Дети Атлантиды

Рэйфарл был прав. Зачем, зачем она пришла сюда?

Бесполезно. Бесполезно…

Я такая трусиха… Ужасная трусиха…

Стражник повернулся и приоткрыл дверь. В щель прорвался яркий свет. После темноты коридора он был почти таким же ярким, как дневной. (Она вспомнила лампы, стоящие вокруг стола.) Изнутри не раздавалось никаких звуков. Кроме звуков легких движений. Стражник вошел внутрь. Наступило ожидание. Солдаты, которые держали ее, застыли, как статуи, офицер прислонился к стене. И тут раздался шум. Это был не тот шум, которого они ожидали, это была тонкая ниточка звука, усиливающаяся и искаженная невидимым пространством за дверью.

С той стороны двери кто-то шептал. Слова были нечеткими, как будто у говорившего не было губ, а только язык и дыхание. Смысл их просачивался в щель, как запах. И солдаты, и пленница прислушивались к этим звукам, будто зачарованные таким непристойным подслушиванием.

Потом раздался крик.

Ферн тоже хотела крикнуть, но горло ее сжалось. Нет! Пожалуйста, не надо! Не хочу, чтобы это была я — и она ненавидела себя за свой эгоизм, за свою трусость, свой страх…

Стражник отступил и закрыл дверь. Ферн не поняла, что он сказал, но офицер отдал приказ, и ее повели обратно по коридору. Они прошли мимо камер, вошли в другой коридор, открыли другую дверь. Дверь из полированного дерева без замка. Солдаты отпустили руки Ферн, и они вошли в апартаменты. Собравшись с духом, прогнав из сознания ужас и стыд, Ферн осмотрелась. Вероятно, это было жилище охранника. Комната была не просто комфортабельной, она была роскошной: стены были завешаны бархатными коврами, на мягких креслах лежали узорчатые подушки. В комнате не было естественного освещения, но с потолка свисал круг с канделябрами, у стен стояло множество ламп, и от этого яркого света тени были легкими, почти прозрачными. Слишком много света, подумала Ферн.

Вошел Иксэйво и отпустил офицера и солдат. Он был одет в светлый балахон, обычный для священнослужителя в часы, свободные от службы, с тяжелым диском, изображающим солнце, эмблемой Атлантиды, который на тяжелой цепи свисал с его шеи.

Он не высказал удивления, увидев Ферн.

— Садись.

Она села, слишком быстро, все еще не чувствуя рук и ног.

Он внимательно разглядывал ее лицо, Ферн надеялась, что оно ее не выдало.

Она сказала:

— Здесь слишком яркий свет.

— Я люблю видеть, что я делаю.

Он, должно быть, заметил, как она дрожит, его рот скривило подобие улыбки.

— Тебя напугало то, что ты там услышала? Это к тебе не относится. Наблюдать за всем, что происходит, — часть моих обязанностей. Если бы допрос был предоставлен именно мне, было бы меньше шума, но больше толку. Разум более уязвим, чем тело. — Почему-то его слова ее не убедили. — Здешние методы прискорбно жестоки. К несчастью, все это является неотъемлемой частью всего механизма. Теперь уже, конечно, не имеет смысла, но все продолжаться. Так хочет Зорэйн.

Я недооценивала его, подумала Ферн, вернув ему испытующий взгляд. На поверхности были видны мелкое интриганство и обычное честолюбие, но все это было только оболочкой, как пятно на его лице. Главное было спрятано в глубине, внутри, под оболочкой. И глядя в его миндалевидные глаза, которые светились внутренним светом, она в какую-то долю секунды представила себе, что заглянула за вист нее прикрытие, во вместилище темноты, в пустоту, которая живет и алчет, в огромное пространство, которое отказывается принять ее разум.

— Выпей это… — Он протянул ей кубок из матового стекла, наполненный вином цвета крови.

Она потянула носом и не стала пить.

— Я не сделаю тебе ничего дурного, — сказал он.

— Мне не хочется пить.

— Вино существует не для того, чтобы утолять жажду. — Он поднял свой кубок, а она поставила свой на стол. — Я знал, что ты придешь, — сказал он, — к концу. Я ждал. Долго-долго ждал.

Время, казалось, изменилось, когда он его определил, оно выскользнуло из своих очертаний, вышло из ритма, искривилось, чтобы обернуть их в кокон их собственной миниатюрой вселенной. Прошлое замкнулось кольцом вокруг будущего, настоящее превратилось в неподвижный момент, принадлежавший небытию и попавший в ловушку лабиринта космического отражения.

— Больше пятнадцати лет, — продолжал Иксэйво. — Разрыв увеличивался. История сдвинулась слишком далеко, и возникли проблемы с адаптацией. — Ферн молчала, ничего не понимая. — Пятнадцать лет осторожно вышагивать вокруг тигрицы. Она видит лишь то, что я разрешаю ей видеть. И использует меня, когда я ей это позволяю. Неприятная необходимость. Ее же использовать невозможно. Она чересчур далеко зашла в своем безумии.

— Я заметила, — сказала Ферн.

— Да ну? — резко спросил он. — Когда? — И снова: — Выпей вино.

— Я не хочу пить…

— Как давно ты в этом городе?

— Два — нет, три дня.

Она чувствовала, что вопрос не так прост, как могло показаться. Время, похоже, остановилось. На свисающем с потолка круге с канделябрами свечи не обгорали, пламя их было неподвижным. Не слыша городского шума, Ферн внезапно испугалась, ей показалось, что она не здесь, в подземелье храма, а на голой пустоши, под звездным небом…

— Ты должна была прийти ко мне. Почему ты убежала? — сказал Иксэйво.

— Я убежала, потому что за мной охотились. — Она старалась нащупать путь, разгадать тайну их перевоплощения, чувствуя, как важно ей это сейчас понять. То, что она знала о нем, спряталось где-то в глубинах ее памяти, но оттуда, из этой глубины, шло предупреждение о таящейся в нем опасности. — Во всяком случае, я появилась в Атлантиде вовсе не для того, чтобы разыскивать вас.

— Что ты выбираешь? — На лице его явно виделось раздражение. — Ты не сможешь закрыть Дверь без моей помощи. Зорэйн изобразила ее наверху во Дворце, все сделано: и золотые панели, и агатовые наросты, и ящерица, усыпанная изумрудами. Если бы Смерть можно было ослепить этой безумной затеей! Дверь привезут в храм завтра, ее водрузят на место разрушенного алтаря. Церемония начнется в полдень. Зорэйн откроет Дверь, это предначертано судьбой. Ею движет нетерпение, присущее смертным. В своем ослеплении она считает, что человек может все. Так же, как Элаймонд, преувеличивая свое могущество, она разрушит мир ради своей прихоти. Забудь о Кэйрекандале, здесь он тебе не поможет. Только с моей помощью ты сможешь обрести ключ и восстановить равновесие.

Элаймонд. Кэйрекандал. Сознание пыталось расшифровать имена.

— Как? — требовательно спросила Ферн.

Его поведение чуть изменилось, он слегка успокоился.

— Хочешь сказать, что я тебе нужен?

Ферн медленно кивнула, не доверяя ему.

— Для такой молоденькой, как ты, это тяжелая ноша, — ласково сказал Иксэйво. — Выпей вина.

Машинально она подняла бокал, но снова возникли вопросы, и рука остановилась. К тому же что-то в запахе вина насторожило ее.

— Каков же ваш план?

— Бессмысленно строить какие бы то ни было схемы, если мы всего лишь предполагаем то, что может произойти. Мы хорошо знаем, что когда Дверь будет открыта, хлынет поток. Но храм расположен высоко над уровнем моря, фундаменты заложены благодаря Дару, храм устоит. Так или иначе, у меня достаточно сил, чтобы защитить нас обоих. Ты спрячешься на галерее. Как только Зорэйн начнет свои заклинания, я к тебе присоединюсь. Тогда я смогу это сделать незаметно. После первой волны святилище может оказаться под водой. Мы воспользуемся услугами нимфелина, который нырнет за ключом. Я арестую того, кто нам нужен. На пути от храма к конюшням будет привязан корабль. Записи говорят, что остров не сразу был затоплен, — его употребление прошедшего времени привело Ферн в замешательство, — поэтому у нас хватит времени, чтобы добраться до гор. Там мы окажемся в Розовом Дворце.

— Во Дворце? — Ферн пыталась все осознать и проникнуться его уверенностью. — Поток, утонувшая Атлантида, неизбежный конец…

— Ты что, не слышишь меня? Существует две Двери. Раз Двери сдублированы, значит, должно быть сдублировано и заклятье. Двойная магия. Конечно, мы не можем быть абсолютно уверены — есть то, что должно быть сделано один раз и только один раз — но на этом и основываются наши надежды. Дворец должен находиться над уровнем поднявшейся воды. Там ты сможешь закрыть Дверь. — И он заключил, будто был в этом полностью уверен: — Твоя Задача будет выполнена.