Страница 6 из 6
– Но чего ты так спешишь? У тебя же еще целый день впереди! Стоит ли до срока лезть в могилу?
Уставившись рассеянным взглядом в пустоту, Уэст заговорил. Неторопливо, упрямо. Его волосатые толстые пальцы размазывали по столу лужицу лимонада.
– В Сайгоне мне делать нечего. Понял?… Противный город, паршивый город… Богачи да нищие. Американцы только и знают, что накачиваются виски. А газетчики как психи бегают за девчонками. И ни черта не знают… Плевал я на ваш Сайгон!..
– Но газетчики, между прочим, бывают и в укреплениях, и на военных базах.
– Знаю, видел таких. Прилетят на вертолете, сядут, почешут языки часок-другой и снова в воздух. «Операция Дикий орел» называется. А еще – «Операция прыг-скок». Потом уж они стараются, в поте лица работают. Такого понапишут, что диву даешься. Сволочи.
– А тебе-то что?
– Я еду…
– Убивать едешь?
– Скажи уж лучше – умирать…
Официант подал коньяк и кофе. Вид у кофе был неаппетитный, потому что сливки не взбили. Сделав глоток, я расплатился. Уэст бросил на меня быстрый взгляд, и его губы дрогнули в усмешке. Как большинство американцев, он был ярым противником всего французского. «Французский кофе, французский хлеб, французские шлюхи…» – бурчал он, бывало, с презрительной миной. Сейчас Уэст прищелкнул языком и буркнул: «Третий сорт!» Слава богу, ожил, подумал я. Но Уэст перевел взгляд на застекленную дверь и мгновенно помрачнел. Застыл.
– Уэст… Позавчера вечером, придя ко мне в гостиницу, ты сказал: «Бравый солдат прибыл в Сайгон». И еще сказал, что этот самый бравый солдат, пробыв целый месяц в укреплении, только и живет мечтой о столице. А теперь ты не знаешь, куда девать эти жалкие три дня. Что происходит? Почему ты удираешь до срока? Ты что – шагу не можешь ступить без приказа?
– Ты это серьезно?
– Уэст… Ты сказал, что у тебя в Сайгоне нет друзей и девушки нет. Сегодня день спокойный, не стреляют, и я свободен. Давай побродим вместе по городу, или посидим в ресторане, или просто поболтаем… А если я тебе мешаю, что ж, могу смыться…
– Ну и проваливай!
– Уэст! Неужели мы больше не встретимся?
Молча, не глядя на меня, он поднялся. Его глаза, пасмурные, суровые, застывшие, глядели в пустоту. В них была ненависть к несложившейся жизни, к раздавленной, как хрупкая скорлупка, мечте, а больше всего – к самому себе. Под оливково-зеленой полевой формой с неудержимой силой бушевала тоска последних минут отпуска. Казалось, стоит прикоснуться к напряженным, твердым как сталь желвакам мускулов, и брызнут искры. И все-таки он был ужасно несчастным, испуганным. Словно потерпевший поражение великан сжался в комочек и, как малый ребенок, оробел перед дверью, за которой был мрак. Уэст взял под мышку сверток с сигаретами, протянул мне руку и медленно произнес:
– Прощай, Арни!
– Прощай, Уэст!
– Спасибо тебе, все было очень здорово…
Толкнув стеклянную дверь, он вышел. Ни разу не оглянулся. Побрел по улице, пришибленный, закованный в непробиваемую броню тоски. Его широченная спина мелькнула несколько раз в толпе и исчезла, растаяла – в ослепительных лучах солнца, в колеблющейся тени тамариндов, в хаосе велосипедов, в дыму курительных палочек, зажженных торговцами контрабандными сигаретами. Бравый солдат… Несчастный солдат, целый месяц рисковавший жизнью на краю света в джунглях и получивший за это ничтожную награду – пепел разочарования «Мне стало невыносимо грустно. Я закурил, допил остывший кофе. Поеду ли я еще когда-нибудь в укрепление? Быть может… Если на меня вновь обрушится эта неодолимая сила, страшная, жестокая, не имеющая названия, одним ударом отсекающая доводы разума…
Прошло минут десять после того, как ушел сержант Уэстморленд. И вдруг меня словно что-то хлестнуло. Перед глазами поплыли радужные круги. Руки застыли и покрылись мурашками, будто коснулись обжигающего холодом льда! Это было предчувствие. Тупица! Идиот! Как же я сразу не понял! Не обратил внимания на ужас, который бушевал в его напряженном, окаменевшем теле!.. Да, да, конечно… Тут и сомневаться нечего!
…Он пошел убивать…
Я поднялся из-за стола.