Страница 26 из 26
— Не знаю, дорогая. Он был очень странным человеком, очень одиноким, очень упрямым и гордым. — Грустная улыбка тронула губы Люка. — Видимо, и ты унаследовала его характер.
Люк коснулся ее лица.
— Я не могу ответить на все твои вопросы, Мелани. Боюсь, что ответы на большинство из них умерли вместе с Джоном. Все, что я могу тебе сказать, это что ты совершенно точно его внучка. Вот ответ на вопрос, почему он завещал все тебе.
— После стольких лет…
По щекам у нее текли слезы, но не от горечи. Это были слезы очищения, это были слезы грусти — не по себе самой, а по человеку, который прожил такую одинокую, такую горькую жизнь, на какую она чуть сама себя не обрекла. Она глубоко вздохнула. Люк встал, взял ее на руки и сел в кресло, держа ее на коленях, как ребенка.
— Прости, любовь моя, — приговаривал он, утешая. — Нельзя было на тебя сразу все это взваливать… Надо было постепенно.
— Нет-нет, я плачу не по себе, — призналась она. — Я плачу по нему, по моему деду. Ах, Люк, ему, видимо, было так одиноко… он был так несчастлив… — Дрожь пробежала по ее телу, и она прошептала неуверенно: Люк, пожалуйста, прижми меня к себе… Сильнее… сильнее.
— Что с тобой? — с беспокойством пробормотал он, дыша ей в волосы.
— Ничего… уже прошло. Я просто подумала… вдруг сообразила, что я тоже могла кончить так, как мистер… как мой дед.
Она почувствовала, что он напрягся:
— Могла? Значит ли это, что…
— Это значит, что ты прав. Что я действительно тебя люблю и что ради любви стоит рисковать, — страстно произнесла она.
Он медленно выдохнул.
— Никакого риска, — заверил он. — Я никогда не причиню тебе боли. В чем, в чем, но в этом ты можешь быть уверена, любовь моя: я всегда буду с тобой, что бы ни случилось. Всегда.
Губы его были так близко к ней, что она не удержалась и притронулась к ним, сначала пальцами, а потом губами, застенчиво скользнув по ним языком.
Из груди его вырвался тихий стон, и он прижался к ней с такой страстью, что ей оставалось только ответить ему тем же.
— Значит… больше никаких сомнений? — спросил он, когда наконец оторвался от ее губ.
— Никаких, — подтвердила Мелани.
По лицу ее пробежала тень, и он шутливо произнес:
— Если ты думаешь, что я тебя отпущу, не получив согласия выйти за меня…
Мелани рассмеялась и ответила шуткой на шутку:
— Если ты думаешь, что я за тебя не выйду!..
— Тогда почему ты хмурилась?
— Я просто подумала о доме. Жаль, что я так поторопилась. Может, я слишком сентиментальна, но я уже к нему привязалась. Когда у нас будут дети…
— Ага. Боюсь, теперь мне надо признаваться. Дом у тебя покупаю я.
У нее было такое лицо, что ему пришлось ее встряхнуть.
— Послушай, неужели ты думаешь, что я могу позволить кому-то другому жить здесь, спать в комнате, где я впервые тебя поцеловал, где впервые мы были вместе? — Он покачал головой. — Нет, я решил, что если уж ты не будешь моей, то хотя бы дом будет моим, он и воспоминания…
— Тебе незачем теперь покупать дом.
— Есть зачем, — мягко напомнил он ей. — Деньги, которые завещал тебе Джон, и деньги, которые можно получить от продажи дома. Ты ведь хотела передать их в фонд детских приютов.
Мелани посмотрела на него.
— Я думала, что он так одинок, что ему так не хватало детей и внуков, и решила… — Она покраснела, а затем с вызовом посмотрела на него:
— Мне казалось, что это каким-то образом…
— Искупит его вину, — закончил Люк. — Я понимаю, почему ты это хотела сделать, дорогая. В память о своем отце… Так много подростков уходят из дому из-за неладов с родителями, их ждет только одиночество и трудности…
Очень хочется им помочь.
— Да, — согласилась Мелани. — Да, мне бы хотелось это сделать.
— Ну что, нравится тебе, как они распорядились твоим щедрым подарком?
— Твоим щедрым подарком, — поправила Мелани мужа, слегка поворачиваясь на сиденье и бросая прощальный взгляд на здание, от которого они отъезжали.
Это был новый, только что построенный на окраине Манчестера детский приют, спальни, ванные комнаты и кухни которого были обставлены и оборудованы на деньги Джона Барроуса.
— Надеюсь, мы поступили правильно, — сказала Мелани и добавила:
— Бедные!
Ты знаешь, мне всегда казалось: самое худшее, что может произойти с ребенком, — это потерять родителей. Но оказалось, что это не так. Самое худшее, что может произойти с ребенком, — это иметь родителей, которые не могут или не хотят его любить.
— Чего только не случается в жизни! Бывает, что нельзя винить ни детей, ни родителей. Люди страдают от болезней, от нужды…
— Но этого не должно произойти с нашим ребенком, — убежденно сказала Мелани, непроизвольно опуская руку на живот.
— Ни за что! Ведь, помимо любви, мы дадим ему уважение, свободу и доброе отношение, чтобы он рос как личность, а не как наша с тобой собственность.
Уважение и доверие — вот главное. Не будем повторять ошибок прошлого.
— Не будем, — согласилась она мягко. Ей не нужно больше убеждать себя в его искренности. Любовь Люка сделала ее свободной, позволила ей стать цельной натурой и смотреть на мир открыто, уверенно и радостно.
Люк примирил ее с прошлым, научил принимать его и жить с ним. Да, чего только не случается в жизни! И потерять родителей — это еще не самое страшное.
Теперь у нее есть Люк и его любовь, а в ней самой живет ребенок Люка. Она улыбнулась себе. Первый из нескольких. Люк уже думает, как перевести свое дело из Лондона в Чешир и навсегда переехать в семейное гнездо Барроусов. А после того, как они его расширят, на что уже есть разрешение, там хватит места даже на полдюжины детей.
Мелани улыбнулась. Когда она думала обо всем этом, сердце начинало трепетать и грудь распирало от ощущения необычайной радости и счастья.
— Чему ты улыбаешься? — спросил Люк с обычной подозрительностью мужа.
— Так, — тихо ответила Мелани. — Так просто.