Страница 26 из 29
.. И спросил Иван-дурак:
— Правда ль, батюшко, что перо жарптицыно огнём сверкает?
— Правда. И перо, и вся птица! — ответил батюшко своим языком-горбунком. — Да там у 4-го блока АЭС всё подряд светится!
Были у старших сыновей лексусы и тойоты, а у Ивана — запорожец-горбунок. Но бегал горбунок быстрее всех, потому что крутой Иван Иваныч в него движок с болида «Формулы-1» забуздукал.
У Гельмута Коля был в политике любимый конёк. И звали его Горбачёк.
— Идите, день и ночь сторожите рожь мою, а за то получите редкостное перо Жар-птицы!
Вот братовьё и радо стараться. День и ночь бдят, но вот чего с пером делать — ума не приложат.
Старший заслужил одно перо, у среднего брата их набралось два, а у Ивана-дурака — так целых три!
Стали братья делить наследство своего хромого и одноглазого отца. Ивана сразу оттёрли, мы, мол, сказку-то знаем, читали! Нас, дескать, не проведёшь!
И вот старшему брату — кривому и горбатому — достался хромой кособокий конь. Средний — рябой щербатый однорукий заика — отхряпал себе беззубого, кривого и падучего конягу. А уж младшему они оставили самого обычного ничем не приметного орловского рысака.
— Бедняга… — говорили о нём братья.
Писатель Ершов любил лечить животных. И про него Чуковский написал сказку «Доктор Айболит». Только вот лошадок с остеохондрозом и грыжами позвоночника писатель Ершов лечить не умел. И, чтобы тем было не обидно, добрый Ершов сам написал про них сказку «Конёк-горбунок».
Сел Иван на Конька-горбунка, тот разбежался, прыгнул — высоко-высоко, к самому окошку принцессиного терема. Ан поздно: там уж давно сидит Сергей Бубка со своим шестом.
Повадился, значить, кто-то царскую рожь воровать.
И пашеничку. И нефть. И иллюминий. И осетровую визигу. И военныя технологии.
Посмотрел царь — а это новый русский. Цепь на нём как жар горит. Важная птица!
…И был у Карпова король. А у Каспарова — конёк, по манере хода — горбунок. Пошёл конёк на поле А-3. И получил Каспаров за турнир Жар-Птицу.
Нырнул Иван по велению царя в кипящий котёл. И вылез оттуда молодец-молодцом. Царь подивился, позавидовал, бух в котёл — там и сварился. — Комет, — пояснила царица зрителям. — Он и микробов убивает!
«ПО ЩУЧЬЕМУ ВЕЛЕНИЮ»
Поймал Емеля Щуку. Та трепыхается, пасть раскрывает, а о чём вещает — не слыхать. Прямо как рыба какая-то!
— Ультразвук, однако… — с разочарованием подумал Емеля.
— Что, Емелюшка, не весел? — спросила Щука.
— Да вот… Батька для лошадей новую упряжь затеял, велел мне хомуты вертеть да дуги гнуть. А неохота.
— Не печалуйся. Сейчас я велю — и всё само свернётся-согнётся.
— Само?! Ну, ты и загнула!
Спросили Емелю, как же смог он царевну-Несмеяну уговорить выйти за него замуж. — А я её прищучил! — ответил Емеля.
…Ох и дивится народ: лежит Емелька на печи, мчится печь по дороге. Говорит народ:
— Не иначе как на воздушной подушке!
Пришёл Емеля к царевне-Несмеяне и говорит:
— Ты, конечно, будешь смеяться, но я хочу на тебе жениться.
Так и рассмешил, как царь велел.
Воевода увидел, как топор сам рубит дрова, а потом поленья тоже сами в сани летят, и завистливо охнул:
— Чурбаки-то самонаводящиеся! С разделяющимися головками!
Зачерпнул Емеля ведром воду из проруби — а ведро полно мазута. Зачерпнул ещё — полное ведро мусора. Ещё зачерпнул — а там Щука. И молвит она чего-то взволнованное человечьим голосом:
— Да ты разговариваешь?! — обомлел Емеля.
— Ещё не то отчубучишь при такой-то экологии!
И вот лежит Емеля на печи:
— А ну, дрова, укладывайтесь в сани сами!
Подошла бабушка, одеялко поправила:
— Эх-ма, касатик, обратно обкурился!..
Едет Емеля на печи, а все ему дорогу уступают. Потому что нарисовал он угольком на побелке эмблему «Мерседеса».
Подошёл Емеля к проруби, чтобы Щуку поймать. Глядь — а в проруби Ю.М. Лужков Всероссийский день здоровья открывает.
Вытащил, стало быть, Емеля из проруби Щуку — огро-омную, зубастую! Щука и молвит ему человеческим голосом:
— Так и быть, отпущу я тебя, Емеля, только заплати мне откат.
И лежит Емеля на печи 30 лет и 3 года. Смотрят все — а это уж не Емеля, а Илья Муромец.
Поймал Емеля Щукугочи — как прям настоящую, на микросхемах. И говорит ему Щукугочи:
— Отпусти меня, Емеля-сан!
Поймал Новый Емеля щуку, прикинул:
— Та-ак… Вёдра с водой домой сами — ну, по тридцадке за ведро. Сани дров — сотня, больше в сельской местности не выручишь. На царевне-Несмеяне жениться — вообще сплошные убытки…
Пошёл, да и продал эту здоровую щуку на базаре за тыщу из расчёта сто восемьдесят рублей за кило.
Схватил Емеля Щуку.
— Чего надо? — спросила она.
— Н-ну, это… На печке б прокатиться. Дровец бы заготовить, с печки не вставая… И чтоб вёдра домой сами. И денег халявных побольше!
— Считай, что всё у тебя, панимашь, уже есть! — ответила Щука. — Я уже, нанимать, подписала соответствующий указ: запроцветаешь к весне… Тоиссь, или к осени…
«ЗОЛУШКА»
Разрезали на базаре большую тыкву — а там внутри сидит Золушка.
— Эх, — говорит, — не успела до полуночи из кареты вылезти!
Пустил отец-султан по стране гонцов с хрустальной туфелькой маленького размера.
— Кому туфелька придётся впору, та и есть невеста моего сына, — объявил владыка.
И пришлась туфелька впору 1349-ти юным девушкам, которые вскоре и стали жёнами счастливого наследника султана.
Часы пробили «12».
— Ну всё, пора! — воскликнула Фея. — Сейчас карета превратится в тыкву, а кучер — в крысу, а лошади…
— Ща как дам по сусалам, — злобно перебил её кучер, пыхнув густым перегаром, — и сразу будешь знать: «кры-ыса…», «пора-а…», «двенадцать ударов курантов»…