Страница 9 из 74
Дорога оказалась забитой народом. Одни возвращались в город, другие бежали из города. Никто меня не остановил, не спросил документов, которых, впрочем, у меня и не было, если не считать, конечно, диплома Лесного института.
Он меня и выручил, когда, долго путаясь по коридорам областного Совета, я показался кому-то подозрительной личностью.
— Оружие есть? — Охранник в полувоенной форме взял меня за руку.
Я вытащил и отдал револьвер. Теперь меня держали крепче. Повели к коменданту.
Комендант, пожилой человек, с виду рабочий, недоверчиво повертел мой диплом, изучающе уставился в лицо. Револьвер лежал перед ним на столе. Спросил:
— Почему не сдали согласно приказа?
— Не знал приказа, оружие всегда при мне. Такая работа. В лесу, как на фронте.
— Что вы ищете в здании Совета?
Пришлось рассказать о беде с зубрами, о нашем желании взять охрану бывшей княжеской охоты в свои руки.
Пожалуй, он не поверил. Революция, смерть, разруха, а этот ненормальный о зверях думает. Или за нос водит.
— Проводите его в лесной отдел, — сурово решил он. — И смотрите… Оружие останется у меня. Придете сюда, тогда и решим.
Меня повели в здание на Гимназической улице. Здесь тоже суетились люди, бегали из двери в дверь, громко говорили в телефон.
Принял меня ладного вида человек, крупный, широкогрудый, с лицом интеллигента. Представился:
— Постников, лесничий. Садитесь.
Я покосился на охранника и сел. Постников молча слушал минут пять, кивал, умные глаза его оттаяли, смотрели все более сочувственно. После моих слов: «до зубра, до заповедника никому, видать, нет дела» — сказал:
— Это не совсем так. Вы плохо информированы, коллега. — Тут Постников порылся в столе, полистал журнал, бумаги. — Вот послушайте. Немногим более месяца назад петроградский ученый Шеллингер ходатайствовал перед Народным комиссариатом просвещения РСФСР о необходимости учредить Государственный комитет охраны памятников природы и отдел охраны природы. Его предложение принято. Готовится декрет о заповедниках. Почетный академик Бородин вместе с заведующим Зоологическим музеем Московского университета Кожевниковым и профессором Шокальским организовали в Петрограде совещание при Постоянной природоохранительной комиссии Географического общества, и это совещание наметило заповедники первой очереди, в том числе Астраханский, Ильменский и Кавказский. В условиях гражданской войны, немецкой оккупации ряда областей! Как видите, о природе Советская власть не забывает. Скажите, что вы предлагаете?
— Объединить несколько десятков или сотен людей в лесных станицах, рассказать им о заповедности, дать возможность получать какую-нибудь выгоду, которая не противоречит охране природы, и обязать хранить зубров, других зверей, сам лес до более счастливого часа.
— Кооперация? — Он произнес незнакомое мне слово с некоторой надеждой. — В этом есть резон. Объединить охотников в добровольный союз, поручить охрану. Что вместо жалованья?…
— Лицензии на отстрел серны, медведя, куницы, — быстро сказал я. — Отлов и отстрел волков. Лес для хозяйственных нужд.
Постников еще раз заглянул в мой диплом, потом с любопытством уставился на меня.
— Постойте-ка. Вы служили в Кубанской охоте?
— Служил.
— Кто-то мне о вас рассказывал… — Он погладил двумя пальцами белый высокий лоб. — Да, да…
И, подвинув телефон, завертел ручкой «Эриксона». Сказал в трубку:
— Товарищ Вишнякова? Здравствуйте. Постников из лесного отдела. По-моему, у нас в Совете есть кто-то близко знакомый с бывшей охотой великого князя. Как?…
Он слушал и все более дружески смотрел на меня. Что-то записал. Сказал спасибо, попрощался и положил трубку.
— Я говорил с заместителем председателя областного исполкома Вишняковой. Вам знакомо имя Екатерины Кухаревич?
— Кати? Ну как же!
— Так вот, мы сейчас попробуем отыскать ее.
— Знаете, — я даже встал от волнения. — Ведь я и в город поехал с надеждой увидеть именно Катю и ее мужа. Нам так много нужно сказать друг другу!
Минут через сорок мы с провожатым шагали по Красной улице, вошли в парадный подъезд городской больницы, товарищ пошел искать Катю, я стал у стенки; увидел длинный коридор с койками в три ряда, услышал стоны. Меня мутило от запаха карболки и хлороформа. Вдруг из этого ада выплыла Катя с измученным, постаревшим и серьезным лицом. Она была в стареньком тяжелом платье, в красной косынке, какая-то незнакомая. Увидев меня, просияла. Мы обнялись, поцеловались.
— Гора с горой не сходится… — сказала она, стараясь не заплакать при людях. — Как вы там?
— Саша? — спросил я. — Где он, что с ним?
— В Новороссийске. Недавно был здесь, помогал отвоевывать город. Опять ускакал. А у меня заботы свои. Тиф у нас.
Она выглядела страшно уставшей, занятой. Как после выяснилось, Катя занимала пост заместителя заведующего — или начальника — отдела здравоохранения в Совете. Мы договорились встретиться вечером, Катя дала свой адрес. Подумала, сдвинув брови, сказала:
— Нет, не так, вечером тебе нельзя выходить. В городе опасно. Знаешь, всякие элементы, грабители, потом этот подпольный «Круг спасения Кубани» из офицеров. Да и наш главком Сорокин, кажется, очень склонен к авантюрам. Иди сейчас к Постникову, он выпишет тебе мандат. А завтра… Ну, часов в шесть утра?
Около нас уже стояли люди, все они ожидали Катю. Она протянула мне руку. От дверей я видел ее еще с минуту, как шла и на ходу читала бумаги, отдавала распоряжения, и была в ней, маленькой, измученной, такая воля и энергия, что я и пожалел ее и залюбовался ею.
Постников встретил меня совсем дружески, заставил подробно рассказать о плане кооперации, сам посоветовал, как создать организацию из надежных лиц, выработать устав, права и обязанности ее членов.
Мандаты он выписал на Шапошникова, которого знал, и на меня.
— Вам еще надо договориться о праве ношения оружия. Сейчас строго. Вот вам адрес и моя записка в военный отдел. Патроны у нас на вес золота. Не сможем выдать. Перед отъездом заходите, еще поговорим.
До конца дня я пробыл в военном отделе и после недолгих переговоров получил десять подписанных, но не заполненных бланков на право иметь винтовку. Комиссар Волик, принявший меня на пять минут, ворчливо сказал:
— Знаю о вас по рассказам товарища Кати. Иначе бы… Прошу не забывать, что в ваших лесах могут появиться бело-зеленые. Да и Покровский. Понимаете?… Надеюсь, вы не протянете им руки.
Револьвер мне вернули. И даже посоветовали быть настороже, если окажусь ночью на улицах города. Я поспешил к знакомым Шапошникова и только с рассветом пошел в центр, где на Екатерининской улице, рядом с кинотеатром со старым названием «Мон-Плезир», квартировала Катя. Весь этот дом занимали работники Совета, у входивших проверяли документы.
Катя жила в небольшой комнате. Она уже встала, приготовила чай, усадила меня за стол. И начала рассказывать. Тогда от речки Кочеты, где мы расстались, она проехала спокойно до самого Екатеринодара, но первый же патруль белых на улице остановил ее и арестовал. Три дня провела она в тюрьме. Выпустили. Ее спасли документы военфельдшера.
— И очень вовремя, — без улыбки сказала она. — Наши как раз подступили к городу, белые при отходе расстреляли всех узников без разбора, тридцать заложников увели с собой. Ну, а вскоре я отыскала Сашу. Он был в первой колонне наших войск, которые наступали со стороны Крымской. Худой — ужас! Одни глаза да нос. Мы всего два дня пробыли вместе. Умчался в Новороссийск.
— В Новороссийск?…
— Да. — И, понизив голос, добавила: — Там сложнейшая обстановка! И чтобы не забыть: твой недруг Керим Улагай объявился.
— Где он?
— Отсиживается в ауле Суворово-Черкесском, а когда наши пошли на город от Новороссийска, поднял восстание. Его молодчики вырезали в окружающих селениях всех, кто
сочувствовал Советской власти, и ушли в горы у Горячего Ключа. Имей это в виду. Горные тропы Улагай знает!