Север и Юг

Глава X

Закаленное железо и золото

«Мы все − деревья, и ветер лишь делает нас крепче и сильнее».

Джордж Герберт

Мистер Торнтон покинул дом, не заходя в гостиную. Он сильно опаздывал и торопился в Крэмптон. Ему хотелось быть пунктуальным, хотелось показать, как он уважает своего нового друга. Церковные часы пробили половину восьмого, а он уже стоял у дверей, вслушиваясь в шаги Диксон, всегда нарочито медлительные, когда ей приходилось унижать себя, открывая дверь. Мистера Торнтона проводили в маленькую гостиную, где его сердечно приветствовал мистер Хейл. Он представил гостя своей жене. Миссис Хейл пробормотала еле слышно несколько слов, впрочем, она была так бледна и так куталась в шаль, что мистер Торнтон тут же простил ей ее холодность. Маргарет зажгла лампу, и в центре полутемной комнаты образовался островок теплого золотистого света. Окна были зашторены, как это принято в сельских домах, и ночная тьма осталась снаружи, за стеклами. Мистер Торнтон не мог не сравнивать мысленно эту комнату с той, которую только что покинул. Столовая в его доме была обставлена красивой и дорогой, хотя и несколько громоздкой мебелью, но ни одна деталь в ее обстановке не выдавала присутствия женщин в доме, кроме разве что кресла у окна, где обычно восседала его мать. Конечно, его мать устроила все в доме по своему вкусу, и он был вполне доволен обстановкой, столовая соответствовала своему предназначению − там можно было и перекусить на скорую руку, и угостить друзей, и дать роскошный обед, а эта маленькая гостиная была обставлена весьма скромно и все же… все же она была в два… нет, в двадцать раз прекрасней, чем любая комната в доме Торнтонов, и намного удобнее. Здесь не было ни зеркал, ни позолоты, ни даже кусочка стекла, отражающего свет, сверкающего как вода в солнечный день. Однотонные обои теплых тонов, ситцевые шторы, привезенные из Хелстона, в тон которым была подобрана обивка стульев. Небольшой столик с секретером у окна напротив двери, на противоположной стороне − этажерка с высокой белой китайской вазой, из которой свисали ветки английского плюща, бледно-зеленой березы и медно окрашенные листья бука. Красивые корзинки для рукоделья стояли у кресел, на столе в совершенном беспорядке лежали несколько книг, как будто их только что сюда положили. За приоткрытой дверью можно было увидеть другой стол, накрытый к чаю белой скатертью. На ней красовались вазочка с кокосовыми пирожными и корзина, наполненная апельсинами и ярко-красными американскими яблоками, лежащими на ковре из зеленых листьев.

Мистеру Торнтону стало ясно, что все эти милые мелочи были привычны в их семье, и он подумал, что к ним, несомненно, приложила руку Маргарет. Она стояла возле чайного столика в светло-розовом муслиновом платье, не пытаясь вступить в разговор, занятая исключительно приготовлением чая, и ее гладкие, цвета слоновой кости руки двигались меж белых чашек красиво, бесшумно и грациозно. На одной руке был браслет, который постоянно падал на тонкое запястье. Мистер Торнтон наблюдал за перемещениями этого беспокойного украшения с большим вниманием и почти не слушал ее отца. Казалось, будто его заворожило то, как она нетерпеливо поправляла браслет, как он туго охватывал ее нежную руку, а затем, ослабев, снова падал. Мистер Торнтон готов был воскликнуть: «Он снова падает!» Он почти пожалел, когда его пригласили к столу, помешав наблюдать за Маргарет. Она подала ему чашку, храня на лице гордое и неприступное выражение, но как только его чашка опустела, она тут же заметила это и снова наполнила ее. Ему очень хотелось попросить ее сделать для него то, что она сделала для своего отца, который захватил ее мизинец и большой палец своей мужской рукой, и действовал ими как щипчиками для сахара. Мистер Торнтон видел ее прекрасные глаза, поднятые на отца, полные света, смеха и любви, и почувствовал, что эта маленькая пантомима предназначена лишь для двоих. Маргарет была бледна и молчалива − у нее все еще болела голова. Но она была готова заговорить, если в беседе возникнет длинная неловкая пауза, чтобы у гостя − друга и ученика ее отца, не было повода подумать, что им пренебрегают. Но разговор продолжался, и после того, как чайные приборы были убраны, Маргарет пересела со своим шитьем поближе к матери. Она почувствовала, что теперь может предаться своим собственным мыслям, не боясь, что ей придется заполнять паузу в разговоре.

Мистер Торнтон и мистер Хейл были поглощены беседой, которую начали при своей последней встрече. Маргарет вернуло к действительности какое-то тихое, незначительное замечание матери, и, внезапно оторвавшись от работы, она обратила внимание на то, сколь разительно различаются внешне отец и мистер Торнтон. У ее отца было хрупкое телосложение, позволявшее ему казаться выше, если рядом не находился кто-то с высокой массивной фигурой. Черты его лица были мягкими, и на лице отражалось каждое чувство, рождавшееся в его душе. Его веки были большими и выгнутыми, придавая глазам особую томную, почти женственную, красоту. Брови были красиво изогнуты и приподняты высоко над глазами. Лицо мистера Торнтона производило иное впечатление: прямые брови нависали над ясными, глубоко посаженными и серьезными глазами, их взгляд, без неприятной остроты, казалось, был полон решимости проникнуть в самое сердце, самую суть людей и вещей. Морщины на его лице были редкими, но глубокими, будто вырезанными из мрамора, и располагались преимущественно в уголках рта. Губы были слегка сжаты над зубами, такими безупречными и красивыми, что когда редкая улыбка появлялась на его лице, она была подобна вспышке солнечного света. Улыбка совсем не вязалась с обликом этого сурового и решительного человека, казалось, готового пойти на все ради достижения собственных целей, она вспыхивала мгновенно и открыто, как это бывает только у детей, отражалась в глазах и заражала собеседника глубокой искренней радостью. Эта улыбка была первым и пока единственным, что понравилось Маргарет в новом друге ее отца. Она подумала, что вероятно именно противоположность характеров, столь ясно проявляющаяся во внешности обоих, объясняла тяготение, которое они явно испытывали друг к другу.

Маргарет поправила рукоделие матери и опять вернулась к своим мыслям, совершенно забытая мистером Торнтоном, как будто ее не было в комнате. Он рассказывал мистеру Хейлу об устройстве парового молота, вернее, о том, какая осторожность и точность нужна при работе с этой машиной, обладающей невиданной мощностью. Его рассказ напомнил мистеру Хейлу о джине в «Тысяче и одной ночи» − то могучем великане ростом от земли до неба, то − крохотном существе, спрятанном в старой лампе, настолько маленькой, что могла уместиться в руке ребенка.

− И это воплощение силы, эта практическая реализация идеи, достойной титана, придумано человеком из нашего славного города. И у этого человека еще достанет сил, чтобы подняться, шаг за шагом, от одного чуда, которого он достиг, к еще большим чудесам. И я не побоюсь сказать, что среди нас много подобных ему. Если он нас покинет, другие смогут заменить его, вести борьбу, и в конце концов подчинить все слепые силы природы науке.

− Ваше хвастовство напомнило мне старые строки… «У меня сто капитанов в Англии − столь же хороших, как он когда-то был».

Услышав слова отца, Маргарет посмотрела на них с неподдельным интересом. Как же они добрались от зубчатых колес до Чеви Чейса?

− Это не хвастовство, − ответил мистер Торнтон, − это факт. Не буду отрицать, я горжусь тем, что живу в городе − или даже лучше сказать, в районе, потребности которого порождают столько открытий и изобретений. Я предпочитаю тяжело работать, страдать, падать и подниматься − здесь, чем вести скучную и благополучную жизнь, какую ведут аристократы на юге, где дни текут медленно и беззаботно. Можно увязнуть в меду так, что потом невозможно будет подняться и взлететь.

− Вы ошибаетесь, − раздраженная клеветой на свой любимый юг, Маргарет невольно повысила голос, на ее щеках появился румянец, а в глазах − сердитые слезы. − Вы ничего не знаете о юге. Там, в самом деле, меньше коммерции, меньше авантюр и меньше прогресса, меньше риска и всевозможных чудесных изобретений, но там также меньше и страданий. Здесь на улицах я нередко вижу людей, не отрывающих глаз от земли — они придавлены горем и заботами, они не только страдают, но и ненавидят. На юге у нас есть бедные, но у них нет такого ужасного выражения отчаяния на лицах, они не страдают от несправедливости. Вы не знаете юга, мистер Торнтон, − закончила она и внезапно замолчала, злясь на себя, что сказала так много.