По найму

Леди Франклин он, однако, потерять не боялся. К счастью, она была не из тех, кто обижается по любому поводу, — даже если что-то не соответствовало ее ожиданиям, она и виду не подавала: она была слишком погружена в себя, чтобы всерьез реагировать на слова и поступки тех, кто ее окружал. Ей было не до этого: она похоронила свое сердце в могиле мужа. Ледбиттер подозревал, что она никогда не проверяет счета, которые он высылал ей ежемесячно. В конце концов, пусть поступает, как знает, деньги-то ее, но, с другой стороны, такое безразличие было неоспоримым фактом, с которым деловой человек просто обязан был считаться.

Но при всем своем безразличии к деньгам и к повседневности вообще леди Франклин была отнюдь не безразлична к нему, Ледбиттеру. Ни одной поездки не обходилось без того, чтобы она не потребовала очередной серии из семейной хроники Ледбиттеров. Она слушала, как ребенок, и, как ребенок, все время задавала вопросы.

То, что другие находили в авантюрных романах и мелодрамах, леди Франклин получала от Ледбиттера с той лишь разницей, что он, по ее глубокому убеждению, рассказывал чистую правду. Он же давно уяснил себе, что женщин хлебом не корми, дай им послушать про личную жизнь (сам он решительно предпочитал тему денег). И пока леди Франклин находилась в обществе Ледбиттера, он в изобилии снабжал ее волнующей информацией.

Как-то раз дождливым мартовским днем они возвращались из Чичестера. Леди Франклин по-прежнему полагала, что, посещая соборы, она сумеет избавиться от своего наваждения: сама атмосфера в них, казалось, обладала целебными свойствами, и временами у нее возникало такое чувство, что миг исцеления близок. Все оставалось по-прежнему, но она не теряла надежды. В очередной раз испытав разочарование, она провела часть обратной дороги в печальном молчании. Нижняя губка чуть выпятилась и подрагивала, а на лице появилось привычное выражение отрешенности. Ледбиттер избрал свою обычную тактику: подождав, пока пройдет первый, самый острый приступ ее меланхолии, он сказал:

— За то время, что мы с вами не виделись, миледи, у меня произошли кое-какие неприятности.

— Неприятности? — машинально переспросила леди Франклин, по-прежнему томясь в плену своей печали. Она отозвалась на слова Ледбиттера с таким спокойствием, словно он сообщил, что у него все в полном порядке. Затем, когда смысл сказанного наконец дошел до ее сознания, леди Франклин покачала головой и, обернувшись к Ледбиттеру, осведомилась совершенно иным тоном:

— Неприятности? Вы говорите, у вас неприятности?

— В общем-то, да, миледи.

— А что случилось, если не секрет? — робко поинтересовалась леди Франклин.

— Это никакой не секрет, — с видимой неохотой отозвался водитель, — просто мне не хочется беспокоить вас моими затруднениями.

Он сказал это, глядя прямо перед собой.

Пожалуй, впервые за время их знакомства до леди Франклин дошло, что она имеет дело с живым человеком. До этого он был ее Чосером, развлекал ее кентерберийскими рассказами — историями с продолжением и неизменно счастливой развязкой. Несмотря на однажды посетившее их несчастье — смерть родственника, — Ледбиттеры казались ей словно заколдованными от всего дурного. Теперь же с ними приключилась беда... Ей стало не по себе, по телу прошел озноб, ее обдало ледяным ветром реальности, прорвавшимся сквозь двойные рамы ее эгоцентризма. Она вдруг со смущением почувствовала то самое раздражение, которое порой охватывает нас, когда наши давние, хоть и не очень близкие, знакомые начинают делиться своими бедами.

— Могу ли я вам чем-то помочь? — осведомилась леди Франклин и тотчас же покраснела: ей показалось, что слова прозвучали очень неестественно.

— Нет, нет, миледи, благодарю вас, — возразил Ледбиттер. — Ей-богу, напрасно я вообще заговорил об этом.

Голос у него был такой сдавленный, что у леди Франклин не осталось и тени сомнения: на его семью свалилось большое несчастье. Всю свою жизнь она имела дело с людьми, приученными самым тщательным образом скрывать свои эмоции: делясь своими бедами, они облекали мысли и чувства в удобные словесные обороты-клише, на что собеседник, в свою очередь, отвечал столь же стандартным набором сочувственных фраз. О неприятном они говорили на условном языке, которого не знал Ледбиттер.

Леди Франклин совершенно растерялась. Насколько всерьез воспринимает она Ледбиттера как реального человека? Должна ли она проявить упорство и заставить его все рассказать? Было бы бесчеловечно поступить иначе... Но что бы там у него ни стряслось, он держится как ни в чем не бывало... Нет, она должна отнестись к нему с полным вниманием. Надо перестать думать только о себе, надо уметь возлюбить ближнего, как это сделал добрый самаритянин, когда встретил путника, пострадавшего от разбойников.

— Что-нибудь с женой? — предположила леди Франклин.

— Это касается всех нас, — услышала она в ответ.

«Это касается всех нас!» От слов водителя леди Франклин похолодела. Под угрозой было счастье семьи Ледбиттеров, с которой она, леди Франклин, успела настолько сродниться, что воспринимала их горести и радости как свои собственные.

— Прошу вас, расскажите мне все как есть, — попросила она. — Даже если я не в силах вам помочь, то хотя бы смогу поддержать вас морально...

Ледбиттер отрицательно покачал головой.

— Это совершенно ни к чему, миледи, — сказал он. — Не хватает еще вам расстраиваться. Ничего, дело житейское...

Леди Франклин не знала, что предпринять. Инстинкт благоразумно нашептывал ей остановиться, оставить в покое шофера с его неприятностями. Но поступить так — значит просто-напросто струсить. Она еще больше зауважала Ледбиттера, в ее воображении он предстал солдатом, в одиночку сражающимся с превосходящим противником и не надеющимся на подмогу: ему плохо, но он делает свое дело, как ни в чем не бывало ведет машину... Она же давно подняла белый флаг, пустилась наутек, позволила обстоятельствам сломить ее. Нет, она не покинет его в беде, даже если он потребует, чтобы его оставили в покое. Кроме того, ее вдруг стало разбирать любопытство.

— Считается, — подала голос леди Франклин, — что в тяжелые минуты очень полезно поделиться своими неприятностями. Выговоришься — и сразу становится легче на душе. Я... я поделилась с вами и... и мне это очень помогло. По крайней мере, на какое-то время.

— По-моему, это не помогает, миледи, — ответил Ледбиттер, — скорее расслабляет. Кроме того, если о твоих трудностях знают другие, они могут этим воспользоваться, вы только ради Бога не принимайте это на свой счет.

Грубоватая прямолинейность Ледбиттера смутила леди Франклин. А что, если он не хочет, чтобы о его бедах знали другие? Что, если у него нелады с полицией? В таком случае ее настойчивость будет бестактной. Еще раз проанализировав ситуацию, она решила переменить тактику и сказала самым непринужденным тоном:

— Ну хорошо, тогда вы расскажете мне об этом в следующий раз.

— Вряд ли, — буркнул Ледбиттер.

— Почему?

— Потому что следующего раза не будет. У меня не будет машины.

— А эта?

— Эту я приобрел в рассрочку, а теперь ее хотят у меня отобрать.

— В рассрочку? — переспросила леди Франклин.

— Да, по системе «здравствуй и прощай». Теперь как раз пришла пора прощаться.

По-прежнему леди Франклин плохо понимала, о чем он говорит, но решение принято и отступать поздно. В конце концов Ледбиттер не устоял и рассказал все начистоту. Он ежемесячно выплачивал за машину определенную сумму. Кроме того, при покупке им был сделан вступительный взнос. Но фирма по продаже автомобилей оказалась теперь в затруднительном положении и потребовала, чтобы в самое ближайшее время он внес всю оставшуюся сумму или по крайней мере ее большую часть — в противном случае он потеряет и машину, и те деньги, что уже выплатил за нее.

— Но разве они имеют на это право? — удивилась леди Франклин.

Ледбиттер решил рискнуть.

— Боюсь, что да, миледи.