Царь мышей

— Да ну что вы, Государь, какие пустяки, — великодушно отвечал Каширский, уже прикидывая в уме, не настал ли подходящий случай замолвить словечко за конфискованное имущество.

Меж тем Путята продолжал:

— Право же, господа, не держите зла на наших простодушных привратников — они ж никак не могли знать, что вы возвращаетесь из Загородного Терема, где вели пара… пала… паларельные поиски сокровищ царя Степана. — Путята даже рассмеялся, хотя и чуть натужно. — Вот Лаврентий Иваныч битый час втолковывал господам привратникам, что вы вовсе не пытались похитить чужое добро, а несли его, дабы передать в царскую казну!

— Да, так оно и было, — с важностью подтвердил Лаврентий Иваныч. — Чтобы добиться вашего скорейшего освобождения из-под этой смехотворной стражи, дорогой господин Каширский, мне немало пришлось порассказать о вашем с уважаемой Анной Сергеевной бескорыстии и любови к справедливости!

Столь гнусных поклепов Глухарева стерпеть не могла. Сенсорно почувствовав, что Анна Сергеевна уже готова взорваться и наговорить неизвестно чего, причем невзирая на лица и не выбирая выражений, Каширский незаметно наступил ей на туфельку.

— Ай! — вскрикнула Анна Сергеевна. — Что вы себе позволяете, невежа!

— Совершенно с вами согласен, сударыня, — по-своему истолковав ее слова, произнес Путята. — И знаете, друзья мои, обычно я стараюсь никого не перехваливать, но вам скажу: вы в своих разысканиях превзошли даже самого Василия Николаича Дубова и его помощников, на которых я возлагал большие надежды!

При имени Дубова Анна Сергеевна аж зашипела от злобы, и Каширский, чтобы как-то загладить неловкость, провозгласил:

— Рады служить Царю и Отечеству!

— И вы своими делами доказали эти слова, — проникновенно откликнулся Путята. — Тем более, что здесь находится свидетель и, так сказать участник ваших славных свершений. — Царь кивнул в сторону человека, стоявшего по правую сторону от престола. Он был одет с некоторой щеголеватостью, а шляпа с пером более соответствовала обычаям даже не Кислоярских бояр, а скорее, рыцарей Ново-Ютландского королевства.

И лишь когда сей господин галантно поклонился царю и учтиво приподнял шляпу, обнажив плешь, Анна Сергеевна и Каширский увидали, что это ни кто иной, как Петрович. На сей раз «установки» Каширского сработали, что называется, на полную катушку — бывший Соловей-Разбойник «стал совсем другим человеком» настолько, что даже внешне изменился до неполной узнаваемости.

— Лаврентий Иваныч, мы хотели бы еще раз полюбоваться на эти замечательные сокровища, — сказал Путята. И добавил, выразительно глянув на Анну Сергеевну: — Покамест их не потратили на народное благосостояние.

Лаврентий Иваныч подошел к столу в углу палаты и сдернул покрывало. На столе кучей лежали все те драгоценности, включая золотой кувшинчик и малахитовый ларец, которые Каширский откопал у озера.

— Неужели Петрович заложил? — тихо спросила Анна Сергеевна.

— Нет, это исключено! — искренне возмутился Каширский. — Я ему дал устано…

— Вашими бы установками да задницу подтирать! — в бессильной ярости прошипела Глухарева.

Царь подошел к столу и принялся перебирать сокровища. Выбрав колечко попроще, он с легким полупоклоном преподнес его Анне Сергеевне:

— Сударыня, это то немногое, чем я могу отблагодарить вас за неоценимую услугу!

Судя по виду Анны Сергеевны, она была бы не прочь швырнуть это колечко Путяте прямо в морду, а заодно и высказать все, что о нем думает, но ей все же каким-то чудом удалось сдержать себя и даже поблагодарить всемилостивейшего монарха:

— Спасибо, Государь, ваша щедрость воистину не знает пределов.

— Да, моя щедрость меня погубит, — не то в шутку, не то всерьез согласился Путята. И тут же доказал эти слова, извлеча из кучи сокровищ тот самый кувшинчик, который накануне так приглянулся Каширскому.

— А это вам, мой дорогой ученый друг. Если желаете, я велю выбить надпись: «Господину Каширскому в знак признательности от Путяты».

— Спасибо, не надо, — вежливо отказался Каширский и чуть не выхватил кувшинчик у Путяты из рук.

— А тебя чем бы я мог отблагодарить, мой верный и благородный Петрович? — оборотился Путята к Соловью.

Петрович низко поклонился и еще раз приподнял шляпу:

— Лучшей благодарностью для меня будет, ежели эти нечаянные драгоценности и впрямь хоть сколько-нибудь помогут нашим бедным простым людям!

«Хорошо устроился», — злобно подумала Анна Сергеевна. — Сам весь в белом, а я — в дерьме с ног до головы!"

Каширский тут же принял эту «телепатему», ибо и сам испытывал сходные чувства. Он устремил на Петровича пристальный взор и, почти не разжимая губ, зашептал:

— даю вам… Или нет, освобождаю вас от вчерашней установки!

И не успел Каширский договорить, как Петрович сделал шаг вперед, обвел мутным взглядом всех, кто был в палате, сорвал с себя шляпу и, швырнув ее оземь, стал ожесточенно топтать. И Путята, и Лаврентий Иваныч, и все остальные с немалым изумлением глядели на него, лишь Каширский смиренно взирал на выходки Петровича, как бы говоря: «А я тут не при чем».

Но Петрович, очевидно, так не считал. Ткнув пальцем в сторону Анны Сергеевны, он надсадно заверещал:

— Вот они, главные ворюги! Это они, царь-батюшка, тебя обворовать хотели, а я им не дал! Все кругом воры и мироеды, одни мы с тобой честные люди, а эти все только и глядят, как бы трудовой народ обобрать!..

Выдав сию обличительную речь, Петрович в изнеможении опустился на пол рядом с растоптанной шляпой.

Царь-батюшка многозначительно молчал, как бы ожидая, что еще «выкинет» Петрович. И не дождавшись, вкрадчивым голосом обратился к Анне Сергеевне и Каширскому:

— Тут вот господин Петрович намекал, будто бы вы меня обворовать хотели. Не желаете ли вы лично развеять эту инси… исни… инсинува… в общем, этот наговор?

— Придурок, — желчно бросила Глухарева. Каширский же, напротив, не преминул блеснуть научным слогом:

— Дело в том, Государь, что наш уважаемый Петрович имеет ярко выраженную тенденцию смешивать плоды воображения с действительностью, чего я отнюдь не желаю поставить ему в укоризну, ибо вызвано это объективными причинами, как-то несоразмерное употребление горячительных напитков и как следствие — некоторые симптомы недуга, который в научном обиходе именуется делириум тременс, а в просторечии белою горячкой…

— Что-о? — воспрял с пола Петрович. — Да я тебе щас покажу, у кого из нас белая горячка! Ты у меня увидишь, ворюга, кузькину мать!..

— Ну, теперь вы сами можете убедиться, Государь, случай весьма запущенный, — спокойно заметил Каширский.

— Грабить буду! — вдруг пуще прежнего завопил притихший было на миг Петрович, раздирая на груди нарядный кафтан. — Всех перережу, всем кровь пущу!

Однако ржавых ножей на привычном месте он, увы, не обнаружил — тот образ, в коем бывший Грозный Атаман пребывал со вчерашнего вечера, их не предполагал. Впрочем, отсутствие ножей ни в коей мере не сбавило боевого задора Петровича.

Но что было дальше, незадачливые кладоискатели так и не узнали — воспользовавшись общим замешательством, они незаметно выскочили из царской палаты, оставив Путяте с Лаврентием Иванычем расхлебывать последствия гипнотических экспериментов над подопытными лиходеями и душегубами.

Рыжий уже знал об итогах экспедиции и с нетерпением поджидал своих гостей.

— Где ж вы запропали? — говорил он, приветствуя кладоискателей. — В город въехали утром, а ко мне пожаловали к самому обеду!

— Нет-нет, не надо обеда! — замахала руками Надежда. — Все как будто сговорились нас накормить. Сначала Дормидонт, потом Владлен Серапионыч затащил в харчевню, а потом еще отец Александр…

— Погодите, а при чем тут отец Александр? — удивился Рыжий.

— Ну, мы решили подвезти Васятку до Сорочьей, а разве от отца Александра так просто отделаешься? — засмеялся доктор. — Вот и пришлось еще и с ним почаевничать…