Страница 70 из 84
Въехав в густой сосняк, Зензинов перегнулся с облучка и сказал:
– Васильич, ты ничего не знаешь?
– А что?
– Лед треснул, вот что! – захохотал Зензинов. – Ну, отчаянные головушки, пострянем мы тут с вами!
10
Несколько лет подряд возле Боровского кордона Кольцовы рубили лес. Объездчик Махонин – здоровый веселый мужик лет сорока, с красноватым обветренным лицом и льняного цвета бородой – хорошо знал Кольцова и любил его. Он был грамотей, охотник читать, и Алексей, зная его любовь к чтению, часто даривал ему книги. Махонин очень дорожил этими подарками, но больше всего гордился маленькой зеленой книжечкой стихов самого Кольцова, которую тот подарил ему с надписью:
Когда Зензинов постучал кнутовищем в высокие крепкие ворота кордона, Махонин вышел и, увидев тройку, удивился:
– Кого это бог принес?
– Незваный гость хуже татарина! – засмеялся Кольцов, помогая Вареньке выбраться из саней. – Но делать нечего, друг, принимай!
– Ну, это гость дорогой! – обрадовался Махонин и пошел открывать ворота.
В низенькой избе кордона тускло горела лучина. Жена Махонина, засучив рукава, месила в деже тесто.
– Здорово, Наташа! – сказал Кольцов, входя с Варенькой в избу. – На часок к тебе припожаловали – не бранись, принимай гостей!
– Вот напужал – на часок! Да мы тебе завсегда ради…
Она вытерла руки и стала прибирать на лавке, очищая место для гостей.
– А это чья же? – спросила, разглядывая Вареньку. – Неужли ж твоя баба? Ах-и! – всплеснула руками. – Ну, краля! Истинный бог – краля!
Кольцов смутился, покраснел.
– Отгулял, видно, Алексей Васильич в холостых! – развязывая ленты капора, засмеялась Варенька. – Пропал добрый молодец!
– Ну, зачем пропал? – строго сказала Наташа. – Вот деточки пойдут, в дому радость, божье благословение… Нас-то с мужиком господь детьми наказал – оно уж так-то скучно! – со вздохом пожаловалась, пригорюнясь.
Прибрав лошадей, вошли мужики.
– Вот, Степа, – сообщила Наташа, – Алексей Васильич закон исделал, видал, какую кралюшку подцепил?
– Ну, много лет здравствовать в согласьи, – поклонился Махонин. – И тебе, Лексей Васильич, и тебе, сударыня-матушка…
Зензинов во все глаза глядел на Кольцова, а тот лишь улыбался смущенно.
– Тьфу ты, пропасть! – досадливо крякнул Зензинов. – Рукавицы в санях кинул…
Он вышел и через минуту позвал Кольцова.
– Ты что? – выйдя в сенцы, спросил Кольцов.
Зензинов засмеялся.
– Не обижайся, Васильич, но ты чудак! Жена – не жена, дело не мое… А ты вот что скажи: ты гулять ехал? Гулять. Коням овса не забыл прихватить, а сами что пить-есть будем? Ужли ж вместе с конями овес из кормушки хрупать?
– Верно, – растерялся Кольцов. – Как же это я так?
– Ну, ничего! – Зензинов хлопнул Алексея по плечу. – Иди к своей сударушке, я сейчас…
11
Когда он вернулся в избу, Наташа накрывала стол свежей, только что вынутой из сундука скатертью. Варенька помогала ей: перетирала чашки, резала хлеб.
– Ну, Лексей Васильич, – сказал Махонин, – ты, брат, нами и до се не требовал, а уж нонче не взыщи – так со двора не отпустим! С самой масленой бражка в бочонке бродит, стало быть, дюже хороша!
Он слазил в погреб, достал бочонок с брагой, капусты квашеной и большую раму сотового меда.
– Значит, – ставя на стол угощенье, весело тряхнул волосами, – «под случай попал – на здоровье гуляй!» Так ай нет, Васильич? Оно, конечно, великий пост, ну да господь простит для такого разу… Пожалуйте за стол, господа! Будя, Наташка, копаться-то! – прикрикнул на жену. – Да постой… где ж твой кучер-то?
– Ай соскучился? – Зензинов стоял в дверях, краснорожий, белозубый; штоф вина поблескивал в руке зеленым стеклом. – А рукавицы – те так ведь и не нашел! – подмигнул Алексею. – И куды, скажи, завалились?
– Да вот они, рукавицы твои! – засмеялась Наташа.
Махонин разлил по чашкам вино и брагу.
– Будь здоров, милый ты человек! – поклонился Алексею. – И тебе, матушка, того же на многие лета…
Он и Вареньке поклонился истово.
Кольцов любовался ею. Она звонко смеялась, чокаясь со всеми. Ее непринужденность, простота и та легкость, с которой она вошла в незнакомую ей обстановку лесниковой избы, поражали Кольцова. Он радостно глядел на нее и, еще не зная, что будет дальше, чувствовал, что в его жизнь совершенно неожиданно пришло такое счастье, что, коли надо, так за него и смертью заплатить не жалко.
– Стой, Васильич, – сказал Махонин. – Этак у хороших людей не водится: все выпили, а ты все стакан держишь… Давай, брат, давай!
– Ах, да… – спохватился Кольцов и выпил.
– Горькая! – крикнул Зензинов. – Горькая, Степа, твоя брага!
– Горькая! Горькая – подхватила Наташа. – Подсластить надо!
– Что ж, Алеша, – сказала Варенька, – нам целоваться велят…
Просто, как будто это у них не в первый раз, Варенька обняла Кольцова и крепко поцеловала. На какую-то долю секунды перед его глазами мелькнула пропасть, и все, что было кругом – лесникова изба, люди, весь мир, – все рухнуло в эту пропасть.
– Наташка! – откуда-то издалека, как показалось, позвал Махонин. – Не ломай обычай, Наташка, давай молодым игральную!
низким приятным голосом завела Наташа свадебную песню, —
Кольцов знал, что Наташа была мастерица петь, но ему показалось, что сейчас она пела особенно хорошо и что эта знакомая ему песня была особенно значительна и прекрасна.
«Как это дивно сложено! – восхищенно подумал Кольцов. – Вот бы так уметь… Дальше, дальше!» – мысленно торопил песню.
лукаво повторила Наталья, —
Варенька, смеясь, поглядела на Кольцова. «Ну, как, не боишься? – спрашивал ее взгляд. – Вон ведь игра-то как далеко зашла…»
«Не боюсь, а радуюсь и готов помереть за эту радость! – восторженным взглядом ответил ей Кольцов.
– Эх, – крикнул Зензинов, когда Наталья кончила петь. – Ну, брат Махонин, у тебя и баба! Чисто гусли… Пра, гусли!