Страница 1 из 6
Хорхе Луис Борхес.
Золото тигров
Тамерлан (1336-1405)
От мира этого моя держава:Тюремщики, застенки и клинки -Непревзойденный строй. Любое словоМое как сталь. Незримые сердцаБесчисленных народов, не слыхавшихВ своих далеких землях обо мне, -Мое неотвратимое орудье.Я, пастухом бродивший по степям,Крепил мой стяг над персепольским валомИ подводил напиться скакуновК теченью то ли Окса, то ли Ганги.В час моего рожденья с высотыУпал клинок с пророческой насечкой;Я был и вечно буду тем клинком.Я не щадил ни египтян, ни греков,Губил неутомимые пространстваРуси набегами моих татар,Я громоздил из черепов курганы,Я впряг в свою повозку четырехЦарей, не павших в прах передо мною.Я бросил в пламя посреди АлеппоБожественный Коран, ту Книгу Книг,Предвестье всех ночей и дней на свете.Я, рыжий Тамерлан, сжимал своимиРуками молодую Зенократу,Безгрешную как горные снега.Я помню медленные караваныИ тучи пыли над грядой песков,Но помню закопченные столицыИ прядки газа в темных кабаках.Я знаю все и все могу. В чудесной,Еще грядущей книге мне давноОткрыто, что умру, как все другие,Но и в бескровных корчах повелюСвоим стрелкам во вражеское небоПустить лавину закаленных стрелИ небосклон завесить черным платомЧтоб знал любой живущий на земле:И боги смертны. Я - все боги мира.Пускай другие ищут гороскоп,Буссоль и астролябию в надеждеНайти себя. Я сам все звезды неба.С зарей я удивляюсь, почемуНе покидаю этого застенка,Не снисхожу к призывам и мольбамГремучего Востока. В снах я вижуРабов и чужаков: они ТимураКасаются бестрепетной рукойИ уговаривают спать и на ночьОтведать заколдованных лепешекУспокоения и тишины.Ищу клинок, но рядом нет его.Ищу лицо, но в зеркале - чужое.Теперь оно в осколках, я привязан.Но почему-то я не вижу плахИ шей под вскинутыми топорами.Все это мучит, но какой же прокМне, Тамерлану, им сопротивляться?И Он, должно быть, вынужден терпеть.Я - Тамерлан, царящий над закатомИ золотым восходом, но, однако...Былое
Как все доступно, полагаем мы,В податливом и непреложном прошлом:Сократ, который, выпив чашу яда,Ведет беседу о путях души,А голубая смерть уже крадетсяПо стынущим ногам: неумолимыйКлинок, что брошен галлом на весы;Рим, возложивший строгое ярмоГекзаметра на долговечный мраморНаречья, в чьих осколках копошимся;Хенгист со сворой, мерящей весломБестрепетное Северное море,Чтоб силой и отвагой заложитьГрядущую британскую державу;Саксонский вождь, который обещаетСемь стоп земли норвежскому вождюИ до захода солнца держит словоВ кровавой схватке; конники пустынь,Которые топтали прах ВостокаИ угрожали куполам Руси;Перс, повествующий о первой ночииз Тысячи, не ведая о том,Что зачинает колдовскую книгу,Которую века - за родом род -Не отдадут безгласному забвенью;Усердный Снорри в позабытой Фуле,Спасающий в неспешной полутьмеИли в ночи, когда не спит лишь память,Богов и руны северных племен,Безвестный Шопенгауэр, ужеПровидящий устройство мирозданья;Уитмен, в жалкой бруклинской газетке,Где пахнет краскою и табаком,Пришедший к исполинскому решеньюСтать каждым из живущих на землеИ всех вместить в единственную книгу;Убийца Авелино Арредондо,Над Бордой в утреннем МонтевидеоСдающийся полиции, клянясь,Что подготовил дело в одиночку;Солдат, в Нормандии нашедший смерть,Солдат, нашедший гибель в Галилее.Но этого всего могло не бытьИ, в общем, не было. Мы представляемИх в нерушимом и едином прошлом,А все вершится лишь сейчас, в просветеМеж канувшим и предстоящим, в миг,Когда клепсидра смаргивает каплю.И призрачное прошлое - всего лишьМузей недвижных восковых фигурИ сонм литературных отражений,Что заблудились в зеркалах времен.Бренн, Карл Двенадцатый и Эйрик РыжийИ этот день хранимы не твоимВоспоминаньем, а своим бессмертьем.