Страница 4 из 9
Освоение моря
К воде мой ризен пристрастился рано. Жили мы возле моря и летние месяцы были для него блаженством.
Но особенно он любил купаться, в свежую погоду, когда пенные валы с шипением и грохотом накатывались на каменистый берег.
В такую погоду при приближении к берегу, как только шум набегающих волн становился отчетливо слышим, он стрелой срывался, едва только я снимал с него ошейник и, не разбирая дороги, с каким-то первобытным, утробным кличем несся навстречу стихии. К тому моменту, когда я подходил к урезу воды, его черная, улыбающаяся морда уже мелькала среди волн.
Верхом блаженства для него были мгновения, когда вспененный гребень волны надламывался, и изумрудно-белесая масса падающей воды накрывала его с головой. На какие-то мгновения он исчезал под толщей воды, а затем стремительно, поплавком, выскакивал на поверхность. Едва успев передохнуть, он своей могучей грудью снова бросался навстречу очередному шипящему валу.
Затем он начинал громко и призывно лаять, требуя, чтобы я непременно разделил с ним радость купания в штормящем море. Мне ничего не оставалось, как тоже, бросаться в накатывающиеся волны, где меня ждала бурная встреча с непременным обниманием. Так в обнимку нас и накрывала очередная волна.
Из воды он вылезал лишь после того, как всю свою неукротимую энергию сполна отдавал морской стихии.
Отдыхающие, которых всегда полно в это время на берегу, с восхищением наблюдали за его морской эквилибристикой, а я в душе чрезвычайно гордился своим псом.
В тихую погоду, особенно по вечерам, этот неутомимый выдумщик развлекался заплывами за брошенным с силой теннисным мячиком или погоней за чайками, обычно отдыхающими на зеркальной глади воды в эти предзакатные часы.
Часто мы устраивали заплывы наперегонки. Сценарий был отработан до мелочей, но каждый раз воспринимался псом как открытие. Сначала мы плыли, не спеша, рядом, а затем, как бы неожиданно, я предлагал ему — давай, кто быстрее. Он, хитро мне, подмигнув, как будто только и ждал вызова, начинал, бешено молотить лапами и торпедой устремлялся вперед. Он очень гордился тем, что в таких заплывах всегда оказывался первым.
По окончании гонок я подплывал к нему, гладил по голове, приговаривая — «Молодец, ты победил! А теперь покатай меня!». Он, удовлетворенно хрюкнув, делал крутой разворот и подставлял мне свой массивный загривок. Я же, руками обхватив его за шею, расслабившись «балдел «, увлекаемый пыхтящим и сопящим черным локомотивом, мерно перемалывающим своими могучими лапами прозрачную массу воды.
Любовь к морю и не боязнь штормовой погоды служили хорошим основанием для подготовки ризена к плаваниям под парусом.
Начали мы с обычной прогулочной лодки-двойки на ближайшей водной станции. Предварительно договорившись со служащими, я выбрал для начала обучения тихое раннее утро, когда на водной станции практически не бывает отдыхающих.
С одной стороны, мне крайнее любопытно было посмотреть, как мой пес воспримет лодку, а с другой — это был весьма ответственный момент, от которого во многом зависело, воспримет ли он в последующем яхту.
На водной станции пес сразу же попытался рвануть в воду, но строгий ошейник охладил его пыл. Он удивленно посмотрел на меня, не понимая, почему это вдруг я не разрешаю ему поплескаться в его любимом море. — Нет брат, сегодня мы пойдем в море на лодке — , сказал я, отвечая на его вопросительный взгляд. Он вздернул уши в крайнем любопытстве. По узким деревянным мосткам мы подошли к лодке, кормой ошвартованной к причалу. Чтобы дать ему немного освоиться, я скомандовал — Сидеть! — и убедившись, что команда выполнена тихо подал команду — Вперед! — Стремительным прыжком, точно рассчитав место своего приземления, он махнул в лодку. Воспринимая удар от прыжка, лодка заходила ходуном. Пес широко и прочно упёрся лапами в дно лодки и, уверенно балансируя, призывным лаем стал звать меня к себе.
Как только мы отошли от причала, и берег стал удаляться, мой пес, потеряв самообладание, начал суетливо мотаться по лодке.
Особенно его раздражали вёсла, которые периодически то опускались, то поднимались после каждого моего гребка. Не понимая их предназначения, он начал с остервенением хватать зубами то одно, то другое весло. Наконец, очевидно поняв, что никакой беды от них не будет, он оставил это занятие, успокоился и начал изучать лодку.
Всё самым тщательным образом обнюхав и попробовав на зуб, он приступил к поиску наиболее удобного для себя места на этой качающейся посудине. Наконец, выбрал кормовую банку, где и улегся на пузо, положил морду на транец и стал с любопытством наблюдать за окружающей обстановкой.
Под парусом в шторм
Как только пес освоил лодку, я приступил к следующему этапу нашего совместного познания морской стихии. В это лето я стал капитаном небольшой, но очень уютной и ходкой парусной крейсерской яхты. Подобрался отличный экипаж, совместимый по всем параметрам, и мы начали регулярно выходить в море.
Сначала освоили прибрежную зону, а когда навыки управления яхтой, практически во всех погодных условиях, закрепились, действия каждого члена экипажа при работе с парусами стали четкими и быстрыми, мы начали строить планы дальних многодневных походов.
Поддерживая своих ребят в стремлении к дальним походам, я-то знал, что для меня эти мечты могут стать реальностью лишь в том случае, если на борту яхты будет еще один член экипажа — мой ризен. Понимая сложность и, в какой-то мере, авантюрность такой идеи, я, тем не менее, однажды осторожно об этом намекнул своим ребятам. Они поняли ситуацию мгновенно, и решение было единодушным — пятому члену экипажа на яхте быть.
На следующий день после решения экипажа, я привел своего ризена в яхт-клуб. В яхт-клубе он освоился быстро. Деловито обежал все помещения, все тщательно обнюхал, познакомился с дежурной службой, с нашим рундуком — помещением, где хранится всевозможная яхтенная утварь и инструмент, повалялся на парусах, сложенных в углу для починки, а затем помчался на пирс.
Пирс представлялся собой деревянный настил из дубовых брусьев, покоившихся на многочисленных сваях. Высота пирса над поверхностью воды была метра полтора. Быстренько обежав пирс, этот сорвиголова вдруг начал спускаться в воду по одному из трапов. Спустившись вниз на пару ступенек, он остановился, как-то заговорщицки, хитро посмотрел на нас, оттолкнулся лапами от трапа и плюхнулся в воду.
В фонтане брызг эта черная бестия на какой-то момент исчезла под водой, а затем, словно разжатая пружина, с громоподобным лаем появилась из-под воды и снова ушла под воду. Всплыв, наконец, окончательно, он отфыркался и начал мотаться между сваями пирса.
Наплававшись, подплыл к трапу и, как заправский моряк, легко и грациозно выскочил по ступенькам на пирс. Издав полное счастья свое знаменитое хрюканье, он стрелой метнулся к другому краю и, теперь уже прямо с пирса, сиганул в воду.
Наблюдавший вместе с нами за этими выкрутасами пса, видавший виды яхт-клубовский боцман в восторге сказал: — «Ну, брат, он у тебя настоящий моряк!»
С этого момента для моего ризена купание с яхт-клубовского пирса стало ритуалом, не совершив который, он ни за какие коврижки не соглашался идти на яхту, а после возращения яхты с моря — домой.
Яхта наша базировалась в яхт-клубе, на бочке, в пятидесяти метрах от причала. Добирались мы на нее маленькой легкой шлюпкой, именуемой у моряков «тузиком», и мне предстояло приучить его к яхте, и прежде всего пересадке из тузика на яхту и обратно в любую погоду. Эта задача казалась мне не простой, поскольку всегда есть волнение и тузик и яхта пляшут на воде. К моему удивлению, пес ее решил очень легко.
Как только тузик подошел к борту яхты, и стал подниматься на волне, ризен встал на задние лапы, и в тот момент, когда борта тузика и яхты сравнялись, подтянулся на передних лапах и на пузе проскользнул в яхту под леером — специальным тросовым ограждением вдоль борта.