Торжествующий разум

Павел покачал головой в знак понимания. Артур закурил и грустно улыбнулся. От внимательного взгляда Калугина не ускользнуло, что ногти у либерал-демократа были покрыты лаком. Впоследствии, делясь подмеченной особенностью провинциального адвоката с Олеховым, Павел услышал интересный комментарий: «Это у них общепартийное».

Беседуя о пустяках, они добрались до первой комиссии. Калугин предъявил свое удостоверение и, ознакомившись с документами, сверив число бюллетеней и избирателей, а также посмотрев сами бюллетени, убедился, что все в порядке. Затем они побывали еще в нескольких комиссиях и также ничего странного не обнаружили. Подготовка к завтрашнему голосованию шла своим чередом.

- И все-таки мне нравится здесь, - не согласился Калугин, когда они обошли уже пять комиссий.

Артур затянулся и подмигнул. В этот раз он не стал заходить в помещение, а ждал Павла на улице:

- Скоро обед, в городе всего три точки, где мы можем перекусить, они все работают до часу, а потом закрываются на обед. Поторопимся?

- Обед у тех, кто готовит обед? - удивился Калугин.

- У них не так много клиентов у этих кафе, разве только всякие парочки в выходной день. Знаешь ведь чтобы встречаться с девушкой у нас нужно сперва пригласить ее в кафе. Платит, разумеется, парень. Голубки поедят, выпьют чего-нибудь и только после такого ритуала она станет с ним встречаться, - усмехнулся Артур. - Благо, что я женат.

- Странный обычай. И что совершенно нельзя его обойти? - заинтересовался Павел.

- Никак!

- Хм, а если я познакомлюсь с леди, приглашу ее в кабак, а потом откажусь платить, дескать: прости милая я не привык платить за дам. Мол, всегда платит женщина, - пошутил Павел, театрально разводя руками и кристаллизуя на лице недоумение.

Артур раскрыл рот, но слова не сразу вывалились наружу.

- Так нельзя… Она же сразу убежит!

Калугин расхохотался.

- Пойми это ведь глупый, глупейший обычай. Прям средневековье какое-то, - произнес он, уже сидя за столом в кафетерии "Увитый плющом". - Нужно бороться с подобными глупостями!

- Угу, - хмуро согласился Артур, прожевывая пельмень.

- Вот ты говоришь, создают семьи, родят детей, возят их в колясочках, а потом все разваливается. И остается мать-одиночка. А дальше-то что?

- Дальше все наоборот. Нормальных мужчин почти нет, и женщины после 20-25 начинают на нас охоту. Уже не мы приглашаем их в кафе, а они нас, и знаешь, все как-то упрощается.

- Ясно, - заключил Павел, подмечая, что пельмени здесь вкусные и, по-видимому, не на соевой основе, это радовало.

После обеда поседев немного во дворе какого-то дома на лавке и отметив, что основное развлечение здешних жителей сплетня приятели отправились в штаб. День все еще казался Калугину не слишком интересным. Единственным укрытием от однообразности окружающего были мысли. Павел не просто забавлялся провинциальными деталями быта и нравов. Он изучал отношения, анализировал их, стараясь отыскать пути преодоления ветхих традиций. Старый образ жизни разрушался всюду в стране, но что должно было прийти ему на смену? Пока Калугин не видел простого ответа. Очевидно, критики Эвила были правы: Земля все еще глубоко спала. В небольшом, но промышленном городе, где пять тысяч человек трудилось на одном химическом комбинате Павел не нашел пока даже следа рабочего движения. По всем признакам ему виделось: рабочие придут на участки для голосования под присмотром своего начальства; они будут голосовать за того кандидата, на которого им укажут хозяева. Однако этот вывод не был главным. Важнее всего было то, что «партия трудового народа», к которой уже почти принадлежал Калугин, не обращала на нужды пролетариев никакого внимания. Она могла призвать их голосовать за кандидата-патриота, который должен собрав «команду профессионалов» улучшить жизнь. Но выдвигать радикальные, отвечающие интересам рабочих масс требования она не желала.

Трехэтажный кирпичный дом, укрытый пушистыми елями, где располагался городской предвыборный штаб компартии, оказался недалеко. Впрочем, в этом небольшом городе все было недалеко.

Поднявшись на крыльцо и пройдя в неосвещенное помещение, Павел повернул налево, а Артур направо.

- Зайду к знакомому, к вам не пойду, - уточнил он.

- Ясно, когда встретимся?

- Завтра, наверное, мне тебе больше нечего показывать, ты все вокруг теперь знаешь, а я пока своих проинструктирую. Договорились? Ну и может… буду располагать некоторой информацией.

Павел пожал ему руку.

Впрочем, они встретились вечером, и либерал-демократ с отшлифованными ногтями кое-что сообщил Калугину. Правда, к тому времени Павел уже и сам кое-что знал.

- Оказывается, делом убитого прокурора уже занимается его бывший зам, какая-то женщина. Но она абсолютно не оппозиционна, полностью лояльно властям. Основная версия - авария. Хотя какая тут к черту авария, машина-то только после ремонта?

- Тормоза отказали, - заметил Павел.

- Кое-кто сообщил мне, что бумаг о нарушениях, которые собрал прокурор, в его кабинете не найдено. Их якобы ищут, но нигде не могут обнаружить. Даже дома под видом сбора информации у него искали. Ничего, ничего не нашли!

Дверь в комнату, где располагался штаб, была открыта. Павел зашел и внимательно осмотрелся. Это было небольшое помещение, обставленное и украшенное в ветеранском духе памяти Великой Отечественной войны. Пожилая женщина в кружевном наряде встретила его. Медленным старческим шагом она, отложив подшивку газет, подошла к гостю. Павел поздоровался.

- Вы Калугин? - поинтересовалась бабушка.

- Да.

- Хорошо, что вы пришли, - начала она и дальше уже не переставала о чем-то говорить.

Слушая ее, Калугин быстро устал.

- Тут какая-то женщина приходила и принесла папку, просила передать Серову, он, мол, знает что делать? Там какие-то заявления? Я так одним глазом посмотрела, - продолжала пожилая женщина, произнеся уже тысячи слов и предложений без всякого смысла и пользы, - вижу много их и все от пожилых людей, мол, я такой-то, такой-то отказываюсь участвовать в губернаторских выборах, так как получил…

- Что за женщина?

- Пожилая, только вот неразговорчивая, что-то буркнула и сразу убежала. Я даже лица ее не разглядела.

- А где бумаги?

Нарядная бабушка протянула ему небольшую папку серого цвета на шнурке. Павел сел поудобней и погрузился в чтение. Он быстро сообразил, что это были за расписки. В этих бумагах люди отказывались участвовать в выборах, либо голосовать за красного кандидата, получая в качестве вознаграждения по 50 рублей. Он ухмыльнулся. Расписки были пронумерованы. Всего их было штук тридцать. Номера, вероятно учетные, начинались с 1289 и заканчивались 1321.

- Видимо, - предположил Павел, - таких бумаг было много.

Он сунул папку в рюкзак и позвонил.

- Есть очень важные документы, - сказал он. - Скоро принесу.

- Я в комиссии, тут тоже не все чисто, - ответил голос.

- А что-нибудь еще важное есть? - обратился Павел к старушке.

- Нет, хотя если вам интересно? Серов эти бумаги видел, но что-то они его не впечатлили. Наверное, ценность у них не велика.

- А что за бумаги? - поинтересовался Павел.

- Да тут заявление одной нашей коммунистки, мол, ее подруга с завода, сама она пенсионерка, рассказала, что на голосование их повезут на автобусе. Это законно?

- Можно взглянуть?

Бабушка, попутно поправляя кружевной воротник, открыла маленьким ключиком шкафчик и вынула оттуда исписанный с двух сторон лист.

Павел вновь погрузился в чтение. Текст был несуразный. В нем излагалась история Советского союза последних лет, имелось множество уклончивых жалоб на плохую жизнь, низкие пенсии и зарплаты, высокие цены и произвол чиновников. Также в заявлении, написанном на имя депутата городской Думы Серова, значилось, что правительство губит страну, народ вымирает, особенно вымирает деревня и что идет геноцид русского народа. Его беспощадно истребляют пьянством, наркотиками, развратом и пагубным влиянием запада. Так и было написано "пагубным влиянием запада". Пенсионерка просила депутата Серова все это остановить, попутно жалуясь на писающего в замочные скважины соседского мальчика, с которым-де нет сладу. Дочитав до середины, Павел вздохнул.