Вторжение

Удар наносился сокрушающий и хирургически точный.

Станислав Гагарин доподлинно знал, что десантный полк оцепил опасную зону диаметром в десять верст, и отсюда вывезены жители с их скарбом, коровами, овцами, кошками и дворовыми псами. Про упрямых хулиганистых коз тоже не забыли, равно как и про гусей-уток.

Операция была мгновенной и по возможности чистой. Ломехузы не успели сообразить что к чему, как штурмовой отряд с четырех сторон ворвался в институт и, не встречая особого сопротивления, добрался до Метафора, до тех машин, в которых, агенты Конструкторов Зла замещали личности соотечественников, изготавливали нейтринных монстров, копировавших землян.

Тех из них, которых десантники повстречали во время штурма, а было их десятка полтора — в охране и среди сотрудников — уничтожил товарищ Сталин.

С иными, в белковом обличье, но с замещенными личностями, схватившимися за оружие, пришлось поступить по законам военного времени как со смертельными врагами Отечества.

Со стороны десантников не было потерь, не считая раненного в плечо прапорщика, сломавшего руку сержанта да полдюжины боевых царапин, нанесенных бравым ратникам боевого генерала Грачева осколками разного свойства и пулями на излете.

Вооруженных ломехузов десантники в плен не брали.

На этот раз Станислав Гагарин решил не привлекать к стрельбе сотрудников «Отечества». У него и сейчас нашлись бы крепкие парни, особенно в киностудии и коммерческом отделе. Да и без каких-либо колебаний и сомнений не преминули бы они повоевать за Отечество, иного решения председатель от соратников не ждал.[2]

Но тогда бы пришлось написать обо всех в романе как о преданных ему и общему делу людях, они так и вошли бы в историю литературы и его собственной жизни.

Но где гарантия от того, что тот или иной соотечественник через месяц-другой, через полгода иль год не будет зачислен в изменнический разряд?![3]

Год назад вождь привлек к операции Юсова и Лысенкова, именно они вырвали шефа из Метафора. А где сейчас Юсов и Лысенков? То-то и оно…

Товарищ Сталин одобрил решение Станислава.

— Вы правы, — сказал он перед боем. — Хватит с нас десантников, обойдемся без сотрудников РТО. А вы, значит, перестали кому бы то ни было, понимаешь, верить. Н-да.

— Это хорошо или плохо? — осведомился писатель.

— Как посмотреть. Хорошо — потому как реже станете попадать впросак. Плохо — если на душе у вас этический дискомфорт. Не тяготит глобальное, понимаешь, недоверие ко всем?

— Раньше тяготило. Когда узнавал об очередном проколе, когда выяснял: и этот — Брут. Разочарование приходило с болью. Теперь привык. Вношу данную личность в графу «Предатель», вычеркиваю из обращения и живу дальше, работаю, двигаясь вперед, оставив на обочине подлеца.

— Надеюсь, в остальных землянах разуверенье не пришло? — спросил, хитро сощурившись, Иосиф Виссарионович.

— Остался прежним человеколюбцем, — искренне признался Станислав Гагарин.

— Тогда вы превзошли меня, — грустно заметил вождь. — Окруженный, понимаешь, предателями, товарищ Сталин не сумел сохранить доверие к человечеству вообще. Подозревал, понимаешь, потенциально. Видел спасение в том, чтобы ни в одном из тех, кто меня окружил, не определять честного человека.

Взять, к примеру, Вячеслава. Я долго его ждал, когда он придет в Тот Мир. Все хотел спросить: о чем думал Молотов, когда в начале войны пришел с членами Политбюро ко мне на Дальнюю дачу. Под конец земной жизни совсем ему, понимаешь, перестал доверять. И напрасно! Вячеслав оказался честным человеком, высокой пробы соратником, верным, понимаешь, другом.

— Со временем я буду как вы, товарищ Сталин, — шутливо произнес писатель. — Никому не стану верить глобально!

— Лучше не надо, — серьезно сказал вождь.

Председатель вспомнил новую сотрудницу, она пришла к нему помогать в приемной двадцать шестого марта, в тот день, когда в клинике Федорова ему встраивали в правый глаз микрорентгеновский аппарат и подаренный вождем лазер.

До Ирины Савельевой, так звали молодую женщину, мать двоих детей и жену русского офицера с Власихи, сменилось у него немало помощниц, но все они были из разряда холодных сапожников, забытое ныне выражение для тех, кто исполняет долг спустя рукава, без души и живинки в деле.

Эта, седьмая, кажется, была другой. Быстро обучилась, ловко соображала, у председателя отсутствовала теперь нужда говорить ей о чем-либо более одного раза.

«А как вновь ошибаюсь? — помыслил с суеверным страхом Станислав Гагарин. — Пошлет ли мне Бог настоящего человека на помощь… Глядишь, именно Ирина — подарок судьбы. Поживем — увидим. На всякий случай упомяну о ней в романе. Изменит нашему делу — себе же сделает хуже. Ты слышишь меня, Ирина?»

Потом он спросит помощницу, что мерещилось ей в страшную ночь беспощадного штурма, и молодая женщина расскажет о том, как летала она в сновиденье.[4]

Последняя волна вертолетов довершила дело. На территории института не осталось ничего, кроме охваченных жарким пламенем обломков.

— Дело сработано, — сказал товарищ Сталин. — Эта акция на время образумит ломехузов. Их хозяева — Конструкторы Зла — лихорадочно примутся искать — и уже ищут! — иные, понимаешь, варианты.

— И вновь борьба? — спросил литератор.

— Покой нам только снится, — усмехнулся Иосиф Виссарионович. — Тем более, вы, русские, плохо учитесь на собственных ошибках.

— Вспомнил! — воскликнул Станислав Гагарин. — Сообразил… Зеленый цвет!

— Не понял, понимаешь, — поднял бровь Иосиф Виссарионович. — Пожалуйста, объясните.

Писатель открыл было рот, но тут же к ним подошел полковник в камуфлированной одежде. Всмотревшись, Станислав Гагарин узнал в нем командира бригады морской пехоты, с которым познакомились в прошлом году в Севастополе.

— А вы как здесь? — удивленно спросил он. — Разве морпехи находились в деле?

— Морпехи находятся всюду. Только здесь я на связи, — ответил полковник Кочешков. — По приказу Главкома. Потому как лично с вами знаком… Извините, что помешал. Велено спросить — куда вас доставить.

— В Одинцовский район, — ответил вождь. — Поближе к Рублевской даче товарища Сталина. А там разберемся.

Прощались ранним утром. День обещал быть солнечным и теплым.

— Так в чем суть нашей с вами ошибки? — спросил вождь, предложив прогуляться по Власихе, полюбоваться природой уникального городка, его озерами, березовой, сосновой, пихтовой и липовой аллеями, насладиться аккуратной прибранностью, спокойной малолюдностью улиц.

Да и Веру не хотелось тревожить. Она еще спала и не ведала, бедняжка, в каком жестоком бою участвовал ночью ее обормотик — так ласково звала она мужа в далекие молодые годы.

Станислав Гагарин вздохнул.

Он, разумеется, понимал, что сейчас расстанется с вождем, чтоб никогда не увидеться с ним больше. Хотя как знать… Боевые вертолеты разгромили лишь технический центр ломехузов. Космическое Зло вовсе не исчезло, оно в одночасье даст знать о себе.

— В том и ошибка, — вслух сказал сочинитель, — что действовали мы как вульгарные метафизики. Есть некая бяка, надо ее уничтожить, и бяка нам больше не угрожает. А тем временем ломехузы создают новые бяки… Что с ними делать? Опять боевые вертолеты? И так без конца!

— Что вы предлагаете, товарищ? — с интересом спросил Иосиф Виссарионович.

— Зеленый цвет… Надо разработать процесс подавления ломехузов на основе теории рефлексии, с помощью «зеленого эффекта», как называет его мой давний корешок, уральский философ Даниил Пивоваров. Надо искусственно подавлять злой остаток.

— И вы решили, понимаешь, эту проблему? — сощурился вождь. — Признаюсь: в земной юдоли товарищу Сталину не удалось разобраться в гегелевских, понимаешь, идеях вполне.

2

Но как я жестоко ошибся, уже через полгода став жертвой безответственного путча, спланированного дьявольским сосудом Зла И. В. Федотовой и ее коммерсантами.

3

Смотри предыдущее примечание.

4

Ее предательство в октябре 1991 года было самым худшим и более всего задело душу сочинителя.