Страница 6 из 9
Когда мы полностью загрузились и были готовы отойти от яхты, я обнаружил, что в шлюпке пса нет. Посветив вокруг аккумуляторным фонариком, увидел его плывущим к пирсу. Мы не стали его звать, а, медленно следуя за ним, решили понаблюдать, что же будет дальше. На берегу его тоже заметили и направили свет прожектора на пирс, поэтому всем хорошо были видны его передвижения.
Пес уверенно подплыл к трапу, стрелой взлетел по нему на пирс, постоял минуту-другую, счастливо гавкнул и бросился с пирса снова в воду, совершил свой традиционный заплыв между сваями пирса и только после этого, радостно отфыркиваясь, выбрался на берег.
И это все после шторма, изнурительной качки и нелегкого шестнадцатичасового перехода! Да, энергии в этой неукротимой черной бестии было саккумулировано природой огромное количество!
Под крылом самолета
Жизнь сложилась так, что свою родину Южный Урал я оставил сразу же после окончания школы, наезжая туда сначала регулярно а, потом, после того как умерла мама, эпизодически. В родном городе остались лишь дальние родственники и видимых причин для поездок, казалось, не осталось совсем. Но странное дело, чем дальше уходили школьные годы, тем сильнее с каждой весной обострялось чувство дома.
Последний, более чем десятилетний, перерыв в посещении родных мест слишком затянулся. Шел девяносто второй год, и во мне подсознательно нарастала щемящая тревога и предчувствие, каких-то не хороших перемен. Я понял, что тянуть дальше не стоит и начал собираться на Урал.
Было совершенно ясно, что этот дальний путь мне предстоит совершить со своим четвероногим другом.
Я написал письмо родственникам, кратко объяснив особенности моего предстоящего визита. Ответ пришел положительный, и это ободрило.
После недолгих раздумий, решил, что лучше всего на Урал нам лететь самолетом, поскольку трёхсуточное пребывание в поезде в летнюю духоту, будет утомительным и для меня и для собаки. Приобрёл билеты в оба конца. Без труда договорился с приятелем, страстным собачником, о том, чтобы он отвёз нас в аэропорт и встретил там, в день нашего возвращения.
Пёс мой быстро уловил, что предстоит какое-то необычное путешествие. За несколько дней до отъезда он начал заметно нервничать. Честно говоря, нервничал и я и, скорее всего, это от меня ему передалось. Но, к чести нас обоих, мы старались тщательно скрыть друг от друга эту нервозность.
Больше всего меня беспокоило, как он воспримет аэропорт, переполненный в эти летние месяцы пассажирами, и многочасовое пребывание в самолете. Ведь с детства он привык к тишине уютной квартиры, зелени тенистого парка, и, в общем, то, к нешумному ритму приморского города.
Ночь перед отъездом из дома мы оба спали не спокойно.
Утром, в назначенный час за нами приехал мой приятель. Мы попрощались, с заметно волновавшийся нашей хозяйкой, и подхватив свой нехитрый скарб, отправились в путь.
Прибыли в аэропорт. Толпы людей, скопище и мельтешение машин, гул самолетов. Пёс ведёт себя спокойно. Правда, он весь сосредоточен и несколько обескуражен. Постоянно оглядывается на меня и трётся о мою ногу. Я его ласково успокаиваю, хотя внутри меня самого тоже всё напряжено.
Вскоре объявили посадку на наш рейс.
Перед входом в «накопитель» приветливая девушка-контролёр, улыбаясь, сказала: «Этого красавца необходимо взвесить и оформить на него багажную квитанцию». Не успела она рукой указать на весы, стоявшие рядом у входа, как этот умница, уже балансировал, стоя на платформе весов.
В «накопителе «порядком набилось народа. Пёс мой прижался к ноге и тихонечко заскулил. — Не грусти брат! Скоро мы с тобой полетим далеко-далеко, — как можно ласковее обратился я к нему и потрепал за шею. Он затих, только ещё плотнее прижался ко мне. Так мы с ним и стояли пока не объявили посадку в самолет.
Выйдя из автобуса, доставившего нас к самолёту, ризен растерялся от необозримой шири раскалённой солнцем бетонки и гула самолетов, совершающих взлёт, посадку и рулёжку недалеко от нас. Глаза его сделались огромными и необычно тёмными. От напряжения, каждый мускул тела, рельефно вырисовывался, а обрубочек хвоста, замер в вертикальном положении. Я дружески похлопал его. Постепенно он успокоился.
Пассажиров на наш рейс было много. Почти у каждого масса всякой ручной клади, поэтому посадка шла довольно медленно. Нам спешить было некуда. Вся наша поклажа — рюкзак у меня за спиной и намордник на ризене.
Чтобы не жариться на солнце и не волновать пса, я отвёл его в тень, под крыло самолёта.
Обследовав стойку шасси и колёса, с любопытством понаблюдав за работой механика, проверявшего самолёт, мой спутник, как-то глубоко и грустно вздохнул и улёгся на бетонку, свернувшись калачиком.
О чём он думал в эти минуты? — Бог весть, но мне почему-то, стало, его очень жаль…
Чтобы представить пса родственникам во всей ризенской красе, я заранее его тщательно от тримминговал, поэтому он, как говорят собачники, был «хорошо одет» и выглядел весьма привлекательно.
Своей элегантностью друг мой покорил стюардесс, обслуживавших наш рейс, и мы летели с комфортом. Нам отвели в конце салона отменный уголок. Между моим креслом и бортом самолёта имелась продолговатая ниша, где пёс мог удобно разместиться. Место рядом, ближе к проходу, оказалось свободным, так что мы никому не создавали никаких неудобств.
Тщательно обнюхав отведенную для него нишу, пёс лёг, положил морду на передние лапы и закрыл глаза. Но как только самолет начал стремительный разбег по бетонке, он резко вскочил, сел столбиком и дико озираясь, стал крутить башкой из стороны в сторону, пытаясь понять, что происходит.
От гула турбин, вибрации корпуса и, характерной при разбеге самолёта, тряски, глаза его опять сделались огромными. Я погладил его, мягко, но настойчиво, наклонил голову и прижал к себе. Он, почувствовав надёжную опору, как-то по-детски, доверчиво прильнул ко мне.
Оторвавшись от бетонки, самолёт круто начал набирать высоту. Тряска прекратилась, вибрация стала меньше, а гул турбин — монотонно-ровным. Но, из-за резкого перепада давлений, псу заложило уши. Он затряс головой, раскрыл пасть, жадно сглотнул несколько раз слюну и уткнулся мордой ко мне в колени. Так и просидел до тех пор, пока не перестало давить на уши, а из вентиляционных рожков в салон не пошел прохладный воздух.
Успокоившись, ризен виновато посмотрел на меня. — Молодец! Ты просто молодец! — подбодрил я его. В ответ он подтянулся на передних лапах и лизнул меня в щёку. Потом, лёг в свою нишу, устроился там поудобнее и заснул.
Весь перелёт он практически проспал. Но спал не спокойно. Часто просыпался, приподнимал голову и посматривал на меня, как бы желая убедиться, что я рядом, со мной всё в порядке и ни какой опасности ниоткуда нет.
Не знаю от чего, но вдруг подумалось — всё ж таки странная штука наша жизнь. За прожитые годы я встречался со многими людьми, общался с ними в различных ситуациях. Некоторые в последствии стали мне хорошими приятелями, единицы — друзьями, но ни с кем из них, никогда я не ощущал такого душевного комфорта, спокойствия и уверенности в себе, как с этим чёрным псом, который, всё понимает, и искренне воспринимает меня со всеми недостатками и сложностями моего характера.
Когда самолет начал снижаться и снова начало давить на уши, пёс проснулся. Вскочив, он удивлённо вперил в меня свои глаза. Видно было, что со сна он никак не может понять, где он и что происходит вокруг. — Ну, вот мы и прилетели — весело сказал я ему и взъерошил чёлку. Он принял мой игривый тон: — начал покусывать руку и тыкаться в меня мордой. Так он делал всегда, когда приглашал с ним поиграть…
После приземления самолёта, как обычно, ещё до подачи трапа, пассажиры начали суетиться. Он тоже занервничал. Но короткое: — Сидеть! — подействовало безотказно. Пес сел в своей нише, навострил уши и с напряжением начал следить за окружающей суетой.