Рагнарек

— Надо же — самый маленький камешек выбрали, — подумалось вдруг ему...

А волны памяти несутся вперед, и вот уже Золотоглазый по приказу Манвэ распят на проклятой скале, где завершили свой жизненный путь Эллери Ахэ -Эльфы Тьмы. И орлы кривыми своими клювами рвут плоть того, кто так боится боли, и обнажают ребра. Клювы и когти. Боль. Смерть. Боль и после смерти. Мишель катался по земле от боли, но даже в этой муке он ни на секунду не ослабляет защиту, не выпускает за очерченную линию души друзей, не подпускает к ним Пустоту. И все это — когда сознание убито волной боли, а шрамы горят адским огнем. Удерживает защиты. Подсознанием. Волей. Душой...

Ковчег уходил. Уходил, не зацепив ни ребят в деревеньке, ни весь этот мир: Мишель сумел захлестнуть всю планету, защищая ее от странствующего равнодушия. Но грозный странник все же не пожелал оставить это безнаказанным. Уже покинув этот мир, он ударил по герою-защитнику. Последнее, что почувствовал юный Сновидящий — сознание покинуло его. Падение. Пустота...

* * *

— Командор! — Антон вбежал в каюту Лата. — Майкл пропал!

— Как — пропал?!

— Утром просыпаюсь — а его койка пуста. Одеяло так лежит, словно он не вставал, а исчез прямо из-под одеяла.

— Ну — телепортировал куда... Разве ему это проблема?

— Не проблема... Но только не видел его никто... И на завтрак он не явился... Командор... Не сердись, но — это он не после вчерашнего разноса исчез? Может — обиделся, а?

— Не знаю... — вздохнул Лат. — Вообще-то никакого разноса не было и в помине... Так — беседа на темы параллельных миров...

Поглядев в спину выходящему из каюты Антону, Лат засобирался: стоило начинать искать. Ох, не с проста все это, чует сердце...

Глава 9

— И здесь живут люди!

Городок понравился мальчику. Тихий такой, степенно-провинциальный, он ласково обволакивал гостя неуемным тополиным запахом, пробуждая в душе что-то давным-давно забытое. Казалось — возвращается уже почти ушедшее детство. Хотелось просто зажмуриться и поплыть в облаках тополиного пуха, этой летней зимы, приветливой и манящей.

Шум авто не тревожил старые улочки с дощатыми тротуарами, и только раскатистый звоночек старинного трамвая звонкими шариками разлетался от резных деревянных стен двухэтажных домиков, похожих на сказочные замки или дворцы.

Где-то резвилась детвора — ее неумолчный гомон органично вплетался в тишину города, сливаясь с урчанием горлиц и сизым звуком перьев, рассекающих воздух. Где-то неумолчно звенели цикады, радуясь теплу и свету. Мир жил светлой своей жизнью, вдали от тревог, и никакие злые волшебники не в силах потревожить этот покой.

Мир, в котором нету места злу...

С шорохом пронеслась над головою и села на карниз птица.

— Угу у! Угу у! Угу у! — воркование горлицы навевает покой, и нет страха в душе, тает последняя тревога под палящим летним зноем.

Где-то пух тополиный легок,

И его не затопчут в грязь.

Там живет посреди слободок

Детский смех, словно юный князь.

И забытое оживает

В тополиной веселой пурге,

И о горе душа забывает...

Мишель сморщил переносицу:

— И о горе душа забывает... И о горе душа забывает, как... Ох!..

Как нередко бывало, вдохновение, полет души обогнало тяжелую поступь слов, и последняя строчка бесследно улизнула, не оставив в сознании ни следа! Обидно! Но разве можно всерьез обижаться, когда вокруг такой светлый мир?! Подумаешь — строчка...

Дребезжащий звук появился откуда-то сзади, вместе с дробным стуком подошв и детским смехом. Мальчик обернулся, и улыбка осветила лицо: по доскам тротуара катил на пошарпаном самодельном велосипеде пацаненок лет одиннадцати, в короткой мятой маечке неопределенного цвета и ярко-оранжевых трусиках, а за ним бежала стайка мальчишек и девчонок, радостно размахивая руками. Вихрем пронеслись они мимо Майкла и умчались за крашеный лазурью дом в конце улицы, лишь мельком покосившись на новичка. По хорошему взглянули, чисто и открыто, но задерживаться не стали. То ли чтобы не прерывать игру, то ли оттого, что был он постарше их, и засомневались они, будет ли интересно франтовато одетому "столичному" подростку с голопузой "малышней"...

Франтовато одетому... Мишель сам улыбнулся своим мыслям. Все познается в сравнении... Мог ли он назвать "франтоватым" свой повседневный костюм? Темно-лиловые слаксы, эдакие плотные узкие брючки, да того же цвета рубашка навыпуск. Казалось — перетяни пояском — и готовый костюм из цикла "Юный паж. Средневековье". Но ни один паж не нацепил бы подобного, посчитав чуть ли не верхом нищеты. А вот в тихом провинциальном городке эти же брюки и рубашка вызывающе "модные", и становится даже немного неудобно за свой вид...

"Столичному"... Да есть ли тут столица? Знают ли в этом солнечном городке понятие власти? Надеюсь, что нет...

Доски тротуара приятно пружинили под ногами, словно дорога упругими ладонями подталкивала снизу идущего паренька. Мгновения невесомости щекотали душу, наполняя светом и радостью. Мишель шел, сам не зная куда, просто наслаждаясь покоем.

Мирно грелись на солнышке сморщенные годами старушки. Они обсуждали что-то свое, не обращая внимание на весь окружающий мир и на проходящего паренька в частности... Зеленый кузнечик прыгнул рядом с ними на скамейку, цвиринькнул и живой молнией полетел дальше.

За синим домиком открылась новая улица, такая же тихая и спокойная. В конце ее высился небоскреб: целых пять этажей! Кирпичное здание выглядело чуть вызывающе среди деревянных собратьев, но все-таки не походило на современные городские "коробки". Узоры, выложенные рельефом кирпича, оплетали венками окошки, рисовали вдоль стен ажурные полуколонны и арки. Домик дышал тем же уютом, что и деревянные его собратья, и казалось почему-то, что он улыбается...

Приятно бродить просто так и впитывать летний зной, а город касается твоих щек тополиными пуховыми ладонями. И в целом мире нет ни тревог, ни слез. Сказка, ставшая внезапно явью. Жаль, что не попал в этот воистину благословенный край Том, друг по многочисленным сновидениям, этим снам с продолжением... Ведь окажись он тут — и Мишель с ним наверняка бы встретился... "Тут — все возможно?" "Это — Рай?" Шепот травы, звон цикад, радость солнечного света...

И отдохнет усталый странник

На перекрестке двух дорог...

Окошко за спиной желанно,

А впереди друзей порог...

Город диктовал свои рифмы, и они с радостью превращались в легкие строки, которые проказник-ветерок уносил бумажными голубями под задумчивый изумрудный сумрак деревьев.

Вековые тополя размеренно качали ветвями, внимая словам пацана, и Майклу захотелось просто подойти и обнять тополь, погладить его шершавую кору, прижаться щекой!..

В ушах зазвенело, мир подернулся рябью, но мальчик встряхнул головой -и наваждение прошло, звон стих, остались только город, тополь и солнце. Да неутомимые цикады разрезали тишину.

Мудрым был старый тополь, и спокойной мудростью своею поделился он с обнявшим его мальчишкой. Спокоен был тополь, и не боялся он людей с топором и пилой, ибо знал, что не тронут его в этом городе, и еще не родившиеся дети нынешних ребятишек будут приводить своих правнуков под сень старого доброго дерева. И в этом дивном городе это действительно было правдой.

— Ты почему такой грустный? — тонкий мальчишеский голос вывел Мишеля из задумчивости.

— Я не грустный, я задумчивый, — Майкл повернулся на голос и невольно улыбнулся, видя курносое веснушчатое круглое лицо пацана, окаймленное давно не стрижеными льняными лохмами. — Тебя как зовут?

— Санька. А тебя?

— Майкл. Можно — Мишель.

— Мишка?

— Можно и так.

— А ты новенький. К кому-то в гости приехал?

— Скорее — просто приехал. Ни к кому.

— И остановиться негде? — и, получив утвердительный кивок, — Так пошли ко мне.

— Родители ж заругают! Скажут: "Ну вот, привел с улицы неизвестно кого. Обормота."