Страница 13 из 16
2.4. Социально-психологическая природа политического лидерства.
Проблема политического лидерства является одной из сложнейших для изучения областей социальной психологии. Но, несмотря на это именно социальная психология, как наука, уделяет этому вопросу наибольше внимание. Благодаря чему в нашем распоряжении имеется обширный материал для изучения. В наше время существует немало школ занимающихся в сфере социальной психологии исследованиями политического лидерства, это и экзистенциализм, фрейдизм, неофрейдизм, философская антропология, деятельностный подход и так далее, но все же на общем фоне необходимо выделить, прежде всего, две из них. Первая, основанная и серьезно развиваемая в нашей стране получила название деятельностного подхода, поскольку в основе ее лежит понимание деятельности как определяющей силы в психическом формировании человека. Другим направлением является неофрейдизм Неофрейдизм - это философское и психологическое направление, отмежевавшееся от ортодоксального фрейдизма. Оно сформировалось в США в 30-е годы, как попытка критического развития учения Зигмунда Фрейда. Благодаря фрейдизму и неофрейдизму получили рациональное объяснение многие явления общественной и индивидуальной жизни, которые прежде были совершенно непонятными. Открыв важную роль подсознания и бессознательного в жизни, как отдельного человека, так и всего общества, фрейдизм позволил объемно и на многих уровнях, хотя во многом и не безошибочно, представить картину социальной жизни человека [84]. Мы не случайно выделили именно эти два научных направления социальной психологии, поскольку именно они наиболее точно основываются на философской, социально-философской и естественнонаучной базе (в том числе и категориальной), придерживаясь позиций которой, мы и занимаемся исследованием политического лидерства, позволяют выделить некоторые новые и малоизвестные стороны политического лидерства. Основываясь именно на понимании лидерства этими двумя школами, мы постараемся в этой главе, анализируя обширный материал рассмотреть наши проблемы в иных гранях. Феномен политического лидерства; факторы, оказывающие влияние на формирование политического лидера, его характеристики; сакрализация и фетишизм политического лидера (Э. Фромм); побудительные силы - мотивы политических лидеров; эмпирические исследования - «интегративная сложность»; интеллект, ум и воля политиков и их сочетание (Теплов); психические качества лидера как производная социально-экономических процессов; природа конформизма и нонконформизма (Г.Г. Дилигенский); потребность во власти как норма и патология; роль потребностей, ценностей и интересов формировании политического лидера; коллективистские и индивидуалистские начала в природе политического лидера; общественная мораль и нравственная ориентация лидера; характер лидера в связи с характерами его сторонников; вот лишь короткий перечень всех тех сторон политического лидерства, что мы рассмотрим в этом разделе, основываясь как на отечественном, так и зарубежном научном материале. В отечественной социальной психологии направление политического лидерства по сравнению с Западом изучалось слабо, но все же и здесь можно выделить ряд интересных исследований. Так проблемами политического лидерства занимались такие видные отечественные ученые как Кричевский Р.Л., Дубовская Е.М., Рыжак М.М., Косонкин А.С., Нефедова Т.И., Абашкина Е.А., Егорова-Гантман Е.А, Косолапова Ю.И. и другие [85]. В настоящее время активно исследует вопрос политического лидерства такой видный российский ученый как Г.Г. Дилигенский, на работы которого мы не раз будем опираться в этой главе [86]. На Западе, помимо неофрейдизма, существуют многочисленные исследования вопроса политического лидерства, и что характерно значительная часть таких исследований относится к перу ученых из Соединенных штатов. Надо полагать, что подобное положение дел не является случайным. Будучи ведущим государством современного мира США, в значительной мере определяют не только сам ход истории человечества, но и его теоретические оценки. Являясь государством-лидером США, одновременно стремится и к лидерству во многих теоретических исследований. Политическое лидерство, и в не малой степени его социально-психологическая составляющая так же не являются исключением, но даже напротив своей идеологизированностью превосходит многие другие популярные на западе научные темы. Что в свою очередь предает многим исследованиям ограниченный характер. Как мы уже говорили американская, да и западная вообще, наука уделяет теме политического лидерства довольно большое внимание, и нельзя сказать, что исследования в этой области не представляют интереса. Вообще довольно модно как в США, Канаде, так и в Европе говорить о неком феномене политического лидерства. Касаясь этой темы, известная американская исследовательница М. Германн подразделяет факторы, определяющие феномен лидерства на следующие основные группы: 1) исторический контекст (или ситуация); 2) психологические характеристики лидера; 3) последователи или сторонники лидера; 4) отношения между лидером и его последователями; 5) поведение лидера. Останавливаясь подробнее на понятии психологических характеристик лидера, Германн делит их на 7 групп: 1. «Базовые» политические убеждения лидера. 2. Его политический стиль (например, склонность к работе в группе или в одиночку, к политической риторике и пропаганде, к детальному изучению проблем или к получению лишь обобщенной информации, к засекречиванию или открытости своей работы и т.д.). 3. Мотивация к достижению лидирующих позиций. 4. Реакции лидера на стрессы и давление. 5. Способ, которым он достиг своего положения. 6. Предшествующий политический опыт лидера. 7. Политический климат, в котором «стартовал» лидер [87]. Анализируя взгляд Германн на эту проблему известный отечественный ученый Г.Г. Дилигенский пишет: «Нетрудно заметить, что оба перечня не построены на сколько-нибудь строгих логических основаниях (непонятно, например, почему «климат», в котором началась карьера политика, отнесен к его собственным психологическим характеристикам, а поведение и политический стиль - к различным группам факторов). Тем не менее предлагаемая совокупность факторов представляется достаточно полной и действительно определяет основные направления возможных исследований феномена политического лидерства. Вместе с тем кажется более логичным отделить «внешние» условия, которые воздействуют на формирование и деятельность лидера, от его собственных «внутренних» психологических характеристик и поведения. Если «внешние» факторы могут служить объектом социально-исторических и междисциплинарных - историко-психологических или психолого-политологических исследований, то личностные характеристики лидера - предмет специального психологического анализа. Верно, конечно, что политическая психология не может замыкаться в рамках такого анализа и должна так или иначе интегрировать социально-исторические подходы, но предлагаемая дифференциация, возможно, содействовала бы более полному использованию методов различных наук» [88]. Хотя позиция Дилигенского и заслуживает внимания, но не трудно видеть, что сам он придерживается нелиберального взгляда на формирование и существование политического лидерства, который хотя и преобладает в западных публикациях, все же не является достаточно глубоким. Так в этой же работе Дилигенский пишет: «К числу ситуационных факторов, воздействующих на психологию и деятельность лидера, в первую очередь, очевидно, должны быть отнесены характер политического строя и политическая культура данной страны. В условиях тоталитарного режима действуют совершенно иные принципы и механизмы формирования политической элиты, чем в странах развитой представительной демократии. Политическая система и политическая культура общества задают тот минимальный набор психологических характеристик, которые обеспечивают восхождение на вершину власти. Потенциальный национальный лидер в демократической стране должен уметь завоевывать популярность и доверие в широких массах населения и, особенно среди членов и сторонников той партии, которую он возглавляет. Тоталитарный лидер в этом не нуждается, ему нужно прежде овладеть умением обходить и устранять соперников в ходе аппаратных интриг в высших эшелонах бюрократической власти, создавать себе опору в номенклатуре, главным образом в верхушке партийно-государственного аппарата. Во многих странах «третьего мира», где формальный политический плюрализм и соперничество на выборах сочетаются с силовой борьбой политических группировок военных, этнотрибалистских (племенных) или конфессиональных клик для претендента на власть важны качества, обеспечивающие лидерство в «своей» группе и ее победу в такой борьбе, в частности способность не стесняться в выборе средств и свобода от моральных ограничений. Эта ситуация во многом напоминает условия завоевания власти в античных и средневековых городах-государствах, в феодальных и абсолютных монархиях, когда там происходила борьба за престолонаследие или насильственное устранение предшественника. Разумеется, все эти различия не носят абсолютного характера. В условиях демократии и правового общества политики в борьбе за власть нередко прибегают к весьма изощренным и циничным закулисным интригам (достаточно вспомнить Уотергейт). Тоталитарные лидеры не уступают античным и средневековым тиранам в готовности использовать силовые методы, террор и политические убийства; популярность в народе нужна им в общем не меньше, чем руководителям демократических государств. Тем не менее каждой политической системе присущи специфические именно для нее механизмы достижения и удержания высшей власти, во многом определяющие психологический облик «вождя». В устоявшейся абсолютной монархии или тоталитарном режиме одним из таких механизмов является сакрализация личности «первого лица», сам факт его пребывания на троне или в кресле генсека признается достаточным основанием выполнения им этой роли во временных пределах, ограниченных лишь его уходом из жизни. Эта сакрализация оказывает на психологию лидера еще большее влияние, чем на его окружение и различные слои политической элиты: в зависимости от его индивидуальных особенностей она либо снижает его способность реагировать на события, усиливает консерватизм мышления и поведения, либо, напротив, питает психологию вседозволенности, побуждает к волюнтаристским и авантюристическим решениям. В России, где сокрализация высшей власти глубоко укоренилась в традициях политической культуры, «иммобилистский» вариант представлен Николаем II и Брежневым, волюнтаристский - Хрущевым (особенно в последние годы его правления). Авантюризм Гитлера свидетельствует, однако, о том, что этот социально-психологический механизм порождается не столько национальной психологией, сколько - абсолютизмом или тоталитарной политической системой» [89]. Характерный, как мы видим, для этого отечественного исследователя взгляд на политический мир как относительно биполярный, то есть тоталитарный и демократический, не является случайным и соответствует неолиберальной концепции общества. Такая оценка, несмотря на свою «официальность» и общепринятость не дает и не может дать достаточно ясной картины причин, характера и особенностей существования политического лидерства. Она в лучшем случае является довольно поверхностной базой для классификации. Однако мы пока не станем подробно останавливаться на критике подобной точки зрения, а продолжим наше рассмотрение западного понимания социально-психологической составляющей политического лидера. Большой интерес, на наш взгляд, заслуживают исследования американского политического психолога Д.К. Саймонтона. Излагая результаты изучения факторов, определивших сравнительные масштабы исторической роли 342 европейских монархов средневековья и нового времени, американских президентов, а также факты выборов в США, Саймонтон приходит к интересному выводу о значительном перевесе ситуационных факторов над личностно-психологическими факторами политических лидеров. В свете этих исследований теория Льва Толстого, которого он очень высоко ценит и сочувственно цитирует философско-исторический эпилог «Войны и мира» с его знаменитой уничижительной характеристикой исторической роли Наполеона, не вызывает, по его мнению, «серьезных оговорок» [90]. В свете такого взгляда, когда считается, что не сам лидер, а обстоятельства, ситуация, а если совсем точно то система, в которой действует лидер, определяет очень многое, гораздо большее, чем лидер за счет своих качеств (о них мы подробнее поговорим в дальнейшем), хочется подробнее остановиться на системе. Говоря о ней, уже известный нам отечественный исследователь Г.Г. Дилигенский отмечает следующее: «Ситуационные состояния системы можно в первом приближении подразделить на следующие фазы: 1) становление системы; 2) ее устойчивое равновесие и поступательная эволюция; 3) стагнация системы, сопровождаемая дисфункциональными, кризисными явлениями; 4) состояние ситуационного кризиса, вызванное усложнением конкретных проблем внутренней или внешней политики, угрожающим стабильности системы; 5) общий кризис системы, выражающийся в ее необратимой дестабилизации. Каждая из этих фаз предъявляет специфический «социальный заказ» на лидеров по принципу «нужный человек в нужное время» [91]. Согласно диалектическому подходу к изучению политического лидерства все это противопоставление личных - психических качеств лидера и обстоятельств, системы, чего угодно, тут довольно много различных взглядов и от сюда спорных моментов, но не относящегося к лидеру напрямую, толкают на вопрос: «Справедливо ли рассматривать психическую сущность лидера обособленно, противопоставлять ее внешнему миру?» Вероятно, нет, поскольку психические качества лидера не есть что-то просто присущее его личности, они продукт общественных отношений, внешнего мира, системы, в которой существует лидер. Другое дело, что общество, отношения в нем, постоянно изменяются и при чем не без участия политических лидеров. В современной западной политико-психологической науке мы часто встречаем как сторонников тории преобладания внешних обстоятельств, так и сторонников теории определяющей роли личных качеств лидера в истории. При чем ни те не другие не рассматривают взаимосвязь «личности и обстоятельств», они скорее склонны преклоняться либо перед тем, либо перед другим. Не является в этом плане исключением американский исследователь Росс, который рассуждает об исторических личностях, не учитывая в должной мере «внешней детерминанты» их поведения [92]. Продвигаясь дальше по пути изучения политического лидерства, хотелось бы привести цитату уже известного нам американского ученого Саймонтона. Он пишет: «Мало кто может уйти от размышлений о характере этих своеобразных людей - наших лидеров, которые являются наиболее значительными действующими лицами событий, буквально управляющих нашей жизнью» [93]. В анализе политического лидерства, для понимания причин подвигнувших человека на путь не просто активного участия в политической жизни страны, но превращения в лидера необходимо дать ответ на вопрос: «Что побуждает человека стать политическим лидером?» Конечно, если человек не видит смысла выступать активно, возглавлять политические и общественные силы то он лидером не станет. Ответ на этот вопрос для каждого индивидуален, но причины того, что человек дает на него тот или иной ответ кроется в социальной сути того или иного человека. Почему Оливер Кромвель стал лидером? Подвигли ли его на это обстоятельства или причиной тому природное честолюбие? Есть ли оно это природное, не зависящее от общества и человеческих ценностей и отношений честолюбие? Конечно такого «абстрактного» честолюбия нет и быть не может. Говоря о политическом лидерстве вообще, и политических лидерах в частности мы не должны забывать, что лидер это человек, а человек это существо биосоциальное. То есть ни одна мысль, цель или задача ни одного политического деятеля не может не быть связана с обществом. Так или иначе, но общественные отношения формируют политических лидеров. Эти лидеры в зависимости от тех социально-экономических сил, которые они представляют в политике могут иметь те или иные интересы, ставить определенные цели. Но никогда эти цели не могут противоречить интересам базиса, социально-экономической опоры лидера. Нет, конечно, история штука парадоксальная и там всякое бывает, но даже те примеры политических лидеров, в которых те предавали интересы своего общественного класса, или социальной группы не опровергают данной закономерности. Да конечно, некоторые политики изменяли своей опоре, но их судьба всегда драматична. Они, по меньшей мере, утрачивали лидерские позиции, а в худшем случае погибали. В западных политико-психологических изысканиях довольно часто можно наблюдать стремление к эмпирическому исследованию. Примером такого эмпирического подхода к политическому лидерству может служить категория «интегративная сложность» [94]. Но все по порядку, вот что пишет по этому поводу Г.Г. Дилигенский: «Когнитивный «стиль» политиков исследуется в американской политической социологии по критерию простоты и сложности восприятия ими явлений и процессов, образующих объекты их профессиональной деятельности. «Крайними», противоположными типами по этому критерию являются с одной стороны, политик, мыслящий на основе примитивных жестких стереотипов и нетерпимый к сколько-нибудь многозначным суждениям, с другой стороны, деятель, способный к представлениям и оценкам, отражающим различные аспекты явления, его противоречивость, и к формированию ценностного образа объекта во всей его реальной сложности. Стремясь придать указанной когнитивной характеристике операциональное (т.е. пригодное для применения в эмпирических исследованиях, для формализации и измерения) значение, американские политические психологи ввели категорию «интегративная сложность». Для измерения уровня интегративной сложности была разработана специальная методика контент-анализа выступлений, статей и другой документации политиков. На основании этой методики была проведена серия исследований как на современном (главным образом американском), так и на историческом материале. Один из наиболее интересных результатов этих исследований установление корреляций между уровнем интегративной сложности, с одной стороны, взглядами, позициями и конкретной ролевой ситуацией политиков, с другой. Так П. Тетлок, сопоставляя взгляды американских сенаторов с их когнитивным стилем, показал, что у консервативных законодателей уровень интегративной сложности ниже, чем у умеренных и либералов. Объектом его последующего исследования стали члены британской палаты общин, где представлена намного более богатая палитра политических взглядов, чем в американском конгрессе. Его результаты показали, что интегративная сложность связана не столько с идеологическим содержанием политических позиций, выражающимся в партийных этикетках, сколько с интерпретацией этого содержания - жестко догматичной, замкнутой и конфронтационной либо динамичной, гибкой, открытой к восприятию новых идей и компромиссу с другими течениями. В палате общин наиболее низким уровнем интегративной сложности отличались представители противоположных «крайностей» - левые лейбористы и правые консерваторы, наиболее высоким - умеренные парламентарии обеих партий. Еще в одном исследовании того же автора выявлено влияние интегративной сложности на линию поведения сенаторов в отношении конкретных политических проблем. Деятели, выступавшие за изолюционистскую линию США во внешней политике, обладали этим качеством в меньшей мере, чем те, которые настаивали на активной глобальной политике. Подобные исследования оставляют открытым вопрос: является ли личностный «когнитивный» стиль предпосылкой избираемой политиком идеологической позиции или, напротив, эту позицию определяют в основном другие объективные и субъективные, в том числе биографические, факторы?» [95]. На наш взгляд, подобные исследования американских ученых не только не вносят ясности в вопрос идеологической мотивации политических лидеров, но напротив только запутывают дело. Получается, что следствие ставится на место причины, от чего реальные причины выбора политиком определенной идеологии не становится более доступной. Даже если рассматривать, как это делает Дилигенский, тот вариант, что интегративная сложность является производным от позиции (политик воспринимает и познает действительность так, как требуют его взгляды, партийная принадлежность и политическая интеграция), то совсем не ясно какую пользу для научного познания несет эта категория. Думаем, стоит привести пример того, как данной теорией пользуются западные исследователи. Американские ученые П. Суедфелд и А. Рэнк в работе, посвященной психологии и политическим биографиям 19 деятелей, игравших ключевую роль в пяти различных революциях, пришли к выводу, что свойственная им личностная степень «концептуальной сложности» повлияла на их будущее после прихода к власти революционных сил. У революционных лидерам с наиболее жесткими и догматическими когнитивными стилями не получалось сохранить свое главенствующее положение, когда перед ними вставала задача управления страной, требовавшая других психологических качеств. Особенно показательным в этом отношении авторы полагают сравнение политических судеб таких деятелей как Ленин и Троцкий [96]. Однако выше приведенный взгляд «с запада на восток», показывающий видение американскими учеными психической сути лидеров, но стоит привести и иное видение, взгляд с «востока на запад». Отечественный ученый Е.В. Егорова, в своей работе «Психологические методики исследования личности политических лидеров капиталистических стран» дает анализ восприятия Советского Союза ведущими деятелями рейгановской администрации - госсекретарем А. Хейгом и военным министром К. Уайнбергером. Обоих министров одного из наиболее жестко антисоветских американских правительств в истории объединяло крайне враждебное отношение к СССР и проводимой нашей страной внешней политики. При этом Уайнбергер, по наблюдению исследовательницы, «обладает более гибким мышлением, чем Хейг, его образ СССР более целостен, структурирован (у Хейга этот образ носит «мозаичный» характер), он более способен к прогнозированию событий. Из этих портретов ясно вырисовывается интеллектуальное превосходство военного министра по отношению к госсекретарю, но в то же время и большая твердость, однозначность, идеологическая зашоренность позиций Уайнбергера: в своем отношении к СССР он исходил прежде всего из перспективы вооруженного конфликта с СССР. По мнению Егоровой, Хейг способен смягчить свою линию в отношении Советского Союза, для Уайнбергера она такую возможность исключает [97]. Из этого примера мы делаем вывод, что реализм и гибкость в политике напрямую зависят от интеллекта политического лидера, поскольку интеллект это помимо всего прочего еще и способность реально оценивать ситуацию и принимать практически верное решение, даже если оно и не до конца соответствует убеждениям данного политического деятеля. Что же касается такой категории как, интегративная сложность соответствующей понятиям реализм и гибкость, то стоит признать, что мы не видим смысла для ее использования. Рассматривая категорию интегративной сложности, была затронута, хотя и вскользь, тема интеллекта. На этот счет в США, у политических психологов существуют довольно интересные исследования. Так, Гибб пишет: «Лидеры не могут слишком возвышаться над не-лидерами… Любое приращение интеллекта дает более мудрое правительство, но толпа предпочитает быть плохо управляемой людьми, которых она понимает» [98]. У этого мнения есть и определенные подтверждения, так наиболее низкий уровень влияния обнаружился у лидеров, чей интеллектуальный потенциал в 34 раза ниже или выше среднего, наибольшей же успех, в частности на выборах, достигается теми, у кого он превышает средний на 25-30% [99]. Эти данные получены в ходе исследований проводимых в США, и абсолютизировать специфичную американскую культуру не стоит. Однако и в ряде других стран, и в России мы можем наблюдать схожую картину. Но все же не стоит забывать, что если лидеры в какой то стране или в каком либо обществе кажутся или являются «не слишком умными» то у этого, безусловно, есть причины. Конечно, рассматривать подобные причины мы сейчас не станем, но все таки остановимся не на долго. Политический лидер, руководитель, вождь на то и лидер, что бы уметь не только «быть», но и «казаться». Поэтому слепо верить в слабый интеллект политиков в телевизоре торопиться не стоит, хотя исторически может сложиться такая ситуация, что у определенного общественного класса, социальной группы, слоя, политической партии или движения достаточно сильного лидера может и не быть. На это, конечно, есть свои причины, и в обобщенном виде они выглядят как историческое умирание, на основании самоизживания какого либо класса. Примерами такой ситуации могут служить: упадок Римской империи, разложение и падение феодализма. В подобных исторических условиях у данной общественной силы (будь то рабовладельцы, феодалы, буржуазия) нет исторического будущего, их роль в истории сыграна, и время покидать сцену. Тут, разумеется, в корне причин находится экономическая жизнь общества, в которой, какой либо из классов утрачивает свою роль, перестает быть локомотивом, превращается в тормоз. И это вовсе не обязательно только господствующий класс, эксплуатируемые классы подвержены тем же явлениям. Один довольно известный политик умеренно левых взглядов (социал-демократ) в беседе о националпатриотах России задал вопрос: «Почему они все такие убогие?» Ответ на этот вопрос видимо стоит искать в процессах происходящих сегодня в мире. Речь идет в первую очередь о глобализации. Объединение мира неизбежно и необходимо, это понимают как глобалисты, так и антиглобалисты, последние противятся не этой исторической тенденции, а характеру самого объединения мира, выступают против власти в объединенном мире транснациональных корпораций. Так вот, националпатриоты выступают с консервативных позиций, то есть как глобалисты, так и антиглобалисты смело могут назвать националпатриотов консерваторами. Их идеи не актуальны, не соответствуют ходу исторического развития, ни одной стороне его противоречивого характера. В силу того, что нацинально-оградительные политические силы стремятся сохранить «старый мир» и не допустить движение вперед, экономические корни этих движений нужно искать среди консервативных экономических сил. Исторически изжившие себя эти силы не могут выдвинуть ни одного нового яркого политического лидера, как не может находящаяся на смертном одре женщина забеременеть, вынести и родить здорового и сильного ребенка. Теперь стоит разобрать еще одну сторону политического лидерства, сторону отношений интеллекта и приспособленчества, конформизма. Рассматривая взаимоотношения политического лидера и политических сил Г.Г. Дилигенский пишет: «Прежде чем выйти на поле предвыборных баталий, политик должен получить поддержку какой-то команды - партии и особенно ее верхушки, достаточно влиятельной части истеблишмента. На этом уровне политической конкуренции действуют социально-психологические механизмы, типичные для отношений в малых группах: чтобы возглавить команду, приобрести сторонников, будущий лидер должен удовлетворять установкам и ожиданиям своих коллег, психологически приспосабливаться к ним. И хотя очень сильный, самобытный лидер способен сам заново сформулировать систему ценностей своей команды или групп поддержки, но чаще всего он должен проявлять конформизм по отношению к групповым ценностям и ожиданиям. Такая ситуация крайне неблагоприятна для людей с сильным интеллектом и весьма удобна для посредственностей. Сила ума - это, прежде всего его творческий потенциал, способность находить неординарные, принципиально новые решения, психология же группового конформизма неизбежно подавляет эту способность. Поэтому люди, обладающие сильным умом и потребностью в его реализации, чаще идут не в политику, а в науку, литературу и публицистику. Политиками же чаще всего становятся те, для кого позиции власти важнее выявления собственного творческого потенциала или вообще таковым не обладающие. Речь здесь идет, разумеется, о, так сказать, «обычных», «среднестатистических» политиках и политических лидерах. Но не о тех, которые приходят в политику, движимые собственной или усвоенной политической идеей, выражаемыми ею социальными интересами. Здесь мы подходим к проблематике, которая касается уже не интеллектуально-когнитивных, но мотивационных аспектов психологии лидерства» [100]. Политические руководители, каким бы значительным или незначительным интеллектом они не обладали, далеко не всегда являются лидерами, тут стоит разделить политических деятелей на две группы: на тех, кто считает политику призванием, и на тех, для кого это только работа. Наш опыт знакомства с политическими лидерами в России говорит о том, что подобное разделение не только существует на практике, но и просто обнаруживается. Так деление на реальных и фиктивных политических лидеров находит в нашей стране следующее выражение: существуют два вида политических партий, один из них это реальные партии, где есть функционирующие подразделения, активисты, избираемые, либо назначаемые руководители, и есть бумажно-электронные партии, где нет реальных членов, а есть списочные, где нет реально выдвинувшихся, придерживающихся партийной идеологии лидеров. К первой группе партий можно отнести такие общеизвестные организации как КПРФ и ЛДПР, конечно существует еще несколько других политических партий и движений которые тоже можно отнести к этому виду. Вторая группа представлена массой внезапно возникающих, а потом неожиданно исчезающих партий, мы видели их множество за последние десять лет, взять хоть «Партию любителей пива», хоть НДР. Из современных политических партий стоит назвать только одну, таковой является Народная партия. Эта организация (довольно заметная, в отличие от десятков других подобных партий) создана сверху вниз в виде пирамиды, с верху идут деньги снизу работа. Списки членов подобных организаций довольно велики, но реально практически все внесенные в них люди не только не «исповедуют идеологию своей партии», но и в ее деятельности ни принимают никакого участия. Исключение составляют назначенные в подобных организациях руководители, лидеры, которых мы называем фиктивными политическими лидерами, то есть не обладающими ни лидерскими качествами, ни даже необходимыми для политического руководителя знаниями. Эти деятели, принятые на работу в эти организации, что называется, участвуют в спектакле, заучивают фразы и позы. Потом просто работают по созданию в обществе иллюзии существования их партии. Эти люди вовсе не глупы и прекрасно справляются со своими обязанностями, но они не лидеры. Совсем другую картины мы наблюдаем в реальных политических партиях, где идет постоянная работа, где люди реально придерживаются идеологии своей партии, даже развивают ее, а не просто заучивают фразы из программных заявлений. В этих условиях, постоянных обсуждений позиции партии, непрерывной работы, когда объективно существуют потребности в грамотных преданных делу организации руководителях и выдвигаются настоящие политические лидеры. Это люди совсем другого порядка, нежели фиктивные лидеры, они действительно могут организовать других людей, повести их за собой, добиться успеха. Ради стоящей перед ними и их партией или движением цели они, не останавливаясь перед преградами, и не сворачивая на новое более хлебное место, способны превзойти самих себя, но добиться результата. Эти лидеры постоянно развиваются, приобретают новые качества, продвигаются вперед, своим примером и активной работой воспитывая новых лидеров. Но какую во всем этом роль играет интеллект, ведь именно этот вопрос стоит на данный момент перед нами? Все это описание мы приводим лишь с той целью, чтобы показать, что Г.Г. Дилигенский рассматривает, как нам кажется вопрос политического лидерства так, что фиктивные и реальные политические лидеры у него сливаются в одних общих лидеров. Он видимо даже и не подозревает о существовании такого разделения, хотя оно существует не только у нас, но и во всем мире, и в известной степени является следствием «поля предвыборных баталий». Но если посмотреть глубже то реальной причиной существования как фиктивных политических партий, не нужно объяснять что их существование не бессмысленно и даже крайне полезно для определенных классов и их частей, является пассивность большинства населения многих современных стран в политической жизни. Фиктивные организации и лидеры призваны подстроиться под интересы определенной части населения, предложить «новые подходы», собрать ее голоса и если необходимо раствориться. Что происходит с фиктивными лидерами? Они разбегаются, исчезают с поля зрения, а потом нанимаются в новые партии, это ведь их работа. Но все-таки интеллект? У Г.Г. Дилигенского мы не находим полного рассмотрения умственных способностей личности политического лидера. Так он пишет: «Сила ума - это прежде всего его творческий потенциал, способность находить неординарные, принципиально новые решения, психология же группового конформизма неизбежно подавляет эту способность. Поэтому люди, обладающие сильным умом и потребностью в его реализации, чаще идут не в политику, а в науку, литературу и публицистику. Политиками же чаще всего становятся те, для кого позиции власти важнее выявления собственного творческого потенциала или вообще таковым не обладающие. Речь здесь идет, разумеется, о, так сказать, «обычных», «среднестатистических» политиках и политических лидерах». В этом отрывке из уже приведенной нами выше цитаты мы можем отчетливо обнаружить некое отстранение в понимании интеллекта, или «силы ума» от значения известных психологических категорий «ум» и «воля». Не могу сказать, что это однозначные или полярные категории. С ними их применением в психологии связано довольно много конфликтов. Понятие «воля» было введено Аристотелем, ему же мы обязаны и путаницей с ним связанным. Дело в том, что Аристотель, а вслед за ним и многие «последователи» понимали ум как познавательную сферу психики, а волю как аффективно-волевую, таким образом, возникало противопоставление ума и воли. Не верность такого подхода доказал советский психолог Б.М. Теплов в работе «Ум полководца», причем сделал это опираясь на самого же великого античного философа. Теплов показал, что воля есть не что иное, как практический ум, а «просто ум» есть теоретический ум. Возвращаясь к пониманию интеллекта, отметим, что это скорее соотношение ума и воли, нежели просто ум. Политический лидер для успешной деятельности должен обладать таким сочетанием ума и воли, которое позволило бы ему реализовывать самые разнообразные задачи. Так, мы полагаем, что сочетание, в котором ум равен воле, практически во всех политических ситуациях является одинаково полезным. Оно, во всяком случае, лучше того в котором ум больше чем воля или наоборот. В первом случае политик будет больше думать, чем действовать и потерпит неудачу, во втором неуспех придет к нему по причине необдуманных действий. Конечно, подобные рассуждения являются лишь психологической абстракцией, но, выдвинув в свое время эти взгляды, Наполеон произвел буквально революцию в понимании некоторых вопросов психики политических деятелей [101]. Теперь само время уделить внимание мотивации политических лидеров. И в очередной раз мы обращаемся к исследованиям в этой области американских психологов, Г. Лассуэл в своих работах доказывает, что психологической основой политической деятельности является бессознательное вытеснение «частных конфликтов», пережитых личностью, в сферу общественных объектов и последующая их рационализация в понятиях общественных интересов. По его мнению, проявляющаяся во все более сильной форме потребность во власти имеет компенсаторное происхождение: обладание властью психологически компенсирует ущербность, фрустрацию, испытываемую личностью [102]. Иллюстрацией к тезисам Лассуэла может служить высоко оцениваемое в Соединенных Штатах жизнеописание президента В. Вильсона, написанное А. и Дж. Джордж. Тяга Вильсона к власти и присущие черты его политического стиля: жесткость позиций, неумение идти на уступки и компромиссы авторы выводят из отношений будущего президента США со строгим и взыскательным отцом. Эти отношения, соединявшие идентификацию с отцом и подавленную враждебность к нему, породили в психике Вильсона фрустрацию, которую возмещало жесткое осуществление власти [103]. В американской политико-психологической литературе подобное психоаналитическое исследование явление вполне типичное, такому «вскрытию» подвергаются практически все более или менее заметные национальные политические деятели. В одной из биографий Р. Никсона данный президент изображается как невротик, одолеваемый страстью к самоутверждению, боязнью смерти и потребностью в эмоциональном враге, что порождало у него тяга к провоцированию политических кризисов, подозрительность, социальную изоляцию и проблемы в принятии решений [104]. Разумеется, возможно, давать подобным выводам не однозначную оценку, однако, в американской политпсихологии психопатологический подход, несмотря на его большую популярность, и не только в США, но и вообще в мире, вызывает и серьезные возрожения. Так, Р. Лайн противник данной теории выдвинул в противовес ей положение, суть которого в том, что, успешными демократическими политиками становятся как раз уравновешенные люди, со здоровой психикой [105]. Однако эти полярные теории, хотя и отражают в определенной мере реальную картину, не могут дать ее целиком. На самом деле, вопрос этот значительно сложнее, чем многие думают. Политические лидеры, конечно, встречаются с всякими психическими отклонениями, но вот вопрос, где он этот эталон психического здоровья, нормальности, в чем он? Однозначного ответа тут быть не может, поскольку политические лидеры представляют различные общественные классы и социальные группы, а у них одинаковых норм поведения, ценностей, интересов нет. У разных социальных сил разные особенности психики, а лидер продукт своего класса, он, конечно, изменяется, впитывает в себя некоторые особенности других социальных групп, вырабатывает новые черты, но так же сталкивается с противоречиями в нем самом связанными с социальными противоречиями в обществе. Эти моменты, оказывая влияния на лидера, приводят к изменению характера его психики, и это не редко приводит к неврозам, раздражительности, несбалансированности поведения. Так же возможно и консервация лидером его старых психических качеств, это тоже не способствует улучшению его личных качеств. Можно предположить, что психическая устойчивость и в то же время хорошая критическая восприимчивость способны принести политическому лидеру много пользы, поскольку не позволяют легко утрачивать старые полезные и необходимые качества и в тоже время позволяют приобретать новые. Однако, изучение отдельных сторон этой проблемы, таких как, например: дефицит эмоционально позитивных отношений - любви, внимания, сочувствия - в раннем детстве может стать первым звеном в раскрытии причин толкающих личность к власти. Существуют, например, специальные исследования, выясняющие связь стремления человека к лидерству с отсутствием в его семье отца в раннем детстве [106]. Подобные наблюдения политических психологов кажутся довольно вескими, ведь не только в США неблагополучная семья и тяжелое, конфликтное детство - обычная черта биографий властолюбивых и жестких политиков. Однако не благополучное детство еще не является чем-то вызывающем в человеке страсть к власти, а скорее служит причиной возникновения желания преобразовать общество настолько, чтобы избавить его от недостатков, в том числе и тех, что калечат психику детей через трудное детство. Конечно, подобная мотивация к власти существует скорее подсознательно, человек стремится стать лидером, чтобы излечить общество от тех недостатков, в существовании которых он убедился на практике, и, причем вовсе не обязательно в детстве. Довольно широкое распространение получила в наши дни среди психологов так называемая Мотивационная теория, суть ее состоит в том, что в совершении всякого действия присутствует мотивация, то есть основание в виде одного или нескольких мотивов. Не смотря на свою популярность, данная теория имеет и немало противников, которые считают ее поверхностной, не рассматривающей глубинных причин поведения людей, касающейся их поверхностно. Мы не станем сейчас углубляться в полемику приверженцев и недругов этой теории, а попытаемся найти самостоятельный подход к проблеме объяснения поведения людей, поведения лидеров, их мотивации. Как бы не хотелось, но без категории мотив не обойтись, и дело вовсе не в моде на новую психологическую теорию. Философский словарь дает следующее определение мотива: «Мотив - осознанное побуждение, обусловливающее действие для удовлетворения какой либо потребности человека» [107]. Итак, мы видим, что мотив это осознанное побуждение, замете, это очень важно, ведь побуждение может быть еще и подсознательным, вот почему не стоит ограничиваться только таким пониманием мотивов. Вместе с мотивами интересы и потребности так же играют заметную роль в деятельности политического лидера, как и любого иного человека, с той только разницей, что у первого они более тесно связаны с политической деятельностью. Не стоит подробно останавливаться на потребностях, так как эта сфера воздействия на психику человека довольно глубоко изучена советской научной школой. Но все же стоит заметить, что потребности подразделяются на следующие виды: материальные и нематериальные, общественные и физиологические. При этом в своей сумме и своем значении потребности постоянно изменяются. Это связано с постоянным развитием человека и общества, ведущим к развитию существующих потребностей, исчезновению некоторых старых потребностей и появлению новых. Касаясь дальше побудительной стороны политического лидерства, стоит говорить и об интересе, поскольку именно через него нам открывается подлинная причинность превращения обычного человека в политического лидера. Интерес это причина действия индивидов, социальных общностей (класса, нации, профессиональной группы), определяющая их социальное поведение [108]. А о причинах поведения, действия, поступков направленных на превращение в политического лидера и идет речь. Тут существует две стороны, ода это непосредственно личный интерес, а другая это ассоциативный интерес. Первая сторона выступает в виде непосредственных интересов личности, будущего или настоящего политического лидера. Она полностью построена на его индивидуальных потребностях. Вторая сторона, которую мы называем «ассоциативной» построена не на собственных интересах и потребностях, а на коллективных потребностях и ассоциации себя с другими, с каким либо общественным классом, социальной группой и их потребностями. Поведение политического лидера определяется сочетанием и соотношением этих видов причин, практически невозможно существование отдельно от другой ни одной из групп причин. Это связано с тем, что человек, а каким бы политическим деятелем он не был, он человек, был и остается существом биосоциальным. Существом, у которого есть потребности как сугубо индивидуальные, так и коллективные. Так же, как мы уже заметили немного выше, потребности подразделяются в своей классификации еще и на материальные и нематериальные. Приведенный выше взгляд, разумеется, не является единственным, Альфред Адлер, например, еще много лет назад утверждал, что стремление к власти и к превосходству возникает из первоначальной недостаточности власти, но и это не единственный подход. Так, кроме потребности во власти и в компенсации неосознанного психического дискомфорта в качестве мотивов лидера выделяются его убеждения и стремление решить какую-то политическую проблему (например, вывести страну из кризиса); чувство долга; потребность в одобрении и уважении со стороны других людей; в статусе и признании; те требования («вызов»), которые предъявляет к лидеру занимаемое им положение [109]. Исследователи американских президентов склонны выделять три доминирующие мотивации политических лидеров: во власти, в достижении цели (успехе) и во внутригрупповых связях, в любви, дружбе, в целом в положительных межчеловеческих отношениях [110]. Отметим, что на западе, особенно в США исследователи не склонны копаться в причинах политического лидерства, они предпочитают выдавать мотивы за причины и не стремятся вникнуть в то, что за ними стоит. Все эти подходы хотя и стремятся указать конкретную причину, или их группу, побуждающую политического лидера к власти, но не дают целой картины. Распространенным, как мы уже отмечали ранее, является взгляд на стремление стать политическим лидером, как на что-то ненормальное, как на психическое отклонение. Подобным вопросом задаются не только психиатры, но и политологи, так отечественный ученый Г.Г. Ашин рассматривая эту проблему в своей статье «Политическое лидерство: оптимальный стиль» задается вопросом, является ли стремление к лидерству патологией [111]. Такая постановка вопроса кажется, нам интересной и способной помочь раскрыть некоторые новые побуждающие к политическому лидерству стороны внутреннего мира человека. Но, для нас очевидно, что превращение человека в политического лидера является следствием потребности всякой политической силы в руководителе, вожде, лидере. Эту закономерность мы называем объективной потребностью в лидерстве. Но все-таки явление политического лидерства имеет и еще одну сторону - субъективную потребность в лидерстве. Эта потребность является частью психики человека и не всегда может происходить из ее здорового состояния. Н. Ракитянский в своей статье «Проблема психодиагностики политических лидеров» указывает на то, что основой диагностики политических лидеров надо считать наблюдение за их реальным поведением, только на основании которого, а не тестов можно делать выводы [112]. Разумеется, такой подход к изучению психики конкретных политических лидеров нельзя не признать верным, однако для всякого серьезного ученого понятно, что «реальное поведение» политических лидеров не всегда отличимо от образа. Приступая к рассмотрению субъективной потребности в лидерстве, нельзя не остановиться и на патологических моментов присущих многим политическим лидерам. Известный современный ученый А.И. Пригожин в статье «Патология политического лидерства в России» выделяет следующие патологии лидеров, которые можно все вместе назвать Идеалистическими, так как в их основе лежит нездоровая идеализация лидером самого себя, своего окружения, народа, идей, норм и так далее [113]. Однако подобное поведение лидера, но отвечающее требованиям обстоятельств можно ли назвать патологией? Тут даже наблюдение за реальным поведением мало что может дать, а вот когда такое поведение, например идеализация себя, имеет место в совершенно неподходящее время, тут очевидно - это патология. Различие общественных отношений, связанное с существующим в обществе социально-экономическим строем, определяет и поведение лидеров, не сложно представить себе поведение вождей античного мира, или классического средневековья, оно чрезвычайно отличается от того поведения, которое мы привыкли видеть у современных политических лидеров. Разбираясь, не в причинах они ясны - это строй, общественные классы и так далее, а в сущности поведения лидеров различных эпох мы должны обратить внимание на одну особенность - отношение лидеров к человеку. Происходя из социально-экономических отношений и общественного строя поведенческие особенности политических лидеров всегда, как на лакмусовой бумажке проявляются в их отношении к людям. Это отношение, хотя и варьируется в зависимости от класса, к которому принадлежит тот или иной человек, но все же имеет общие, присущие каждой эпохе, общественному строю черты. Л.И. Гинзберг в статье «Личность современного руководителя - создателя гуманитарных отношений в педагогическом коллективе», говоря об отношении к людям, рисует идиллическую картину: «Человек рассматривается как высшая цель общественного развития, в процессе которого обеспечивается создание необходимых условий для реализации всех его потенций, достижения гармонии в социально-экономической и духовной сфере жизни, наивысшего расцвета конкретной человеческой личности» [114]. Возможно ли такое отношение к человеку в наше время, или было ли оно возможно в прошлом? Конечно, в предшествующие эпохи такого не было, и быть не могло, поскольку как в суровом первобытном обществе, так и в последующих эксплуататорских обществах человек, внутренние богатства его личности как самоценность никого не волновали, а значение имел в первую очередь материальный продукт, который мог быть произведен этим человеком. Современное буржуазное общество хотя и тужится казаться демократичным, основано на эксплуатации человека человеком, и отношение человека к человеку всегда, пусть даже и подсознательно, включает в себя понимание человека как рабочей силы, а не бесценной личности. Господства «царства необходимости» по сути, формирует отношение к человеку и у политических лидеров согласное духу эпохи. Политические лидеры нашего времени зачастую лицемерны, они строят из себя любящих человека, однако, на самом деле смотрят на людей как на материал, источник благ, они рассматривают каждого человека как представляющего определенный общественный класс. Это, разумеется, не исключает существования у политических лидеров определенных нематериальных ценностей, интересов и идеалов, но даже у левых коммунистических лидеров существует порой гораздо в меньшей форме но, по сути, тоже отношение к человеку. Наше время, являясь периодом борьбы изживающего себя капиталистического строя и нарождающегося социалистического, находит свое выражение не только в борьбе революционных и контрреволюционных тенденций, но и в борьбе общественных отношений. По сути, то отношение к человеку, которое мы приводим выше в цитате Л.И. Гинзберга смело можно назвать социалистическими, они при всей своей кажущейся нереальности и нежизненности, тем не менее, постепенно начинают распространяться и находят все больше сторонников. Речь, разумеется, пока не идет об их скорой и окончательной победе, она непременно наступит, но это не простой процесс. Среди известных современных политических лидеров мы можем видеть некоторое количество людей, которые по своим психологическим ценностям приближаются к этому описанию, это такие как Фидель Кастро и субкоманданте Маркос. Разумеется, людей такого склада можно найти и среди менее заметных политических деятелей, но большинство политиков представляющих интересы господствующего класса традиционно не высоко ставят человека, но общество непрерывно развивается, и изменилось настолько, что без лицемерия такие политические лидеры обходиться могут все реже и реже. Так президенты США Билл Клинтон и Джордж Буш прикрывали свою агрессивную внешнюю политику заботой о соблюдении прав человека сперва в Югославии, а затем в Ираке. И все-таки даже такое «корректное» поведение с их стороны не избавило их, это особенно заметно в последнем случае от массового протеста населения мира. Конечно, политические лидеры во все времена классовых обществ не обходились без лицемерия, это объясняется тем, что руководить им приходилось всегда в интересах какого-то одного класса, а вот привлекать на свою сторону нужно было как можно больше классов и социальных групп. Иначе как можно успешно, с наименьшим сопротивлением, проводить свою политику в разделенном обществе с противоречивыми интересами? Становление политического лидера, превращение в него простого человека всегда связано с самосознанием личности. В.Ф. Софин в статье «Политическое самосознание и самоопределение личности» пишет: «В психологическом плане самоопределяющаяся личность - это индивид, осознавший цели, жизненные планы, идеалы (что он хочет), свои личностные и физические свойства (что он есть), свои возможности, склонности, дарования (что он может) и требования, предъявляемые к нему нормами, принятыми в группе, коллективе, обществе (требуется), и готовый функционировать в системе общественных отношений. Соотнесение личностью указанных элементов между собой, их оценка и переживание этого процесса выступают регулятором конкретных поступков и поведения личности, определяют содержание, интенсивность, целенаправленность и уровень деятельности. Весь этот процесс и есть проявление самосознания» [115]. Пожалуй, врядли можно что-либо сюда добавить, все выше приведенное описание в полной мере подходит и для самосознания политического лидера. Однако для становления политического лидера самосознание это только одна внутренняя сторона, существует еще и внешняя, объективная реальность существующих общественных отношений. И если самосознанием политического лидера определяется, как будет действовать лидер, то общественным строем определяется, где он будет действовать, в каких условиях. При этом стоит отметить, что вторая - объективная сторона определяет первую сторону, ее характер и особенности. Данные взгляды, на личность в целом и личность политического лидера в частном, основаны на так называемой деятельностной теории психологии. Она в отличие от рассматриваемой нами выше мотивационной теории изучает человека и общество с позиции первостепенности человеческой деятельности и рассматривает развитие личности в тесной связи с развитием общества: «Выявление своих возможностей, осознание требований коллектива, общества, оценка своих достоинств и недостатков проистекает из активной деятельности» [116]. Эта созданная советскими учеными психологическая теория является, на наш взгляд, наиболее глубоко научной из всех существующих на сегодня. Не редко политические лидеры не придают должного значения общественному мнению, это, разумеется, имеет как свои причины, так и свои последствия, и, увы, они далеко не всегда бывают положительными. Политический лидер, какое бы он высокое положение не занимал, и интересы какого бы класса не представлял должен всегда обращать внимание на общественное мнение, поскольку оно есть выражение настроения людей тесно связанного с объективными причинами. Общественное мнение к тому же еще и формирует сознание политических лидеров и простых людей. Вот как об этом пишет Р.М. Тухватуллин в своей статье «Общественное мнение как средство формирования политической активности личности»: «Участие общественного мнения в формировании политического сознания личности состоит в том, что поддерживая одни и осуждая другие поступки, общественное мнение дает личности нравственный и политический ориентир. В результате постоянного и многократного воздействия общественного мнения в сознании индивида формируется целостная ориентация и стереотипы поведения…» [117]. Политический лидер, безусловно, должен для успеха ориентироваться на общественное мнение, но при этом необходимо не забывать и того, что общественное мнение не всегда одинаково. К тому же оно состоит из мнений общественных классов и социальных групп, которые не всегда совпадают, поскольку интересы этих сил сильно отличаются, что указывает на внутреннюю противоречивость всякого общественного мнения в классовом обществе. Изучая психику политических лидеров нашего времени, мы не можем не обратить внимания на индивидуалистскую и коллективистскую ориентацию лидеров. Иначе говоря, современные политические лидеры, как представители революционной эпохи, эпохи смены общественно-экономической формации, могут быть разделены на индивидуалистов и коллективистов, замете это не всегда совпадает с их социалистической или капиталистической ориентацией. То есть лидер индивидуалист вполне может быть коммунистом, а коллективист иногда может стоять и на позициях капиталистического строя, но все же чаще всего все именно так. Коллективистические, как и индивидуалистические ценности, как простой личности, так и политического лидера воспитываются обществом, и конечно от общественных отношений, ценностей господствующих в обществе либо каком-либо его классе или группе зависит то каким будет сформирован человек, лидер. Давно уже на Западе сформировался политический фетишизм, отмечает Е.С. Бразгова в статье «Политическое воспитание молодежи в США», школы, колледжи и университеты формируют у молодых людей иллюзию достижения высоких политических постов за счет индивидуальной политической активности, при этом ведущим принципом воспитания, формирования жизненной позиции остается индивидуализм [118]. Конечно, с восьмидесятых годов прошлого века на Западе многое поменялось, так все большее распространение получает коллективистская мораль, невиданные доселе масштабы принимает антикапиталистическое движение, которое, являясь в преобладающей мере молодежным, начинает по-новому формировать политических лидеров. Остановимся еще раз на теории разделения лидеров по ориентации на индивидуалистскую и коллективистскую. Подобное деление имеет еще и другое название, тут мы переходим к уже многократно упоминаемым взглядам Эриха Фромма. Этот выдающийся американский ученый в своей работе «Иметь или быть?» выявил и противопоставил два вида психической ориентации человека: на обладание и на бытие. В первом случае человек стремится, как можно больше иметь, для него Я это то, что он имеет, причем обладание имеет отношение не только к вещам, но и к людям, воспоминаниям, мыслям. Напротив, во втором случае Я понимается не как «Я это то, что я имею», а как «Я - есть», человек с таким пониманием себя нацелен не на обладание как можно большим количеством вещей, а на их оценку, на принятие, но не обладание. Понимание Я, как обладание тесно связано и культом потребления, господствующим в современном буржуазном обществе [119]. Для нас особый интерес представляет отношение двух этих форм ценностной ориентации личности к власти, поскольку это непосредственно связано с политическим лидерством. Развитие личности политического лидера, согласно Эриху Фромму, по пути способности интеграции с обществом ведет к утверждению власти по принципу бытия, в тоже время личность такого лидера основана не только на его единстве с миром, но и компетентности. Обратным образом выглядит картина становления личности политического лидера по принципу обладания, тут основную роль начинает играть даже не компетентность лидера, а его общественный статус и основой его выступает материальная опора. Более того, в этой форме власти политического лидера компетентность перестает играть даже ту роль, что она имеет во власти по принципу бытия. Вместе с тем происходит и отчуждение власти, она переносится на мундир, корону, жезл, приобретая связь с какой-либо вещью. Человек, наделенный властью, получает ее не столько от людей, сколько от статуса вещей или даже титулов. Вместе с тем в представлениях других людей компетентность, способность властвовать, переносится с человека на определенный объект [120]. Так же, в свете той же проблемы, Эрих Фромм разделяет власть на «рациональную» и «иррациональную»: «Рациональная власть основана на компетентности; такая власть способствует росту человека, который на нее опирается. Иррациональная власть зиждется на силе и служит для эксплуатации того, кто ей подчиняется» [121]. Важной проблемой в изучении политического лидерства является вопрос морали. Вожди, политические руководители не редко как принято считать поступают аморально, предают, убивают, обманывают. Однако, подобные оценки не редко строятся на позициях общественной морали более поздних исторических периодов, так поведение феодальных политических лидеров мы оцениваем с позиции современной буржуазной морали. В такой «несвоевременной» оценке в значительной мере кроется не верное понимание поступков политических лидеров. Мы порой считаем безнравственными те поступки выдающихся деятелей, которые их современниками так не воспринимались. Но это только одна сторона, касающаяся эпохи, общественно-экономического строя, формации и ее морали. Другая сторона понимания морали в поведении политических лидеров кроется в том, что общественная мораль существует не только как формационное явление, но и как классовое, и социально-групповое явление. Будучи продуктом истории классового общества (мораль другого общества мы не рассматриваем) мораль, то есть правила поведения во всех областях общественной жизни, одна из форм общественного сознания, социальный институт, существую в виде господствующей морали общественно-экономической формации, заметно отличается для различных классов и социальных групп этой формации. Особенно ярко проявляются эти отличия для борющихся классов и групп. Так проявление этих различий, порожденных и порождающих общественные противоречия, можно видеть на примере неоднозначной оценки одного и того же события различными классами, и даже различными социальными группами внутри общественных классов. Образцом сложнейшей структуры оценки моральности событий может служить убийство Юлия Цезаря, когда патрицианская сенатская аристократия восприняла его как благородный подвиг патриотов, а всадники, декурионы и плебеи как чудовищное преступление. Какова могла быть оценка события рабами? Разумеется они в своей основной массе не испытывали к этому политическому деятелю никакой любви или жалости. Довольно интересным примером неодинакового поведения представителей различных общественных классов служит смерть такого выдающегося правителя как король Франции Людовик XIV, крупная аристократия которой он обеспечил своим правлением «золотой век» была безгранично опечалена и глубоко скорбела, особенно предвкушая политические сложности, в то же время вся остальная «не благородная» Франция ликовала и веселилась [122]. Мы можем отыскать в истории море подобных примеров, но для нас важно сейчас сделать вывод: различные общественные классы и социальные группы имеют различную мораль, хотя для периода одной общественно-экономической формации она и имеет очень много общего и схожего, и по-разному оценивают одни и те же события и поступки. Причина такого различия кроется в причинных корнях существования морали как правил и норм, предписаний и оценок, которые сформировавшись стихийно и будучи подкреплены силой массового примера, привычки, обычая, общественного мнения отражают интересы и потребности общества и (или) его классов. Мораль, существуя в психике людей, носит как сознательный, так и подсознательный характер. Господствующие в обществе классы активно навязывают другим классам необходимую и выгодную им для сохранения своего господства мораль. Политические лидеры неотделимы от общественных сил, которые они представляют и их морали, поэтому их поступки имеют такую противоречивую оценку. Лидер, как бы он не поступал, своими действиями, или даже просто высказываниями, затрагивает коренные для морали интересы различных общественных классов и групп, и поэтому оценка моральности его деятельности прямо зависит от того, в чьих интересах она производится. Так самый честный и искренний лидер низов общества, как, например президент Сальвадор Альенде, всегда оказывается безнравственным чудовищем для своих противников - имущих классов. Еще одной характерной чертой морали является ее постоянное измениение, движение, развитие, а порой и деградация [123]. Эта черта находит свое наибюолее яркое выражение в социальных революциях, когда в корне изменяется мораль всего общества, изменяется вслед за измениниями общественно экономических отношений. Сложность классовых противоречий общественной морали накладывает отпечаток на политическое лидерство, требует от вождей особого умения выстраивать свою деятельность, так что бы учесть их моральную оценку различными общественными силами. Однако, как учит нас практика политической истории, политические лидеры иногда совершают и аморальные поступки, речь идет о таких поступках, которые даже в оценке политических и социально-экономических сил, которые представляет политический лидер выглядят аморальными, в таком случае лидера могут или «сместить» или простить. Вполне нормальным в таких случаях, а так же в случаях задевающих моральные установки других классов, сделать все возможное, чтобы скрыть аморальное поведение политического лидера. Затрагивая вопрос морали нельзя упустить из внимания вопрос религиозной принадлежности лидера, а вместе с тем нельзя обойти вниманием и взгляд на эту проблему в связи с лидерством Эриха Фромма. «При анализе психологического значения религиозных или политических доктрин нужно различать две проблемы. Во-первых, мы можем изучать склад характера индивида, создавшего новое учение, и стараться понять, какие именно черты определяли направление его мыслей. Конкретно это означает, например, что нужно разобраться в существе личности Лютера и Кальвина, чтобы обнаружить, какие черты характера побудили их прийти к определенным заключениям и сформулировать определенные доктрины. Другая проблема - это изучение психологических мотивов, присущих не создателю учения, а той социальной группе, к которой это учение обращено. Влияние любой доктрины или идеи зависит от того, насколько она отвечает психологии людей, которым эти идеи адресованы. Идея может стать активной силой истории лишь в том случае, если она отвечает настоятельным психологическим потребностям определенных социальных групп. Разумеется, эти проблемы близки друг к другу, поскольку психология лидера и психология его последователей схожи. Раз одни и те же идеи вызывают в них отклик, то их характеры должны совпадать во многих важных аспектах. Если отвлечься от таких факторов как особые способности лидера к мышлению и действию" то склад его характера оказывается, как правило, специфическим и для тех людей, кому адресовано его учение. Причем в характере лидера эта специфичность выражена особенно выпукло и резко; он может более четко и ясно сформулировать определенные идеи, восприятию которых его последователи уже подготовлены психологически. Тот факт, что в характере лидера более отчетливо проявляются черты характера его адептов, может быть следствием одной или более причин. Во-первых, его социальное положение может быть типичным для целой группы, условия жизни которой формируют характеры определенного склада. Во-вторых, случайные обстоятельства его воспитания и личного опыта могут развить у лидера черты характера, возникающие у целой социальной группы в результате ее общественного положения даже в том случае, если сам лидер к этой социальной группе не принадлежит. И наконец, может произойти наложение обоих этих факторов» [124]. Рассматривая в социально-психологическом аспекте связь идеи, лидера и общества Фромм не без успеха показывает, что характер лидера не типичен для его сторонников. Но это не означает, что он отдален от них. Напротив, это только сближает его с ними, поскольку в его характере обязательно есть черты, в своем происхожде6нии не обязательные для социально-политических сил возглавляемых лидером, но необходимые для реализации лидерских функций. Итак, мы достаточно подробно рассмотрели проблему политического лидерства в видении различных направлений социально-психологической ориентированности науки и отметили целый ряд новых для понимания сущностной природы лидерства моментов. Все это позволяет нам на данном этапе исследования политического лидерства видеть его непростую общественно-психическую природу, что в свою очередь открывает новые возможности для дальнейшего социально-философского рассмотрения проблемы и научного понимания природы формирования политического лидера.