Вторжение

— Надену щетки, — сказал он.

Переднюю дверцу Вадим легонько захлопнул и повернулся, расправляя плечи, спиною к Москве, отступив на шаг в сторону от замершей Машки.

Станислав Гагарин ощутил вдруг, как позади надвигается нечто громоздкое и неотвратимое. С оглушающим ревом выметнулось слева черное, удлиненное тело хищного по обводам лимузина и ударило в грудь не успевшего удивиться Вадима Казакова.

V. ОТКРОВЕНИЯ ЛОМЕХУЗОВ

Когда литературный обозреватель модного еженедельного журнала вошел в кабинет главного редактора, то увидел дорогого и ненаглядного шефа, отца родного, как за глаза называли его сотрудники, стоящим у левой стены на голове.

— Входи, входи, — проговорил редактор-перевертыш, — не смущайся… Новый способ изучения работников осваиваю. Посмотрю на тебя в перевернутом виде — и вроде как рентгеном…

Боязливо поглядывая на шефа, обозреватель замер, не двигаясь.

Тот постоял на голове еще с минуту и с завидной ловкостью встал на ноги.

— Это мне мистер Вэбстер подсказал, наш друг — советолог из Нью-Йорка. Помнишь, на чашку кофе к нам прилетал? Говорит, так лучше все проблемы видны. Когда он книжку о России писал, всегда на голову становился.

«А на уши советолог не вставал?» — дерзко подумал сотрудник, который знал, что за глаза его самого зовут Оборзеватель. Только вслух такое спросить, естественно, не решился: плюрализм в журнальной команде редактор не терпел.

— Возьми материал для детального изучения, — сказал он одному из самых злых цепных псов славного коллектива. — Учти — гриф на нем совершенно секретно. Пока почитай здесь. У меня на столе гранки в досыл. Потом будет к тебе еще одно дельце. Вот глянь на эти листки.

Листки оказались без заголовка. И только над текстом первого начальные фразы были более крупным шрифтом:

«Внимательно прочти, обращенный, больше не принадлежащий себе брат нашего Круга. Внимай наставлениям породивших нас Великих Конструкторов Зла и подаривших власть над миром.

После прочтения немедленно уничтожь. Не доверяй ни ближнему, ни дальнему, ни даже брату по Кругу замещенных, ибо остерегаться необходимо всех. Помни об этом всегда — и ты не проиграешь».

А далее говорилось:

«Запомни раз и навсегда: право в силе. Людей со злым инстинктом, скрытыми пороками больше, чем добрых, и первыми лучше управлять насилием и устрашением, чем моральными проповедями.

Каждый человек стремится к власти, каждому хотелось бы стать диктатором, если б представилась подобная возможность. Редкий из смертных не согласен пожертвовать счастьем всех остальных ради достижения собственных целей.

Этих редких мы должны опасаться больше всего. Высмеивайте их, изолируйте от остальных, подвергайте гонениям, уничтожайте!

Что прежде сдерживало диких варваров, которые называют себя разумными людьми? Вначале они подчинялись грубой и слепой силе, потом Закону, который есть тоже сила, но скрытая под словесной шелухой. Отсюда непреложный вывод: право — в силе.

Политическая свобода есть идея, а не действительность. Этот идеологический фетиш надо умело использовать в качестве приманки, чтобы привлечь силу толпы к партии, которая вознамерилась вырвать власть у другой власти.

Задача всемерно облегчается, если противная сторона, которая стоит пока у кормила власти, сама заразится идеей свободы, так называемым либерализмом и, ради идеи мнимой свободы, поступится собственной мощью. Тут и проявится торжество нашей теории. Бразды правления, выпущенные из рук решившей перестроиться в духе вольнодумия партии, тут же по законам бытия будут подхвачены новой рукой, переняты нами, ибо слепая сила толпы, называемой на митингах народом, и дня не может пробыть без вождя, и тогда новая власть лишь заступает на место старой, ослабевшей от либерализма».

— Ну и ну! — мысленно воскликнул Оборзеватель, — не в бровь, как говорится, а в самый что ни на есть глаз… В какой же новый уклон сношает меня лучший редактор года?

Цепной пес перестройки вздохнул украдкою — редактор блин! — и продолжал читать:

«В наше время одним из замещений либералов может быть страсть толпы к вещам, жалким побрякушкам, электронным забавам, сексуальному откровению. Во время óно умами людей владела вера. Она разрушена теперь, и противник наш вовсе беззащитен.

Идея свободы неосуществима, потому как никто, кроме нас, избранных Конструкторами Зла, не умеют пользоваться ею в меру. Стоит только предоставить толпе варваров самоуправление, как они становятся распущенными. Возникают междоусобицы, они переходят в социальные битвы и межнациональные свары, в них сгорают целые государства и превращаются в пепел.

Но истощается ли государство в собственных судорогах, отдают ли его внутренние раздоры во власть внешним врагам, в любом случае оно может считаться погибшим, ибо неумолимо попадает в наши руки, оно в нашей власти.

Всесилие капитана, который весь сосредоточен у нас, протягивает соломинку, за которую государству надо держаться поневоле, в противном случае любая держава катится в пропасть.

Политика не имеет ничего общего с нравственностью и моралью. Вождь, который руководствуется моралью, неполитичен, а потому положение его в государстве непрочно.

Кто хочет править, обязан прибегать к хитрости и лицемерию. Народные качества — откровенность и честность, которыми кичатся русские, особо опасные наши враги, ибо далеко не все из них поддаются замещению, эти качества есть пороки в политике, они свергают с престола скорее и вернее, чем сделает это сильнейший враг.

Пусть они исповедуют подобные качества! Мы идем и будем идти иным путем…

Наше право — в силе! Слово право — отвлеченная и ничем не доказанная мысль. Слово это означает: дайте мне то, чего я хочу, чтобы я тем самым получил доказательство, что я сильнее вас.

В государстве, в котором плохая организация власти, безличие законов и правителя, а обезличились они от пропаганды и внедрения в державные устои отравы либерализма, мы получаем новое право — наброситься на это государство и разнести существующие порядки и установления, разрушить традиции, наложить руки на закон, перестроить все учреждения и сделаться владыками тех, кто предоставил нам право собственной силы, отказавшись от него добровольно, либерально…

Наша власть при современном шатании всех властей, будет необозримее всякой другой, потому она поначалу будет незримой, до тех пор, пока не укрепится настолько, что ее уже никакая сторонняя хитрость не проймет».

— Это верно, — ухмыльнулся про себя Оборзеватель, — мы этим прекраснодушным паршивцам и щелочки не оставим…

«Чтобы выработать целесообразные действия, — продолжал читать он, — надо учитывать подлость, неустойчивость, непостоянство толпы, неспособность тупой, лишенной чувства логики толпы понимать и двигать условия собственной жизни, собственного благополучия. Надо понять, что мощь толпы слепая, неразумная, не рассуждающая.

Толпа прислушивается налево и направо.

Слепой не может водить слепых без того, чтобы не довести до пропасти. Следовательно, члены толпы, выскочки из так называемого народа, хотя бы и гениально умные, но в политике неразумеющие, не могут выступать в качестве вождей толпы без того, чтобы не погубить нации.

Народ, предоставленный самому себе, выскочкам из его среды, саморазрушается партийными распрями, их создают те, кто стремится к власти и почестям. От этого и происходят беспорядки. Могут ли народные массы спокойно управиться с делами страны, которые не могут смешиваться с личными интересами. Могут ли они защищаться от внешних врагов? Это немыслимо, ибо план, разбитый на несколько частей, сколько голов в толпе, теряет цельность, а потому становится непонятным и неисполнимым.

Толпа — варвар, проявляющий варварство при каждом случае. Как только толпа захватывает в руки свободу, она тут же превращает ее в анархию, которая сама по себе есть высшая степень варварства.