не знаю. – Он зажмурил глаза, чтобы не видеть ее лица. – На следующее утро ее нашли в реке, чуть ниже Ньюберга, с документами какой-то бродяжки. Он добыл их из морга. Администрация опросила всех по реке, не исчезал ли кто-нибудь в последние дни. Бен Томас – он тогда был у нас шерифом – пошел посмотреть на труп. Он опознал Китти, но никому об этом не сказал. Пришел сразу ко мне. Я ему заплатил за плохую память – достаточно для того, чтобы он смог удалиться на покой, пить и ловить рыбу.

– Убийцы! – Келли швырнула в него графином, который пролетел мимо его опущенной головы и разбился о стену. – Хуже, чем убийцы! Изверги! Ведь это же моя мать! Вы распахали ей живот, а потом сбросили в реку, как мусор. Она же человек! Моя мать! Я сейчас вырежу твое сердце и съем сырым, с кровью!

Она кинулась на него, выставив пальцы, как когти. Вцепилась ему в лицо, оставив четыре кроваво-красных шрама на каждой щеке.

Ужас придал Карлу силы. Он оттолкнул ее, выбежал из комнаты, промчался по коридору, сбежал вниз по лестнице. Остановился в холле. Прислушался. Никто за ним не гнался, в доме стояла полная тишина. Хватаясь руками за стены, он в темноте прошел в гостиную, к бару. Открыл его, достал бутылку. Ярлыка он не видел, но это не имело значения для его целей. Потом прошел на кухню.

Келли лежала распростершись на кровати Карла, вцепившись в подушку. Глаза ее бессмысленно смотрели на лужицу виски на ночном столике от разбившегося графина. Ручеек стекал с края стола. Капли падали на пол с монотонностью маятника. Кап… кап… кап…

Эбнер Долтон стоял на страже на мосту у будки со стороны Найтсвилла. Час назад он получил последние двадцать пять центов с водителя грузовика. Ночь тянулась медленно. Эб нервничал. После жаркого дня как-то слишком быстро похолодало. Ветер с реки после захода солнца выстудил долину. Над лесистыми холмами за владениями. Найтов стояла полная луна. Поднимался красноватый туман, предвещавший очередной жаркий день.

Эб поднял с земли плоский камень. Подкинул его на мозолистой ладони, чуть отступил назад и швырнул далеко в Гудзон. Камень скрылся из вида в темноте. Прошло несколько секунд, раздался всплеск воды. На поверхности реки, там, где упал камень, расходились круги.

– Хороший бросок, Эб! – услышал он откуда-то с моста.

Эб напряг зрение, вглядываясь в человеческую фигуру примерно на середине моста. Она то исчезала в темноте, то появлялась в свете луны. Вначале Эбу показалось, что это женщина в развевающемся белом платье. Однако голос был мужской… Человек приблизился, и Эб увидел, что это старый Мейджорс в ночной рубашке.

– Добрый вечер, Эб. Хороший бросок. Только Джорджа Вашингтона тебе все равно не переплюнуть. Он кинул серебряный доллар через весь Гудзон.

– Спасибо, сэр. – Подумать только, Карл Мейджорс в ночной рубашке… И пьян в стельку, как обычно. – Не стоило вам выходить неодетым и босым, мистер Мейджорс. Еще простудитесь.

– Простужусь? Да-да, очень может быть. Хотя в данную минуту мое здоровье представляет чисто академический интерес.

– Как вы сказали, сэр?

Карл странно засмеялся. Протянул Эбнеру бутылку.

– На, погрейся и приободрись.

Эб колебался. Не разозлится ли эта женщина, Мейджорс, если он доставит удовольствие ее пьянице свекру? В конце концов он решил рискнуть и взял бутылку. Отпил из горлышка, вытер рот тыльной стороной ладони.

– Спасибо, мистер Мейджорс. Хорошо глотнуть виски в такой час. А теперь вам лучше вернуться домой, пока вас не хватились.

Карл оглянулся назад, на темную громаду Уитли, похожую на первобытное чудище.

– Этого мы не можем допустить. – Он взял из рук Эба бутылку, протянул ему другую руку. В свете луны блеснул серебряный четвертак. – Вот, возьми.

Тот раскрыл рот.

– За что?

– Плата за мост. – Карл расхохотался. – Мадам у нас очень строга насчет этого, ты же знаешь. Каждый человек, мужчина, женщина или ребенок, ступающий на ее мост, должен платить. Исключения нет ни для кого, даже для старого дурака вроде меня, который вышел прогуляться и подышать свежим воздухом. – Он сделал глубокий вдох. – А-а-а-ах, этот сладкий озон долины Гудзона… Как мне его будет не хватать.

– Вы куда-нибудь уезжаете, сэр?

– Вообще-то да. Очень скоро отправлюсь в путешествие по реке.

– Вверх по Гудзону?

– Нет, не по Гудзону. Это будет гораздо более бурная река. Стикс. Слышал когда-нибудь о такой?

– Что-то знакомое. Наверное, не в нашем штате?

– Нет, не в нашем штате. – Он положил монету в руку Эба, хлопнул его по плечу. – Вот тебе твоя плата. Мне пора. Желаю успеха, Эб.

– Спасибо, сэр. Удачи вам. Я хочу сказать… спокойной ночи.

Он смотрел вслед, пока темнота не поглотила Карла. Постепенно тот растворился в калейдоскопических очертаниях мачт и стропил моста, нарисованных лунным светом. Эб усмехнулся, покачал головой и пошел обратно к своей будке, положить монету.