Кратер Эршота

В каких-нибудь восьмидесяти — ста метрах от них светились красноватым светом восемь пар глаз.

— Волки!..

Во взаимных наблюдениях прошла минута. Потом четыре волка отделились и парами, не спеша, пошли вправо и влево, в обход. Излюбленный приём! Остальные топтались на месте. Туй рычал все более грозно. Он узнал своих древних братьев, а теперь злейших врагов. Любимов огляделся. Влево от них стояла одинокая скала.

— К камню, живо!.. — тихо скомандовал он.

В три прыжка они очутились у прикрытия.

— Становись с той стороны. Бей по выбору, не спеши! Волки сжимали кольцо. Любимов поймал на мушку серое туловище. Грянул выстрел. Зверь подпрыгнул и свалился на бок. Три других с глухим рычанием кинулись на убитого. — Бей, Петя! — спокойно приказал проводник. Два выстрела: сухой — винтовочный и гулкий — ружейный, грянули почти одновременно. Петя увидел, как его картечь сорвала со спины волка клок шерсти. Хищник взвыл, но бросился вперёд. Навстречу ему, как развернувшаяся пружина, вылетел Туй и схватился с раненым зверем. Ещё выстрел — и ещё один зверь завертелся на снегу. Передние волки, бросив убитого, рванулись к скале, лязгая зубами. Петя два раза выстрелил почти в упор. Сверкание огня, ожог картечи заставили волков прижаться к земле. Сейчас они бросятся…

Но тут послышались выстрелы со стороны снежного плато. Один, другой, третий… Четыре человека бежали по белой равнине, размахивая ружьями и стреляя на ходу. Пятёрка волков, оставшихся в живых, вдруг исчезла, словно их и не было. Бой утих так же внезапно, как начался.

— Эге-ге-ге!.. У-лю-лю-лю!.. — неслось от лагеря.

Кава огромными прыжками летела впереди. Ещё несколько мгновений — и разведчики, смеясь и радуясь, обнимали своих пропавших друзей.

— Пещера Сперанского найдена, Василий Михайлович! В ней мы и переждали непогоду.

— Ну?.. И как она?

— Следы там имеются. Нашли остатки факела. И все… В конце пещеры обвал. Ясно, что человек был замурован.

Занималась заря. Побледнел юго-восток, померкли звезды, и луна будто увяла, застенчиво сливаясь с побелевшим небосводом. Брызнул во все стороны красноватый свет, заиграли в его лучах верхушки гор, и день сразу, словно боясь опоздать, вступил на короткое время в свои права.

Переговариваясь и шутя, разведчики пошли к лагерю.

— Теперь один день на обследование ущелья и пещеры, и завтра же тронемся обратно, — сказал Усков. — Не будем ещё раз испытывать судьбу в такой буран. Лошади отдохнули, и, я думаю, мы дней за двадцать все-таки сумеем добраться до конечного пункта трассы. Семеныч, должно быть, уже ждёт нашего вызова.

Усков широко улыбнулся, глаза его сияли.

— А весной придём сюда с машинами, с тракторами и с аммоналом!

Они были уже недалеко от палатки, как вдруг Любимов, шагавший впереди, побледнел.

— Где лошади, Лука Лукич?..

— Лошади исчезли.

Глава десятая

Ускова словно громом сразило.

В сумрачном молчании стояли и остальные разведчики Туй кружился около палатки, обнюхивая все уголки и пофыркивая, и вдруг с громким лаем побежал по снегу. Метрах в ста он остановился, разгрёб снег и опять залаял: нашёл под снегом разорванную в куски уздечку.

— Вот куда ушёл табун, — сказал Любимов. — Гордый почуял волков и увёл лошадей. Теперь он их, по всей вероятности, гонит обратно по той дороге, по которой мы пришли.

Хватай-Муха стоял, молча опустив голову. Что мог он сказать в своё оправдание? Он никогда не привязывал лошадей, потому что надеялся на Гордого. И не было случая, чтобы хоть одна лошадь отбилась от табуна. И вот не угодно ли?! У начальника партии имеются все основания обвинять завхоза в халатности.

Однако начальник партии ничего завхозу не сказал. Он и не мог ничего сказать. Ведь начальник партии слышал сквозь сон, как Лука Лукич, презирая чертовский холод, несколько раз выходил ночью из палатки проверять лошадей. Видимо, табун ушёл уже на рассвете. Он не мог уйти особенно далеко.

— Немедленно на розыски! Сделаем так: Любимов, Хватай-Муха и Орочко сейчас же выступят с собаками по следу табуна. Даю вам сутки. Если за это время лошадей не встретите — возвращайтесь обратно без задержки. А мы тем временем перенесём базу в пещеру Сперанского. Петя укажет нам дорогу.

— Ну, а если… — неуверенно начал Орочко.

— Повторяю: через сутки возвращайтесь на базу. Если табун обнаружить не удастся, все грузы перенесём в пещеру Сперанского и подадим радиограмму: пусть всё-таки пришлют других лошадей. Что ещё мы можем сделать? Ведь на себе мы всего не унесём!

Когда ушёл по следам табуна Любимов со своими спутниками и когда имущество было укрыто в пещере, Усков, Борис и Петя смогли наконец отдохнуть. Теперь они могли оглядеться. Пещера показалась им такой уютной — хоть поселяйся здесь навсегда.

— Как в гранитном дворце на Таинственном острове, — сказал Борис. — Не хватает только капитана Немо…

— Разница невелика, — с усмешкой откликнулся Усков. — Остров Жюля Верна находился, кажется, на тридцать пятой параллели, а мы на шестьдесят шестой… Однако здесь очень тепло. Петя, достань-ка термометр. Так…

Усков даже присвистнул от удивления: ртуть подня-лась до четырнадцати градусов тепла.

— Пожалуйста!.. Интересная пещера всё-таки! Вечномёрзлые грунты на больших глубинах обычно показывают от двух до шести градусов мороза, а тут четырнадцать градусов тепла. Снова подземные реакции!..

— Какие реакции вы сказали, дядя Вася? — переспросил Петя.

— Помнишь долину Бешеной реки? Тёплые озера? Вот и тут то же самое. Видимо, где-то здесь в глубинах земли идёт вулканическая деятельность или…

Он не договорил. Борис поднял с земли кусок камня. В белом кварце поблёскивали жёлтые нити золота. Но теперь золото уже никого не удивляло.

— Ну-с, и тут рудное золото. Вот что… Пока у нас есть время, давайте-ка зажжём все три фонаря и пройдёмся в глубь пещеры. Чем она нас порадует?

В жёлтом свете фонарей стены пещеры тускло поблёскивали гранями камня. Рудные тела, хорошо заметные на изломах, попадались очень часто. Чем дальше, тем становилось теплее. Вот шестнадцать градусов, девятнадцать! В глубине пещеры каменные стены стали тёплыми уже на ощупь. Но вот и тупик. Разведчики внимательно осмотрели огромную монолитную глыбу, закрывавшую ход вперёд. Где-то за ней, в душном склепе, лежат останки Сперанского.

Петя взглянул под ноги: на ссохшейся глине пола он ясно увидел следы человеческих ног…

Жеребец уверенно гнал табун. Две лошади, которым удалось сорвать уздечки, бежали впереди, остальные восемь, спутанные одной верёвкой, шли кучей, а жеребец сзади подгонял отстававших. Он хорошо помнил дорогу, и на поворотах, когда передние начинали неуверенно топтаться на месте, забегал вперёд и некоторое время вёл табун, чтобы затем снова занять место сзади. Табун не останавливался. Перевал, за ним — горная долина, а дальше — широкая река, высокие и густые травы, тёплые озера. Уставшие лошади, повинуясь вожаку, шли из последних сил и попали наконец на первое бесснежное пастбище. Здесь они отдохнули, походили по сухой тра-ве и затем неторопливо направились вдоль реки, к знакомому им месту первой стоянки.

Вечером, когда табун, успокоившись, проходил по лесу, из чащи рявкнул потревоженный медведь. Лошади кинулись на голый берег реки. Бойкая серая кобылица, ходившая отдельно от табуна, с разбегу бросилась в воду и, призывно заржав, поплыла. Табун сгрудился на берегу. Жеребец тревожно заржал, чуя опасность, но лошадь все плыла и плыла, вытянув морду. Скоро её стало относить течением вниз. И тогда жеребец не выдержал. Он загнал в реку весь табун и сам поплыл на выручку кобылицы. Кони плыли, дико храпя и отфыр-киваясь. На середине реки их подхватило быстрое течение и неудержимо понесло. Передняя лошадь поняла наконец опасность. Она испуганно и дико заржала и печально оглянулась назад; ей ответил такой же тревожный, но полный ещё силы и веры в жизнь голос вожака. А течение уносило табун все быстрей и быстрей. Бешеная река словно спешила совершить своё мрачное дело. Лошадей кружило, вертело. В последний раз, покрывая шум близкого подземного водопада, над долиной, над рекой, над притихшими горами тревожно и жалобно, с предсмертной тоской в голосе заржали лошади.