Страница 92 из 105
– Подождём до завтра, когда появится.
– Виктор Андреевич, я вызвал в отделение эксперта, чтобы он осмотрел помещение, где спал Шорохов…
– Правильно. Что-нибудь нашли?
– На столе обнаружена пыль. Эксперт предполагает, что это мелкие крошки металла. Он взял образец для исследования.
– Металлическая, говоришь?.. Он мог пилить ключ, подтачивать болванку под нужный размер. Посмотрим, что покажет результат анализа. Если в замке обнаружатся следы металла, идентичного этой металлической пыли, то это означает одно – Шорохов подбирал ключ… Впрочем, это пока только догадки. Предъявить ему мы ничего не можем. Да и задержать мы его пока не вправе…
Время шло. Сыщики терпеливо ждали результатов анализа, занимаясь параллельными делами.
– Что там с этой проклятой кражей? – торопил Плешков.
– Работаем, Алексей Александрович, – успокаивал начальника Смеляков. – Есть версия.
– Одна?
– Зато очень вероятная…
– Ты, Виктор, давай не тяни. История, сам понимаешь, неприятная. Семёнову, бухгалтершу эту, продержали три дня… А меня за это время чекисты звонками замучить успели. Муж её всех на уши поставил. Невинного, говорит, человека в камеру запихнули…
– Алексей Александрович, мы в рамках закона действовали. 122-я статья…
– Да знаю я! Ладно, иди работай…
Константин Шорохов объявился на пятый день после кражи. Перед руководством своим повинился, объяснил, что уехал к невесте в Обнинск на выходной день, а там загулял, выпил лишнего, затем ещё…
«Надо его хорошенько прощупать, – размышлял Смеляков. – В Обнинск-то он и впрямь мог к невесте ездить, и напиться мог – дело нехитрое. Любой мужик всё это разыграет перед бабой… Но улик-то никаких против него нет. Что делать?»
– Надо его в кутузку, – решительно сказал Самохин.
– На каком основании? – резонно возразил Лукашин.
– За дисциплинарный проступок, – решил Смеляков. – Иного повода нет. Он же самовольно уехал, службу прогулял. А там подсадим к нему кого-нибудь из наших, чтобы раскрутить его… Я пойду к Плешкову, а он пусть идёт с рапортом к замначальника главка, к Бугаеву. Надо получить санкцию на дисциплинарный арест…
Бугаев внимательно прочитал рапорт и долго думал, молча глядя на Плешкова.
– Арестовать на пять суток? – произнёс он наконец.
– Так точно.
– Для проведения его внутрикамерной разработки?
– Да. – И Плешков тут же уточнил, хотя это уже было указано в рапорте: – У нас есть серьёзные основания подозревать его в краже денег из сейфа.
– А почему вы, подполковник, думаете, что Шорохов расколется? С какой такой радости он признается в совершении кражи?
– Может и не признаться, – согласился Плешков. – Но иного способа я сейчас не вижу. Прямых улик против него нет. Даже если металлическая пыль в замке окажется идентична той, которая изъята со стола в кабинете, где он спал. Кабинет-то принадлежит оперсоставу… Мало ли кто из них пилил. Нет объекта вменения… Попытаемся разыграть партию психологически и выведать, куда он спрятал деньги. Будут деньги, будет и улика.
Бугаев опять замолчал, перекатывая по столу карандаш.
– Что ж, попытайтесь, – проговорил он через некоторое время. – Раскрыть это преступление – дело чести для нас. А то дожили – свои же воруют у своих, да так нагло!.. Действуйте.
К арестованному Шорохову на второй день поместили Мишу Самохина. Опытный сыщик легко разговорил кинолога, пожаловался на судьбу-злодейку, порассказал о своих любовных похождениях, но дал понять, что о самом важном говорить не хочет.
– Да чего ты мнёшься? – ворчал Шорохов. За сутки, проведённые в камере, он изрядно истомился в одиночестве и жаждал общения. Он готов был говорить сам безумолку и слушать о чём угодно. – Чего у тебя стряслось-то? Как тебя угораздило сюда попасть?
– Да не хочу я об этом…
– Брось, Мишаня. Я не пойму тебя, что ли? Сам же тут парюсь!
– Разве ты паришься, старик? Тебя пожурят и оставят в покое. Ну, в крайнем случае, выговор влепят за прогул.
А у меня совсем другое. Если бы я рассказал тебе, ты бы понял, как я вляпался.
– Да как же я пойму, если ты не делишься со мной?! – почти возмущённо воскликнул кинолог.
Самохин отворачивался, шарил по карманам и шёпотом ругался на отсутствие курева.
– Да чего ты так дёргаешься? – не понимал Шорохов. – На сколько тебя сюда засунули?
– Не знаю я! – в отчаянии воскликнул Миша.
– Как можно не знать этого?
– Вот так! Я же пистолет упёр!
– Как упёр? Откуда?
– У приятеля… Ну получилось так, чёрт попутал…
– Что получилось-то? – недоумевал Шорохов.
– Костя, понимаешь, возвращаюсь я с дежурства, захожу в комнату, а там на кровати портупея лежит, ну, как полагается, кобура с «макаровым»… Мы же вдвоём с Васькой Зотовым живём. Это его пистолет был. Васька-то душ пошёл принять, а шмотки так и бросил на кровать… Ну вот…
– Что?
– Взял я пистолет тот, вот что! Понимаешь, вдруг решил, что нельзя упускать такой случай. Его и спихнуть можно кому-нибудь, и вообще… Словом, схватил его и прочь из комнаты. Васёк-то вышел из душа, а ствола нет! И всё бы мне ничего, но следы остались от башмаков моих мокрых. Наследил я, мать их! Ну и взяли меня за одно место… Вот такая хреновая история вышла. И сколько мне париться, я даже предположить не могу.
– Да, поганенькая история, – тихо согласился Шорохов.
– Я, конечно, сразу повинился, стал лепить горбатого, что пошутил и что-то про то, что проверить хотел, как быстро можно такое дело раскрутить… Глупо! Всё страшно глупо! Понимаю… Но всё уже сделано… Кончено… И стыдно! Просто места себе не нахожу из-за этого стыда! Было б военное время, на фронт бы попросился, чтобы кровью позор смыть. Но сейчас-то что делать?
– Да, вляпались мы с тобой, – вздохнул Шорохов.
– Тебе-то что! Разве ты вляпался!
– Это ты просто не знаешь, что у меня в действительности, – брякнул в сердцах кинолог. – Даже думать страшно…
– Ты о чём?
– Да так… – Шорохов хлопнул раскрытой ладонью себя по груди. – Вот тут всё горит от страха…
– Не понимаю, – почти равнодушно сказал Самохин и лёг на койку лицом к стене.
– Ты чего отвернулся? Разговаривать неохота?
– А что разговаривать-то?!
– Нет, ты погоди, Мишаня. – Шорохов сел рядом. – Ты пойми, что ведь у меня тоже беда… Мне тоже плохо…
Самохин упорно молчал и только громко вздыхал время от времени.
– Видишь ли, старик, – продолжал Шорохов, – меня ведь тоже стыд гложет. Страх и стыд, не знаю, чего во мне больше… Я же преступление совершил, может, поужаснее твоего…
Самохин медленно повернулся к нему и долго молча смотрел в глаза сокамерника.
– Против своих пошёл, – едва слышно сказал Шорохов.
– Чего? Ты о чём говоришь-то? Как это против своих? Тебя иностранцы, что ли, прихватили? Завербовали?
– Нет, – испуганно отмахнулся Шорохов. – Нет, я не предатель родины… – И тут же скис. – Но я не лучше…
– Да чего ты натворил-то? Теперь уж говори, а то душу растеребил.
– Деньги я украл.
– У кого?
– У своих… Зарплату взял. Пять тысяч рублей.
– Ни хрена себе! Это у кого ж такая зарплата?
– Ты не понял. Я сейф вскрыл…
Шорохов долго молчал, глядя в пол. Самохин не торопил, ждал.
– Я сейф вскрыл, где зарплата лежала для наших ребят. Я в 9-м отделении работаю… Знаешь, однажды подумал, что можно легко умыкнуть оттуда, если на ночь там остаться. Никто ж не увидит…
– Как умыкнуть? Ты же не медвежатник. Надо и ключ подобрать… да и опечатано ж всё!
– Фигня. Ключ я от другого сейфа взял, там все замки похожи. Чуток подшлифовал напильничком… А печать ведь из пластилина. Бритвой срезал её аккуратненько, затем обратно прилепил. Пришла кассирша, дёрнула ниточку, попортила печать, и всё… Только плохо мне теперь. И страшно, что придут ко мне… Придут за мной… И тебе говорю об этом только потому, что поделиться надо с кем-то, кто поймёт. А у тебя ситуация тяжёлая, ты поймёшь…