Страница 98 из 99
А с каким интересом встречали читатели печатавшиеся в «Огоньке» очерки Евгении Таратута, в которых выяснялась загадочная биография автора прославленного романа «Овод»! Сопоставляя этот роман с произведениями русского писателя-революционера G. M. Степняка-Крав-чинского, который в 80-х годах находился в эмиграции в Лондоне, Таратута обнаружила внутреннее родство «Овода» с его книгами. Далее выяснилось, что Войнич, в ту пору еще Лилия Буль, приезжала в Россию, жила в Петербурге, была связана с русской революционной средой. Вернувшись на родину, она вышла замуж за польского революционера M. Войнича и решила испробовать силы в литературе.
Первым ее созданием был «Овод» — роман, как предположила исследовательница, вдохновленный революционной борьбой, с которой она соприкоснулась в России. Через три месяца после выхода в свет книга Войнич была переведена на русский язык. Е. А. Таратута обнаружила переписку Войнич с русскими литераторами. И всё! Остальное оставалось неясным. Сведения обрывались. Неизвестно было: как добывать их? Никто точно не знал, жива ли писательница. В печати ее часто называли «покойной».
На вопросы, которые ставила в журнале Е. Таратута, ответ пришел из Нью-Йорка. Сотрудник ООН П. П. Борисов, прочитав статью в «Огоньке», первым получил новые сведения об Этель Лилиан Войнич, и притом самые достоверные. Это неудивительно, потому что получил он их… от нее самой. От него узнали, что Войнич жива. Ей десятый десяток. Более тридцати лет она прожила в Нью-Йорке. Адрес: 450 Вест, 24-я улица.
Как выяснилось, в Соединенных Штатах писательница была совершенно забыта, она вела более чем скромную жизнь и даже не представляла себе, что в Советской стране за это время книга ее издана 116 раз, что она вышла на 23 языках, тиражом в 3 миллиона.
Казалось, известие из Нью-Йорка обрывало почти детективный сюжет, слагавшийся в ходе поисков… Нет!
Потому-то я пересказываю эту историю, что жанр, о котором мы говорим и к которому следует отнести очерки Е. Таратута, должен был привести к такому концу. Это закономерно.
В этом же сила жанра! Благодаря своей доступности, занимательности он привлекает к науке читателей всех возрастов и профессий. И оказывается очень демократичным, потому что читатель может принять участие в работе ученого, сообщить ему новый факт, важное наблюдение, восполнить звено, отсутствующее в цепи доказательств. И лучший, мне кажется, способ вести в наше время подобные поиски — это обращаться к читателям, телезрителям, радиослушателям. И ждать от них помощи. Работа Е. А. Таратута — хороший тому пример. И, конечно, работа Сергея Сергеевича Смирнова, который восстановил историю обороны героической Брестской крепости. Смирнов поведал по радио, как искал участников обороны, устанавливал имена погибших. И тысячи писем, пришедших в ответ на радиопередачу, дали ему новые нити, новые адреса, новые имена, рассказали ему о еще неизвестных судьбах…
Поэтесса Агния Львовна Барто раз в месяц ведет по Всесоюзному радио передачу «Найти человека» — рассказывает о судьбах советских людей, разлученных войной, и тем самым помогает им отыскать друг друга.
В январе 1965 года — это был первый ее результат — ей позвонил человек из Кривого Рога.
— Не произошла ли ошибка? — взволнованно спрашивал он. — Товарищи уверяют, что вами было названо мое имя по радио. Мои родители умерли. Не понимаю, кто меня разыскивает?
— Сестра! У вас есть сестра в Усть-Каменогорске! — отвечала ему Барто. — Она ищет вас вот уже двадцать лет. Отца вашего звали Михаил? А маму — Евгения?
Да, все сошлось!
За пять лет с помощью радио и Барто обрели друг друга почти четыреста человек, точнее — 384!
Этим дело, однако, не ограничилось. Барто написала книгу «Найти человека», полную размышлений, сравнении, воспоминаний, на которые навели ее сотни этих трагических и прекрасных историй, когда люди советские, стремясь отыскать своих родных по крови, находят в них и по духу родных людей. Кажется, ни один из них не сказал, что через двадцать — двадцать пять лет он нашел дочь или сына, брата, сестру или мать, чуждых ему по духу, по взглядам! И в то же время какие характеры разные! И какие сильные, благородные!
Не знаю, что было труднее — найти всех этих людей или выстроить из их судеб целую книгу. В «Брестской крепости» С. С. Смирнова есть общая нить, из разных судеб там сплетается общий сюжет. Книгу Барто построить было еще сложнее: конец здесь известен заранее — родные найдут друг друга! И тем не менее каждый поиск вас увлекает, вас ужасают преступления фашизма, трагическое положение людей, в том числе малолетних детей, разлученных с родными, отправляемых фашистами в лагеря. Волнует высокая человечность, которая проявляется в неугасимой памяти, в неутомимом желании найти человека родного живым и приобщиться к его судьбе.
Книга очень непохожая на другие. Но принадлежит она, несомненно, к новому жанру. Ибо в основе — поиск.
Размышляя о статьях и о книгах, в которых раскрываются, если можно так их назвать, «приключения ученого», может быть, следовало вспомнить великолепные книги Поля де Крюи «Охотники за микробами», «Борцы с голодом», «Стоит ли им жить?». Или блистательные труды выдающегося ученого и врача профессора И. А. Кассирского — о решении малярийной проблемы, о болезнях крови, о гемо- и химиотерапии: «Рональд Росс и малярийная проблема», «Проблемы и ученые»…
«Кого только нет среди его предков, — начинает И. А. Кассирский рассказ о Рональде Россе, — тут и философы-оригиналы, и обер-церемониймейстеры, и храбрые завоеватели, и неукротимые дуэлянты, и композиторы, и изобретатели пушек…»-пишет он картинно и увлекательно, с тончайшим знанием людей и проблем!.. Или, скажем, назвать «Разгаданную надпись» Б. В. Казанского-повесть о тех, кто расшифровывал клинописные знаки, изданную в 30-х годах и несправедливо забытую.
Или книгу, которую тоже необходимо переиздать, — М. Мейеровича «Шлиман», о замечательных раскопках гомеровской Трои. Можно было бы вспомнить о талантливой книге Михаила Ценципера «Человек будет жить» (М., 1958), где прослежена история хирургии на легких — целой отрасли медицинской науки, начало которой было положено еще в конце прошлого века опытами русских хирургов и земских врачей. Кстати, автор — врач, журналист, историк медицины — увлекательно изложил факты, которые добывал сам в результате упорных поисков.
Во всех названных книгах ведется рассказ о научных открытиях, о поисках верного метода, о первых достижениях и неудачах, о разгадках непонятных явлений, возникающих в процессе исследования, об эстафете в науке, о совместной победе нескольких поколений ученых. Но…
Давайте сравним увлекательный научно-художественный рассказ о находках ученого, написанный талантливым литератором, с рассказом самого ученого о той же работе — рассказом, кстати сказать, не претендующим на особую занимательность.
Материал для сравнения есть; это очень хорошо принятая у нас книга К. Керама «Боги, гробницы, ученые», в которой между прочим рассказывается о том, как английский археолог Говард Картер открыл гробницу египетского фараона Тутанхамона, и книга самого Говарда Картера «Гробница Тутанхамона», послужившая для Керама «строительным материалом».
Нет спору, в своем «романе археологии» Керам показал великолепное искусство научного повествования, собранного, напряженного, увлекательного. Во многом материал ученого выигрывает в книге Керама. Сам Говард Картер не экономен, книга его не роман, а научный отчет о раскопках, обстоятельный и неторопливый, изобилующий тысячами мельчайших деталей, тормозящих развитие «фабулы». И тем не менее этот отчет производит огромное впечатление и «захватывает дух» не меньше, нежели «фактологический роман» К. Керама.
Читая Керама, наблюдая вместе с ним сначала за неудачами, а затем за величайшей победой знаменитого археолога, все время помнишь, что речь идет об открытии уже совершенном, которое уже отодвинуто временем. Читая Г. Картера, сопереживаешь каждый момент работы, словно все совершается на наших глазах; время прошлое — находка Картера относится к 20-м годам нашего века — воспринимается как настоящее время. Более того, когда открывается запечатанный вход в гробницу Тутанхамона и Картер видит у порога погребальный венок из цветов, еще сохраняющих блеклые краски, видит погасшую лампу, отпечатки пальцев на белой стене, наполовину заполненный известью ящик у самых дверей, заметенные в угол стружки, — он понимает, что самый воздух, которым он дышит, сохранялся здесь в продолжение тридцати трех столетий, что это воздух, которым дышали те, кто нес мумию к месту ее последнего упокоения. И, не будучи литератором, он передает движение истории с такой поэтической силой, что мы вместе с ним погружаемся во второе тысячелетие до нашей эры и воспринимаем древний Египет в дни смерти юного фараона, с которым угасла XVIII династия, как совершенно живую реальность.