Любовь и честь

– Вовсе не трудно. Это чудесно. Знаешь ли ты, каково мне было в течение этих лет, Элан? – Она замолчала, прерывисто дыша и глядя на него отрешенными глазами. Вместо его лица она видела свою темницу в нескольких милях отсюда, в Бэннингфорде, домашнюю тюрьму, которую она не могла покинуть, разве что на час-два, и то по разрешению отца, ненавистный мир, заключенный в четырех стенах и двух узких окнах-бойницах. – Все решалось за меня: когда мне прогуливаться по крепостной стене, что я должна сказать своему сыну и как долго он может у меня оставаться. Каждая мелочь моей жизни решалась не мной, а кем-то другим… кем-то, кто должен был бы заботиться обо мне, любить меня… но не делал этого. Ты когда-нибудь задумывался, как я выжила и не сошла с ума? Я расскажу тебе, Элан. Я дала клятву, что если меня когда-нибудь освободят, я никогда-никогда никому не позволю принимать за меня решения. Даже тебе.

– Все равно Уиллу надо все рассказать, – настаивал Элан. – Если ты прождешь еще, ты снова начнешь ему лгать, а от этого он еще больше разозлится, когда наконец узнает правду. Возможно, он воспримет это легче от другого мужчины. Завтра утром я заведу с ним беседу о намерениях Пирса и Роэз и во время разговора скажу ему, что надо будет праздновать две свадьбы, потому что я хочу жениться на тебе как можно скорее.

– Нет. Ты не сделаешь этого. Я не позволю тебе огорчать Вильяма Криспина, когда он так переживает из-за того, что совершил его дед. Ты меня словно не слышал, Элан. Ты пытаешься сделать со мной то же, что делал Рэдалф. Ты пытаешься управлять мной. Это решение принимать мне. Мне! Почему ты не хочешь этого понять? – Взгляд ее блуждал, она еле сдерживала слезы.

Элан понял, что значит этот дикий взгляд, и насторожился. Когда она набросилась на него как разъяренная тигрица, он был готов к этому. Схватив ее за руки, он повалил ее навзничь на постель и прижал своим телом к матрасу. Ее истерический плач он заглушил крепким долгим поцелуем.

– Ты меня теперь изнасилуешь? – иступлено кричала она. Элан начал понимать, что эту Джоанну никогда не удастся подчинить полностью. И осознание этого подействовало на него возбуждающе.

– Я никогда не стану тебя насиловать, – прошептал он, касаясь губами ее шеи. – Однако я заставлю тебя так меня захотеть, чтобы ты умоляла меня овладеть тобой. – Его пальцы уже вытаскивали шпильки из ее волос, отпуская на волю золотую волну и расправляя их шелк по подушке.

– Я очень сердита на тебя, – тихо проговорила укрощенная Джоанна, не пытаясь оттолкнуть его.

– Ну и хорошо, я тоже на тебя сердит. И мы оба все еще сердиты на Рэдалфа. – Он замолчал и поглядел в ее тревожные глаза. – Неудержимый гнев легко переходит в страсть. Дай твоему гневу и твоей страсти обрушиться на меня. Нет, не пытайся меня оттолкнуть, я не позволю тебе, Джоанна, отказаться от меня. И если ты будешь честна сама с собой, то признаешься, что хочешь принадлежать мне.

Говоря это, он срывал с нее и с себя одежду. Она не сопротивлялась, но и не помогала ему. Когда он закончил, то опустился на постель рядом с ней. Почувствовав, что он горит от желания, сна изумленно раскрыла глаза.

– Правда? – спросил он, кладя руку ей на грудь. – Ты помнишь последний раз, когда мы были вместе? Ведь так? И самый первый раз, когда мы предавались Любви… Какое это было волшебство!

– Элан, пожалуйста, не огорчай Вильяма Криспина… – Он поцелуем прервал то, что она собиралась сказать. Руки его творили таинство с ее телом, поцелуй был глубок и долог, и еще до того, как он оторвался от ее губ, она стонала: «Элан, Элан».

– Ну скажи, – молил он, – скажи, что ты меня хочешь.

– Я хочу тебя, Элан!

Но Элан медлил. Он подождет, пока она не зайдется в экстазе, а сам он будет на гребне взрыва от желания овладеть ею. Тогда, и только тогда он проникнет в нее и даст ей неслыханное наслаждение. Ласкать ее, предаваться с ней любви было его постоянной грезой в далекой Италии на протяжении долгих бессонных и одиноких ночей. На этот раз он сделает все, чтобы осуществить его страстные, выстраданные мечты.

– Я хочу чувствовать тебя всего сразу, всей кожей. Пожалуйста, Элан, – стонала томимая желанием возлюбленная.

Какие бы демоны ни терзали ее после долгого заточения, как бы ни изменилась она по сравнению с наивной четырнадцатилетней девочкой, которую он желал тогда, она все равно была Джоанной, и он любил ее всем сердцем, но навсегда распростился с мыслью подчинить новую Джоанну своей власти.

Она схватила его за плечи и притянула вплотную к себе. Он плавно проник в нее и замер…

– Ты был прав, – шептала она, – Я все еще сердита на тебя, просто в ярости, и я так тебя хочу… так сильно…

Элан старался сохранить самообладание. Каждая клеточка его возбужденного тела отзывалась на прикосновение ее кожи. Это было какое-то невероятное запредельное ощущение.

– Я люблю тебя, – повторяла она вновь и вновь, и, окрыленный этими дорогими признаниями, он поплыл вместе с ней в едином порыве, который длился и длился, пока он не очнулся слабый, опустошенный, неспособный шевельнуться. Элан не знал, сколько прошло времени, прежде чем он смог собраться с силами и перевернуться на бок, продолжая удерживать ее в объятиях. Чуть позднее она проговорила:

– Ты должен пообещать мне, что ничего не скажешь Вильяму Криспину, пока я не решу, что пора. Если ты меня любишь, если хочешь жениться на мне, тогда ты признаешь, что только я, я одна буду решать, когда сообщить моему сыну о нашей помолвке. Если ты самозабвенно любишь, то постараешься понять, как важно для меня самой устраивать свою жизнь так, как я захочу.

– Неужели это навсегда? – с тревогой спросил он. – Неужели ты постоянно будешь настаивать, чтобы все делалось так, как хочется тебе?

– Может, не каждый раз, когда мы будем не согласны друг с другом, но, уверена, довольно часто, чтобы сердить тебя. – Она коснулась нежными пальцами его лица. – Если бы мы поженились тогда, когда я была несмышленой четырнадцатилетней девчонкой, возможно, я стала бы покорной женой, растворившейся в своем муже, игрушкой, а не личностью. Но ведь я тебе несколько раз говорила, что я уже не та девочка. Если ты хочешь в жены меня, то должен научиться иметь дело с независимой сильной женщиной, которой я стала.

– Как ты можешь настаивать на таких отношениях между мужем и женой? Я так долго тебя ждал! – вздохнул Элан, размышляя, кто же кого победил в их страстном поединке характеров. Затем в глазах его заиграла радость, когда он представил себе, какое захватывающее, полное неожиданностей будущее их ждет. – В одном я твердо уверен: тосковать мы не будем. Даже когда станем старыми и слабыми, ты все равно сумеешь меня удивить и восхитить, моя дорогая и единственная любовь.

Самира нашла Уилла на сторожевой дорожке, идущей по верху крепостной стены замка. Он стоял и смотрел на вьюжное серое небо. Дул ветер, нагоняя метель.

– Вот твой плащ, – сказала она, протягивая ему теплое одеяние. – Ты замерзнешь без него. – Когда он не принял плащ из ее рук, она, встав на цыпочки, попыталась накинуть его ему на плечи.

– Ты знала о замыслах Пирса и моей мачехи? – спросил он, не глядя на нее.

– Сегодня утром Роэз позвала меня в свою комнату. Они с отцом сказали мне, что поженятся. – Самира замолчала, кусая губы, затем договорила все до конца: – Уилл, они провели прошлую ночь вместе.

– Что ты хочешь, чтобы я сказал на это? – угрюмо произнес Уилл. – Ты думаешь, что их интимная связь убедит меня согласиться на этот брак? Роэз – бабушка! Это просто позор!

– Ничего подобного, Уилл! Ведь ты не родной ее внук, – усмехнулась Самира. – Роэз всего на несколько лет старше твоей матери Джоанны. Но я понимаю, что ты чувствуешь, Уилл. Я тоже сначала была потрясена этим известием.

– Неужели мы не сможем помешать их браку?

– Разве только запереть Роэз, как запер твой дед Джоанну. Не думаю, однако, что ты способен на такую жестокость. Позволь также предупредить тебя, что, если ты попытаешься навредить отцу, тебе придется иметь дело со мной, не говоря уже о дяде Элане и его друзьях. – Самира надеялась, что Уилл останется равнодушным к ее совсем нешуточной угрозе, но все же спросила его: – Неужели так ужасно, что Роэз будет счастлива? Ты ведь любишь ее?