Страница 44 из 51
Смотрите на дилетанта, увлеченного стройным, систематическим, разумным порядком волнующих его звуков; следите за приливом и отливом его страстного увлечения этими гармоническими струями… Он глядит как-то торжественно и, умиленный, увлеченный, убаюканный чарующими мотивами едва слышно стучит в такт ногой, объясняет себя страстным взглядом, нетерпеливым движением… Не таков образ охотника, отуманенного зыком паратой стаи, — это немой, окаменелый человек: одни полураскрытые, дрожащие губы да глаза, жадно устремленные на один дорогой для них пункт, дают знать, что это еще живой человек. А вот дикие, неистовые крики слились и покатились одной волной; чуткое ухо доносит охотнику, что зверь пошел «прямика», стая ведет к нему… О, тогда не глядите охотнику в глаза: вам будет и жалко и страшно следить за этими муками в человеке, у которого сперлось дыхание, остановилась кровь…
Я подъехал и стал за спиной у Бацова; гоньба в острове в это время дошла до крайнего предела озлобления и неистовства. Слушая отсюда этот оглушительный рев и завыванье, казалось, будто весь остров, с его кущами, зарослыо и кочкарником, сорвался с места, кружится и стонет каким-то зловещим всесокрушающим стоном. Рог за рогом, порсканье и окрики выжлятников, подбивавших в стаю, слились в одну нераздельную, неумолкающую ноту.
— Береги! — шепнул я Луке Лукичу, глядя, как лисица, отслушивая[282] гончих, «тыняла» между кустов, пробираясь лощинкой прямо к его ногам.
Горячий охотник не выдержал и, отдав не вовремя свору, понесся навстречу к лисе, но в тот миг, когда Карай и прочие собаки с нею встретились, Патрикевна «пала», собаки сгоряча пронеслись, и она шмыгнула мимо моей лошади; я поскакал вслед за нею по степи, но — увы — пока Бацов успел справиться и показать ее собакам, плутовка была уже вблизи соседней сурчины и, не дождавшись Карая, успела понориться. Бледный и растеряный подскакал ко мне Лука Лукич; он проклинал и меня за появление не в пору, и себя за то, что родился не в пору на свет, и графиню, благополучно обитавшую в ту пору во Флоренции, и, собрав на свору собак, снова стал на лазу.
Я подъехал к Егору, который тем временем успел уже второчить лисицу. Выжлятники то там, то сям выскакивали из острова сбивать прорвавшихся гончих; кой-где травили, вторачивали и подавали позов, что «зверь принят». Ловчие то и дело накликали своих послушных выжлят на новый след, и снова в острове закипала с большей силой и с большим остервенением дружная, свирепая, неотвязная гоньба. Вот и негодующий сосед мой отгокал и второчил лисицу, потом другую; я подъехал к нему снова и поздравил с удачным полем. Лука Лукич глянул на меня приветливее. Он уже не проклинал ни своей судьбы, ни отсутствующей графини, потому что в тороках у него красовались две матерые лисицы. Последним становилось в острове плохое житье; никакие хитрости и увертки не помогали бедняжкам, застигнутым врасплох на их сборном пункте; ни густая заросль, ни высокие кочки, между которыми они успевали на время скрадывать след и затруднять гоньбу, не служили уже для них убежищем и защитою: то там, то сям оторопевшая Патрикеевна, не находя никаких новых средств к обману и уверткам, выносилась из опушки прямо в пасть к борзым. Редкая из них в этом крайнем случае успевала обмануть бдительнсоть охотника и увернуться от его своры, вся игра Патрикеевны оканчивалась все-таки тем, что она после всех ловких и грациозных уверток, через две-три минуты, туго притороченная за головку к задней луке, помахивала пушистым хвостом по кожаному потнику.
— Да что их тут у вас, садок[283], что ли? — спросил Лука Лукич, вторачивая с радостным лицом третью лисицу. Этот вопрос относился к дистаночному, который подъехал к нам на рысях. Он, кстати сказать, был сильно заинтересован всем виденным, особенно гоньба такой многочисленной и дружной стаи приводила его в восхищение. Прибыл же он к нам, как оказалось, с известием нерадостным. Вместо ответа на возглас Бацова он как-то торопливо проговорил:
— А там у вас мальчик задохся!
— Где? Что такое? Какой мальчик? Как задохся? — заговорили мы в два голоса к вестнику.
— Да вон на той стороне мальчик, что на кавурой лошадке, попал в сурчину за лисицей, — отвечал он невразумительно.
Я поскакал на указанное место и вскоре на противоположной стороне степи, которая была скрыта от нас островом, на далеком расстоянии от места травли, подле сурчины, увидел небольшую группу людей: это были, как оказалось после, Стерлядкин, Владимирец, два охотника и зверообразный страж. Один из охотников поддерживал Фунтика. Мальчик сидел с посиневшим лицом, мотал болезненно головой и тупо глядел вперед: он был как будто в параличе. За неимением под рукой никаких медикаментов ему помачивали темя и виски вином.
На вопрос мой Стерлядкин и прочие объяснили мне, что все это значит.
Поместившись близ того места, откуда напускали гончих, Фунтик выждал на себя лисицу, По неопытности и сгоряча он показал зверя не вовремя. Лисица пала, собаки скололись[284], и мальчик начал ее травить степью, скрылся из вида и вогнал лисицу в сурчину. Горячему охотнику показалось, что нора не глубока, и лисица близко; он протиснулся в сурчину с тем, чтоб вытащить лисицу за уши. Опустясь по пояс в нору, Фунтик закупорил ее как пробка и, не имея опоры под ногами, остался в положении человека, повешенного вниз головой. Он должен был погибнуть непременно, потому что подать ему помощь было некому: охотники стояли к полю спиной и не обращали внимания ни на что, происходившее вне острова. Объездчик, видевший, как и куда Фунтик травил лисицу, заподозрил его долгое отсутствие и отправился наводить справки. Увидевши «беду неминучую», он поскакал назад и кликнул охотников, которые и вынули мальчика из сурчины в беспамятстве и с посиневшим лицом.
Наконец Фунтика кое-как оттерли: он получил дар слова и кучу наставлений, угроз и предостережений, и мы вернулись к острову. Там по-прежнему шла самая свирепая гоньба: управляемые такими мастерами, как Феопен Иванович и его товарищ, и подстрекаемые их проворными помощниками, собаки «лезли из кожи» и выносили зверя на щипце; то там, то сям борзятники травили и вторачивали лисиц; казалось, что эта гоньба травля должны были продлиться до ночи, потому что лисиц в острове, судя по помычке гончих, было еще много, но ловчие вдруг загудели в рога и пошли к опушке, а выжлятники ринулись в середину острова и начала сбивать собак со следа. Надо было щадить и сберегать усердных ищеек, которые сгоряча могли догоняться до изнеможения. Борзятники, несмотря на поданный сигнал долго не оставляли своих мест, потому что гончие, подваливаясь на рог ловчего, поминутно натекали на зверя и гнали зарко: более получаса ловчие гудели в рог, стоя близ опушки; собаки валились из острова неохотно. Наконец борзятники собрались: у редкого из них не было двух или трех лисиц в тороках; всех было взято из острова сорок три лисицы, сверх того Игнат Савельич вынес оттуда замятого гончими барсука.
Поздравив друг друга с первым и таким удачным полем, мы сдали верховых лошадей стремянным, сели в линейку, в которой прибыл за нами Петрунчик, посадили с собой Фунтика и резкой рысью поехали домой. Охотники с песнями прибыли спустя час. Боже мой, чего не наслушался я, сидя вечером за стаканом чая! Борзятники входили к нам попарно и по трое и со всеми подробностями рассказывали каждый о своем подвиге.
На другой день мы намеревались брать соры и легли спать ранее обыкновенного.
282
Отслушивая — то есть сбивая со следа («слуха»).
283
Садок — помещение, клетка для содержания и разведения животных.
284
…лисица — пала, собаки скололись… — то есть лиса неожиданно метнулась в сторону и припала к земле, затаилась, а борзые «пронеслись», «разметались» и «скололись» со следа.