Ахиллесова пята

– Самый естественный предлог, – подтвердил догадку шефа Иванов.

– О’кей. Переходим ко второму вопросу. Зачем твой «Мармон» уходит в арку?

– Чтобы выйти на улицу Казимира Перье, где находится бистро «Пре де Бурбон», куда он изредка... – Иванов сделал ударение на слове изредка, – заходит перекусить в свой обеденный перерыв.

– А это что, единственное место в округе? Или самое близкое к дому номер двести сорок четыре по бульвару Сен-Жермен?

– Нет, но там замечательно готовят запеченную спаржу под соусом «бешамель», с белым вином и тертым сыром.

– Хе, – Ахаян посмотрел на Минаева. – Я смотрю, они у тебя здесь все не только эстеты, а еще и гурманы.

– Ну а чего ж не погурманить. За казенный-то счет, – проворчал Минаев.

– Да, с нашими представительскими особенно не погурманишь, – хотя и надо было бы, но не смог сдержать наболевшее Иванов.

– Ну правильно. Вы почаще свои «контакты» в «Амброзию» водите. В «Люка-Картон»[21]. – При этих словах Минаева Бутко, почему-то насупившись, опустил глаза.

– Ни в какую «Амброзию» и ни в какой «Картон» я никого никогда не водил, – в голосе Иванова уже зазвенели крамольные нотки недовольства и даже вызова.

– Ну хорошо, хорошо, – Ахаян поспешил свернуть им же самим спровоцированную дискуссию, обращаясь, правда, к одному только Иванову. – Ни в какой картон ты никого не водил, в фанеру тоже. Ты лучше вот что скажи... – Ахаян снова ткнул карандашом в карту, – что это он у тебя в бистро с тылу заходит, крюка дает. Хотя вполне спокойно мог с Доминика сразу на Казимира свернуть. Где логика? Оправдание захода в арку.

– Логика в том, что на улице Мартиньяк, недалеко от входа в арку, находится специализированный магазин музыкальной аудиопродукции. Диски там всякие, альбомы, кассеты. Перед тем как посетить бистро, «Мармон» мимоходом, ненадолго заглядывает туда, узнать, нет ли каких новых поступлений.

– А он у нас что, меломан?

– Ну... да, любитель.

– Тоже Генделя слушает?

– Почему Генделя, – Иванов направил в сторону Ахаяна немного настороженный взгляд и тут же отвел глаза, – он современную музыку любит. В основном группы.

– «Рамштайн»? – тоном человека, хорошо владеющего тематикой, спросил Ахаян.

– Да... я бы не сказал, – протянул Иванов и переглянулся с Минаевым и Бутко. – Больше англосаксов. «Пинк Флойд» там... «Лед Зепелин».

– А-а, – протянул Ахаян снова тоном знатока и, заметив попутно, что Иванов, подавляя улыбку, отвел в сторону глаза, выразительным тоном спросил: – Что?

– Нет, нет, ничего, – быстро ответил уже вполне серьезный Иванов и, предвосхищая очередной вопрос, поспешил бодрым тоном подвести некоторый итог всему доложенному им ранее. – Одним словом, маршрут движения агента вполне легендирован, посещение бистро тоже. Кстати, место действительно удобное, я имею в виду место самой встречи. Ресторанчик вполне приличный. И недорогой. – Пафос последнего высказывания был недвусмысленно направлен в сторону Минаева. – Расположен удачно. Вроде недалеко. И от места работы «Мармона», и от нашего старого здания. И вместе с тем как бы в стороне. Малоприметный. Коллеги «Мармона» туда не ходят.

– Мы используем его только для проведения экстренных встреч в рабочие дни, для обеспечения максимальной оперативности связи с агентом, – посчитал необходимым добавить Бутко весьма важную, на его взгляд, деталь, упущенную его молодым коллегой.

– Значит, место самой встречи удобное, – внешне никак не прореагировав на это добавление, медленно повторил Ахаян оброненную Ивановым чуть ранее фразу и выразительно продолжил: – А какое место неудобное? – За три десятка лет работы в разведке он превосходно овладел мастерством так просеивать поток получаемой информации, что любое слово, его внутренний и внешний смысл, даже малейшие оттенки и нюансы этого слова, будь оно произнесено вслух или так и осталось невысказанным, мгновенно находило нужную оценку и интерпретацию, пройдя сложные лабиринты его мозгового компьютера. – Место вашего контрнаблюдения?

Иванов опустил взгляд.

– Нет, контрнаблюдение там вести тоже удобно. Просто сам слишком на виду торчишь. Летом-то еще ничего. Когда зелень. А сейчас...

– Особенно если агент опаздывает. На целых двадцать две минуты, – выразительно произнес Ахаян, после чего Иванов опустил голову еще ниже. – А кто вообще подобрал это место? – он перевел взгляд на Минаева.

– Воскобойников, – не задумываясь, быстро ответил тот.

– Воскобойников, – повторил за ним Ахаян, кивнув в его сторону. – А сам-то, небось, не удосужился хотя б разок прийти, посмотреть, что там к чему.

Минаев, насупившись, стрельнул глазами в направлении своих подчиненных. На его щеках едва заметно выступили розовые разводы.

– У меня, Василий Иванович, таких «Мармонов» на учете полсотни. Тут стоящему-то агенту как следует все подготовить сил не хватает. А маршруты новые прорабатывать надо. Места для тайников обновлять надо. А у меня после Нового года у троих бойцов срок заканчивается. А на замену сколько пришлют? Опять одного?

– Ну все, все, – поморщился Ахаян, – проснулся... Везувий... вулкан Кракатау. Пришлют столько, сколько сочтут нужным. Поменьше только жаловаться надо. Побольше работать.

– А мы и работаем.

– Я вижу, как вы работаете. Наработали вон, – с силой отбросив в сторону карандаш, Василий Иванович опустил глаза на карту.

Он чувствовал, что раздражение, которое до сих пор, постепенно накапливаясь, искусно пряталось и незаметно блуждало по тайным лабиринтам его внутреннего устройства, а в последний момент (может быть, и вполне кстати, но все же несколько неожиданно для него самого) вырвалось наружу, достигло слишком высокой, по его мнению, степени концентрации. Выходить из себя, терять контроль над своими эмоциями – это роскошь, которую он не мог, просто не имел права себе позволить. Sine ira et studio – без гнева и пристрастия – этот короткий латинский девиз он еще в молодости сделал одним из непреложных правил, которые должны были определять и в подавляющем большинстве случаев определяли его мысли, поступки и отношение к людям. Sine ira et studio, потому что errare humanum est – человеку свойственно ошибаться, и он был такой же человек, как и все остальные. А коли так, то он сейчас (разумеется, не очень быстрым и даже немного небрежным движением) снова возьмет в руки карандаш, обведет глазами (внимательными и проницательными, но отнюдь не строгими и уж тем более сердитыми) замерших в напряженном ожидании подчиненных, улыбнется и, обратясь к этому вот вытянувшемуся во фрунт симпатичному молодому человеку, скажет вполне нейтральным, обычным тоном: «Ну и что тебе сегодня там не понравилось, на этом месте?»

Услышав уже произнесенный вслух вариант этой фразы, Иванов, задумчиво наморщив лоб, неуверенно пожал плечами:

– Да бабка там какая-то вертелась. С мальчиком маленьким. Вернее, сначала их не было. А потом внезапно откуда-то нарисовались, как двое из ларца. В самый неподходящий момент. И давай... вокруг да около круги нарезать. Как приклеенные.

Ахаян вопросительно посмотрел сначала на Минаева, потом на Бутко, на что оба ответили почти одинаковыми неопределенными гримасами, и после этого поднял глаза на Иванова: «Дальше?..»

– Это было еще до прихода «Мармона». Потом, уже после встречи, когда я вышел из бистро, этих двоих уже не было. Зато вместо них появилась другая парочка. Два каких-то молодых араба. Они сидели на той же скамейке и играли в шеш-беш. Причем один из них до этого заходил в бистро и терся у барной стойки. Якобы сигареты покупал и пиво.

Ахаян снова посмотрел на Минаева, который через несколько секунд, глубокомысленно нахмурив брови и глядя в какую-то точку перед собой, протянул:

– Ну... контингент для службы наружного наблюдения, надо заметить, конечно, не очень типичный. Хотя... пенсионеров они, так же как и мы, я думаю, в случае необходимости могут запросто привлечь. Из бывших сотрудников. Почему нет. Что же касается арабов, то тут тоже, в общем-то...

21

«Амброзия» (L’Ambroisie) и «Люка-Картон» (Lucas-Carton) – престижные парижские рестораны.