Щелчок

— Это Шура! Он один оставался дома! — вставила, не без ехидства, свое слово Аврора Васильевна.

— О! — воскликнул monsieur Диро, шагнул по направлению к Орле и, схватив его за плечи, потряс, уставившись строгими глазами ему в лицо.

— Это ти? Говори сей минутик, ти наплютоваль?

— Ничего не плутовал! — грубо вырываясь, процедил сквозь зубы Орля. — Вас же жалеючи, накрыл! Ишь, голова-то у вас ровно колено, и мухи опять же по ней…

— О… ты все навируешь… — произнес в сердцах monsieur Диро и слегка дернул за ухо Орлю. — И никто тебе не повериль… ти маленький негодник.

— Орля правду говорит, не обижайте Орлю! — раздался тихий, трепетный Галин голос.

— Действительно, правду, — подтвердил Мик-Мик.

— Слуга покорный, я умываю руки, если Михаил Михайлович заступается за этого негодного мальчишку! — недовольным тоном произнесла Аврора Васильевна, с обиженным видом отошла к столу и заняла свое обычное место в кресле.

— Ну, а скажи, пожалуйста, ты кончил заданную работу? — нахмурив брови, строгим голосом обратилась Аврора Васильевна к Орле, в то же время открывая свой рабочий ящик.

Но Орле не суждено было ответить. Что-то со свистом выскочило из ящика и поползло по столу.

— Змея! — неистовым воплем вырвалось из груди гувернантки, и она с воплем: — Дурно, мне дурно! Змея! Змея! — откинулась, бледная как смерть, на спинку кресла.

— Змея! Змея! — кричали дети, в испуге отступая в дальний угол комнаты.

Мик-Мик в сопровождении Вани кинулся к столу.

— Да это — уж! Не бойтесь! Безвредный уж. Откуда он взялся? — послышались через минуту их ободряющие голоса.

— Води… сюда капель… мадмуазель Аврор упал в нечувствовании! — волновался Диро, хлопоча подле испуганной гувернантки.

Из внутренних комнат бежали Франц, няня, за ними спешили Валентина Павловна и Ляля.

— Что случилось? Ах, змея! Гадюка! Убейте ее, убейте! — не своим голосом вскричала бабушка. — Эта змея всех детей пережалит. Ох, какой ужас! Кира, отойди! Отойди, Счастливчик! Тебе говорят, отойди!

— Господи! Батюшки! Иисусе Христе! И подумать только, откуда взялась эта нечисть! — причитала няня, благоразумно пятясь к дверям.

— Да успокойтесь же! Успокойтесь! Это уж, а не змея! У нее нет жала, нет яда! — подбегая к каждому отдельно, кричал им всем в уши Мик-Мик.

Но его никто не слушал. Не хотели слушать. Все бегали, волновались.

— Франц, — кричала бабушка, — возьми палку и убей эту мерзость!

— Сорок грехов тебе за это отпустится, мой батюшка, — вторила ей няня.

— Да поймите же, это не змея, а уж! — надрывался Мик-Мик.

И вот, в самый разгар суматохи, в то время, как Мик-Мик, monsieur Диро и Валентина Павловна возились подле все еще стонавшей Авроры Васильевны, а Франц и дети, окружив на почтительном расстоянии ковер с извивающейся на нем змейкой, не знали, что предпринять, Орля вынырнул из их толпы и, бросившись к ужу, схватил его рукой.

Затем так же быстро он промчался в сад, в самый дальний угол его.

— Ну, уженька, гуляй на свободе, — проговорил он, выпуская из рук змейку, — держать тебя дома больше нельзя. Доищутся, тогда и пиши, брат, пропало! Утекай, братец ты мой, откуда пришел.

И он тихо свистнул, подражая свисту ужа. Последний поднял головку, огляделся и быстро заскользил в высокой густой траве…

Глава IV

— Кто посадил в мою рабочую корзинку эту гадость?

Голос Авроры Васильевны звучит особенно суровыми нотками. На голове ее компресс. Под носом она держит пузырек со спиртом. Она едва пришла в себя от испуга. До сих пор, от времени до времени, дрожь пробегает у нее по телу при одном воспоминания о змее.

Дети стоят молча перед нею, испуганные ее бледный лицом с заострившимися чертами.

Все молчат. Молчит и Орля, угрюмо уставясь в землю.

«Нет, дудки, шалишь, — думает он, — не признаюсь ни за что. Чего доброго, велит запереть в комнату. А главное, Гальке запретит играть со мною. Лучше уж молчать».

— Напрасно виновный не сознается, — снова, после минутной паузы, повышает голос Аврора Васильевна. — Это сделал Шура. Никому другому в голову не придет так бессердечно поступить со мною, — неожиданно заключила она, переводя гневные глаза на цыганенка.

«Вот оно! Начинается! Докопалась-таки эта злючка!» — тоскливо пронеслось в мыслях Орли, и оп еще угрюмее уставился в землю.

— Шура будет за это строго наказан! — сделала неожиданный вывод гувернантка, обдавая Орлю пронзительным взглядом своих строгих карающих глаз.

Маленькая фигурка Счастливчика протискивается вперед.

— Это сделал я! — слышится его смущенный голос, в то время как все устремляют на него изумленные глаза. — Ради Бога, простите меня, Аврора Васильевна! — подхватывает он, не дав произнести никому ни слова. — Но я не нарочно… Я думал, что вы сразу поймете, какая это змея… не ядовитая… безвредная… и, шутки ради, посадил ужа к вам в корзинку. И-и…

Счастливчик совсем не умеет лгать. Он путается, краснеет и замолкает.

— Возможно ли? Нет! Вы не могли этого сделать, Кира, — говорит с отчаянием в голосе Аврора Васильевна, — вы, наш Счастливчик, наша общая радость и утешение, вы не могли поступить так! Нет! Нот! Этому я не поверю никогда! Не поверю никогда!

Глаза Авроры Васильевны наполнились слезами. Она так любила Киру, так надеялась на него, — и вдруг он поступает не лучше какого-то дикого цыганенка!

— Не верю! Не верю! — стонет она и крутит головою.

— Так вот же ваша работа. Теперь вы поверите… и простите меня…

С отчаянием в лице, в своих темных глазах-коринках, Счастливчик запускает руку в карман и вытаскивает оттуда работу: злополучный клубок ниток, полоску кружева и вязальный крючок, которые он подобрал в саду случайно по дороге из леса.

Последнее и самое веское доказательство Киры налицо. Аврора Васильевна подавлена, молчит с минуту, потом неожиданно кричит:

— Валентина Павловна!.. Лялечка!.. пожалуйте сюда!.. Послушайте только, что выкинул наш любимчик!

Старушка Раева и хроменькая Ляля поспешили на ее зов.

— Что такое? Что?

Аврора Васильевна с тем же дрожащим от обиды голосом рассказала, в чем дело.

— Кира! Кирушка! Возможно ли? О, как это ужасно! — восклицают в один голос и старая бабушка, и хроменькая внучка.

Да, это невозможно.

И Счастливчик, поняв всю тяжесть возложенной им на себя чужой вины, прильнул к груди бабушки и залился слезами.

— Кирушку и Шуру барышня к себе просит, — заглядывая в спальню мальчиков, торжественно провозгласила няня.

В это время Ивась только что успел запустить подушкой в Ваню Курнышова, который, в свою очередь, схватив с окна лейку с водой, предоставил своему маленькому товарищу возможность познакомиться с холодным душем.

— Бесстыдники! Угомону на вас нету, — негодовала няня, — ни ночью, ни днем!

— Холодные души рекомендуется принимать во всякое время суток, — деловым тоном заметил Ваня, в то время как мокрый, как утенок, Ивась отряхивался от воды, неистово хохотал и кричал:

— Ну, постой же ты у меня!.. Я тебе такого гусара в нос запущу! Усни только!

Когда Счастливчик в сопровождении Орли вошел в комнату Ляли, та сидела над книгой у стола.

В ее небольшом уголке было тихо, тепло и уютно. У киота с образами горели лампады, и их мерцающие огоньки освещали суровые лица святых на иконах… И лицо Того, Кто смотрел из-под тернового венца печальными кроткими очами, говорило без слов о всепрощении в любви.

Ляля опустила книгу на колени и смотрела на входивших к ней мальчиков.

— Кира! — произнесла она, лишь только маленький брат приблизился к ней. — Я все знаю. Это не ты положил змею в корзинку Авроры Васильевны, а Шура…

— Шура! — обратилась она к мальчику, в то время как вспыхнувший до корней волос Кира опустил свои правдивые глаза. — Зачем ты не сознался?

Орля сурово сдвинул брови и потупился.

— Она — злая! Она бы заела меня! И Гальке бы опять со мной якшаться запретила, — угрюмо пробурчал тот.