Страница 18 из 125
- Что ж ты все это мне доказываешь? - спросил Тимофей Ильич.- Стоит зачинать дело - зачинайте… Молодые начнут, старики помогут.
- Пойду сегодня к Савве. Из-за Саввы я чуть с Хохлаковым не поругался…
- Опять? - удивился Тимофей Ильич.- То Льва Ильича ни про то ни про се обидел. А теперь уже с Федором Лукичом? Да ты эдак и со всем районом поругаешься… А к чему? - Тимофей Ильич тяжело вздохнул.- И мой ты сын, а не пойму я тебя. И чего тебе еще надо? Слава, почет тебе… Ну, чего ж еще?
- Чего еще? По-вашему, батя, то, что я Герой Советского Союза, так все это вроде мягкого дивана… Лежи, блаженствуй и наслаждайся жизнью. А мне лежать не хочется. Такая жизнь не по мне… Разве трудно меня понять?
- Ну, бог с тобой, живи как знаешь… Ты уже не маленький.- Тимофей Ильич поднялся.- Я и так с тобой засиделся. Меня давно на огороде ждут… Такой славный дождик выпал.
Берегом Кубани Сергей прошел на край станицы и зашел во двор деда Евсея. Семен уже починил погреб и мыл в ведре руки. Увидев Сергея, он так обрадовался, что нечаянно опрокинул ведро и, вытирая о рубашку руки, побежал навстречу.
- Сережа! Где же ты пропадал?
- Катался…
- Смуглянку разыскивал?
Сергей рассмеялся.
- Да…
- И нашел?
- Нашел, только не Смуглянку, а Ирину Любашеву. Это ее настоящее имя.
- Везет же тебе,- искренне позавидовал Семен.- А у меня дела плохие.
- Что такое?
- Зря к тебе ехал… Хочу перебраться жить к старикам Семененковым. Сами просят. Такие они потешные, как дети…
- А разве у моих родных тебе плохо?
Семен грустно посмотрел на друга.
- Из-за Анфисы не могу я там оставаться… Тимофей Ильич бунтует… Давай сядем. Я тебе все, все расскажу.
И друзья сели на бревно в тени под старой яблоней.
Глава Х
После обеда Сергей пришел в станичный совет. Во дворе стояла тачанка, до такой степени забрызганная грязью, что все - и рессоры, и колеса, и ось, и крылья, казалось, были слеплены из глины. Кучер, коренастый и большеголовый парень лет семнадцати, распрягал лошадей, мокрых, с курчавой шерстью и с мыльной полоской между ног. Кучера звали Дорофеем. У него были застенчивые голубые глаза, шишковатый нос и белесые брови. Широкое лицо его было так опалено и солнцем и горячими ветрами, что цветом напоминало потемневшую бронзу. Свою должность Дорофей ставил очень высоко, считая, что далеко не каждому дано быть кучером станичного совета. Любил рассудительно поговорить о дорогах, о повадках лошадей, о выпасе и водопое.
- А мы только что примчались со степи,- гордо сообщил он, вешая на дышло хомут.- Ой, и дороги грязные!
Поговорив немного с Дорофеем и узнав от него, что Савва ушел домой обедать, Сергей направился к Остроухову…
Савва после женитьбы жил отдельно от отца, в домике недалеко от площади. Открывая калитку, Сергей увидел небольшой двор, поросший травой, и услышал такой дружный детский крик и писк, что в недоумении остановился. «Э, да я, кажется, набрел на детские ясли»,- подумал он и хотел было спросить проходившую мимо двора девушку, здесь ли живет председатель станичного совета, как услышал голос:
- Сережа! Заходи!
Савва шел к нему в грязных и еще не высохших сапогах, без рубашки. Он только что умылся и теперь вытирал упругое крепкое тело широким полотенцем. Он сжал руку Сергея влажными и сильными пальцами, пригладил ладонью мокрые, падавшие на глаза волосы и весело посмотрел на дом, откуда доносился детский плач.
- Семейство бунтует! - смеясь, сказал он.- Свой оркестр!
- Много их у тебя? - поинтересовался Сергей.
- Пока четверо.
- Почему - пока?
- Жду пятого.- Савва смутился, заметив на лице у Сергея улыбку.- Да хоть бы на пятый раз девочка родилась, а то одни хлопчики, как на заказ. И до чего ж крикливые.
- А ведь давно ли ты был холостяком?
- Давно, Сережа, давно. Помнишь… ты уехал учиться, а я женился. А потом война. Времени прошло немало.
- Значит, пока я воевал, ты готовил резервы?
- Хлопчики славные,- самодовольно проговорил Савва.- Заходи в дом. Я думал, что Хохлаков тебя не отпустит… Небось жаловался, меня поругивал. Дескать, сякой-такой, на фронте не был, пороху не нюхал. Любит упрекнуть. А когда я просился в армию, сам же кричал: «А кто будет в тылу победу ковать?»
Они вошли в комнату. Оказалось, что плакали два младших сына - оба пухленькие, головастые, с большими серыми глазами. Увидев Сергея, мальчики тотчас умолкли. Савва взял полотенце и вытер мокрые глазенки и щеки ребятишек, навел порядок и под их носами, а потом усадил за стол, где старшие сыновья ели молочную кашу.
- А вот и главная виновница,- сказал Савва, когда в дверях показалась его жена, Анюта, с пучком зеленого лука в руках.- Познакомьтесь… Ты, Сережа, мою женушку не знаешь. Она у меня хуторская… Анюта, а это тот самый Сережа. Помнишь, я о нем часто тебе рассказывал?
- Интересно, что он обо мне рассказывал? - спросил Сергей, пожимая маленькую и мягкую руку хозяйки.
- Будто ты в танке горел. А я не верила. Как же может железо гореть?
- Сережа, помнишь, в газетах о тебе писали? - пояснил Савва.
- Бывает, когда на войне и железо горит,- сказал Сергей, рассматривая жену своего друга.
Анюта была невысокого роста, и при ее полноте даже беременность мало что изменила в ее фигуре. Движения у нее были плавные, спокойные, говорила она тихо; глаза серые, веселые. К детям у нее была какая-то врожденная склонность. Казалось, она и родилась для того, чтобы быть матерью большого семейства. С детьми обращалась умело: одного возьмет на руки, другого приласкает, тому застегнет рубашонку, того поцелует.
Когда кончился обед и Анюта увела детей во двор, Сергей сказал:
- Завидую… Славная у тебя жена. Такая быстро в матери-героини выйдет!
- А ты не завидуй, а следуй моему примеру.
Сергей вспомнил Ирину, курган, залитый лунным светом, и ничего не ответил… Друзья молча прошли в соседнюю комнату, сели на диван и закурили. Савва посмотрел на друга и сказал:
- Ну, как тебе после военной жизни нравится наш, так сказать, глубокий тыл?
- Говоря по совести, не очень.
- Отвык?
- Нет, не отвык… Почему стоите на месте? Почему теряете золотое время?
- Не наша вина.
- А чья же?
- Ты слышал мой разговор с Хохлаковым? Разве убедишь?
- А зачем убеждать? Федор Лукич обвиняет тебя в чрезмерной мечтательности. И он прав. Ты мечтаешь, а надо действовать. Пойми сам, какой толк от твоих рассуждений? Не рассуждать надо о красивой жизни, а строить ее… Как? А очень просто. Начать с того, что составить пятилетний план Усть-Невинской и положить этот план на стол тому же Хохлакову. Да чтобы там было сказано все, и сказано точно: и что строить, и когда, и где, и сколько потребуется строительного материала, рабочей силы, чтобы в этом плане всем трем колхозам было отведено должное место,- тут и повышение урожая, и рост поголовья скота, и развитие садоводства, и строительство ферм, полеводческих станов, разведение птицы… Когда все это будет лежать на столе у Хохлакова, тогда можно вести не отвлеченный, а конкретный разговор. Тогда мы можем сказать: будьте любезны, Федор Лукич, рассмотрите наши предложения и утвердите. А не захочет, скажет, что все станицы должны идти в одном строю, мы пойдем в райком, к Кондратьеву. Если и там нас не поддержат, поедем в край, в Москву, а своего добьемся… А ты как думал? Тут одной мечтой ничего не сделаешь.
Савва опустил голову, задумался.
- Вот что, Савва, созывай назавтра заседание исполкома с участием председателей колхозов и бригадиров. Начнем обсуждать пятилетний план станицы. А то может случиться и так: пока ты будешь мечтать, соседи обгонят…
- Зачем же созывать исполком? - удивился Савва.- Давай сперва вдвоем сядем и напишем. Можно учителей пригласить, чтобы все это грамотно составить.
- Написать мы всегда успеем,- сказал Сергей вставая.- Раньше послушаем людей, что они скажут. Пусть и тебя малость покритикуют.