Долгая ночь

Однажды, когда ей исполнилось 12 лет, Эмили отвела меня в сторону, прищурила глаза, отчего они стали похожи на щелочки (она так всегда делала, когда хотела сообщить что-то очень важное) и сказала, что теперь я должна обращаться с ней по-особенному, потому что она видела, как сегодня утром с небес опустился перст Божий и прикоснулся к Мидоуз: это была награда за ее и отцовскую религиозную преданность. Мама часто говорила, что доверяет Эмили со дня ее рождения. Она поклялась на Библии, что ей потребуется 10 месяцев, чтобы дать жизнь Эмили. И Лоуэла говорила, что ребенок, которого «делают» так долго, будет отличаться от других.

Сколько себя помню, Эмили была командиршей. Ее любимым занятием было ходить всюду за горничными и жаловаться на них. Она любила вбегать в комнату с поднятым вверх указательным пальцем, испачканным пылью и сажей, чтобы показать маме или Лоуэле, что служанки плохо выполняют свою работу. Когда ей было 10 лет, она уже не жаловалась на служанок, а сама кричала на них. И те, суетясь, бежали переделывать всю работу в библиотеке, гостиной или в папином кабинете. Она особенно старалась угодить папе, требовала от служанок полировать мебель или доставать с темных дубовых полок одну за другой каждую книгу и тщательно вытирать обложки.

Папа тоже требовал, чтобы в библиотеке было чисто, хотя редко туда заглядывал, так как кроме Библии он почти ничего не читал. У папы было прекрасное собрание старинных книг, в основном первые издания. Все они были в кожаных переплетах, а страницы, которых никто не касался, слегка пожелтели по краям. Когда папа уезжал по своим делам, я незаметно проскальзывала в его кабинет, доставала книги и, складывая их рядом с собой на полу, осторожно открывала. Многие книги были иллюстрированы прекрасными гравюрами. Я переворачивала страницы и представляла, что умею читать и понимаю слова. Я не могла дождаться того времени, когда пойду в школу и научусь читать.

Наша школа находилась сразу за станцией Апленд. Это было маленькое серое деревянное здание с тремя каменными ступеньками и колокольчиком, похожим на те, которые обычно вешают на шею домашним животным. Этим колокольчиком мисс Уолкер обычно созывала детей, когда завтрак или перемена заканчивались.

Я не могу представить мисс Уолкер старой, ведь когда я была маленькой, ей было не больше тридцати лет. Ее черные волосы всегда были собраны в строгий пучок, и она всегда носила очки с очень толстыми стеклами.

Когда Эмили впервые пошла в школу, она каждый день возвращалась с жуткими историями о том, как мисс Уолкер била по рукам хулиганов Самуэля Тернера или Джимми Уилсона. Даже когда ей было только семь лет, Эмили гордилась тем, что мисс Уолкер поручила именно ей сообщать о всех проступках детей.

– Я – глаза и уши мисс Уолкер, – высокомерно произносила Эмили. – Я могу просто указать на кого-нибудь, и мисс Уолкер оденет ему шутовской колпак и посадит в угол. Она это может сделать и с плохими девочками, – предупреждала она меня, и ее глаза были полны ликующего удовольствия.

Но, несмотря на то, что по рассказам Эмили школа представлялась мне ужасным местом, я знала что в стенах этого старого серого здания лежит волшебный ключ к разгадке тайны слов и секрету чтения. И когда однажды я узнала этот секрет, я могла открывать все те сотни книг, которые стояли на полках в нашем доме, путешествовать в разные края, узнавать другие миры и встречать много новых интересных людей.

Конечно, мне было жаль Евгению, которая никогда не сможет пойти в школу. С возрастом ей становилось только хуже. Она всегда была худенькой девочкой с болезненным цветом лица. Но несмотря на это ее васильково-голубые глаза оставались яркими и полными надежд.

Когда я наконец пошла в школу, Евгении не терпелось узнать, как прошел день и чему я научилась. Скоро я начала читать для нее вместо мамы. Евгения, которая была только на год и один месяц младше, сворачивалась калачиком около меня, положив на мои колени свою маленькую головку, а ее длинные нестриженные светло-русые волосы как бы стекали по моим ногам. Она слушала, и на ее губах блуждала задумчивая улыбка, будто я читала одну из наших детских книжек.

Мисс Уолкер говорила, что из всех учеников я раньше всех научилась читать. Только горячее желание овладеть тайной чтения и было самым сильным стимулом учиться. Не удивительно, что мое сердце чуть не разорвалось от волнения и счастья, когда мама объявила, что мне позволено начать обучение. Был уже конец лета, когда в один прекрасный день за обедом мама сказала, что я все равно пойду в школу, даже если к началу учебного года мне не исполнится полных пять лет.

– Она такая сообразительная, – говорила она папе, – стыдно держать ее еще один год дома.

Как обычно папа молчал, решая согласиться или нет с том, о чем говорила мама, при этом его огромная челюсть продолжала двигаться, а темные глаза оставались неподвижными. Тот, кто его не знает, решил бы, что он глухой или задумался и не слышит ни слова. Но мама была удовлетворена его реакцией. Она повернулась к моей старшей сестре Эмили, на лице которой блуждала презрительная самодовольная улыбка:

– А Эмили позаботится о ней, правда, Эмили?

– Нет, мама, Лилиан слишком мала, чтобы идти в школу. Она не сможет ходить туда пешком. Это же целых три мили! – ответила Эмили. Ей едва исполнилось девять лет, но всем казалось, что она старше года на два. Эмили была высокая, как двенадцатилетняя девочка. Папа говорил, что она растет так же быстро, как кукурузный стебель.

– Ну, конечно, она сможет, правда, дорогая? – улыбнулась мне мама. У нее была невинная детская улыбка. Она не позволяла никому себя расстраивать и прилагала к этому немало усилий, но любое, даже самое маленькое существо, могло вызвать у нее слезы. Были случаи, когда она оплакивала даже земляных червей, которые выползали на вымощенную дорожку во время дождя, а потом погибали под жарким солнцем.

– Конечно, мама, – взволнованно подтвердила я. Только сегодня утром я мечтала о том, чтобы пойти в школу. Этот разговор ни капли не напугал меня. Если Эмили может, то и я смогу, думала я. Я знала, что почти весь путь домой от школы Эмили идет вместе с близнецами Томпсонами: Бетти-Луи и Эмма-Джин, но последнюю милю ей приходится идти одной. Эмили не было страшно. Ее вообще ничто не могло напугать: ни густой туман на плантациях, ни истории о привидениях, которые рассказывал Генри.

– Хорошо. Сегодня утром после завтрака Генри запряжет экипаж, отвезет нас в город, где мы посмотрим, какие чудесные туфли и платья миссис Нельсон приготовила для тебя в своем магазине, – сказала мама, собираясь купить мне обновки по случаю моего поступления в школу.

Мама обожала ходить по магазинам, а папа просто терпеть не мог этого. И даже в те редкие случаи, когда он брал ее с собой в Лангсбург, где был большой универмаг, на все мамины просьбы и жалобы он не обращал внимания. Он говорил, что его мать большинство нарядов шила сама. То же делала его бабушка. И мама должна поступать так же, считал он. Но мама терпеть не могла шить или вязать и презирала любую домашнюю работу. И только, когда она организовывала один из своих званых обедов или пикников, то с удовольствием принимала участие в уборке дома или приготовлении обеда. Она обходила весь дом со служанками и Лоуэлой, указывая, что нужно изменить в обстановке, что приготовить на обед, а также решала, как изысканнее одеться.

– Мама, ей не нужны ни новые туфли, ни новое платье, – объявила Эмили, и выражение лица у нее стало как у старой девы: глаза сужены, губы поджаты, а лоб весь в морщинах. – Она испортит все обновки по дороге в школу.

– Ерунда, – ответила мама, продолжая улыбаться, – все маленькие девочки одевают красивые новые платья и туфли в первый день в школу.

– А я – нет! – возразила Эмили.

– Хотя ты и не захотела поехать со мной за покупками, я все-таки заставила тебя одеть новые туфли и платье, которые тебе купила, неужели ты не помнишь? – спросила мама.

– Они так мне жали ноги, что как только я вышла из дома, сняла их и одела старые, – призналась Эмили.