Роса в аду

— Но здесь-то, здесь… Они не выбирали, выбирали за них!

— Никто не может делать выбор за человека, — сказал я. — Отцы выбирают для своих детей образ их жизни, строя мир, в котором им предстоит жить и придумывать правила, по которым им жить, а дети… Дети живут в этом мире по этим правилам и готовят правила для своих детей. Каждый решает сам.

— Ты жестокий человек, — сказала она. — Тебе никогда, никого не жаль? Просто, без всяких философствований и правил?

— Нет, — сказал я. — Я уже давно никого не жалею. Ни себя, ни тех, кто меня окружает.

— Посмотри на них, — обвела она рукой зал вокруг себя. — Они все такие разные. Умные и глупые, хорошие и плохие, красивые и не очень. Почему из-за того, что так устроен мир, они должны страдать все? Разве это справедливо? Кому и что они сделали такого, что их заставляют умирать раньше положенного?

— Раньше срока не умирает никто, — заверил я. — А насчет "страдать"… Абсолютно счастливы только идиоты. Все остальные рано или поздно встречаются со страданиями, неприятностями и смертью. Другое дело, как они это воспринимают. Озлобляются или принимают как опыт, готовы к этим встречам, или они застают их врасплох… Радости людей не закаляют, Надя. И праздник не может длиться всю жизнь так же, как солнце не может светить двадцать четыре часа в сутки. Мир устроен сложнее, чем желания людей… И мудрей.

— Все равно не приму этого, — сказала она. — Люди должны любить, а не умирать… Я не могу этого принять, потому что любила своих одноклассников… А они умирали… И никакая философия не сделает мысль об этом менее страшной.

— А она и не должна быть приятной. Это — смерть. Бывают еще лишения и боль, потери и горе, трагедии и бессилие, нищета и подлость, предательство и… Много всего. Кроме мазохистов, им никто не радуется. Но они есть.

— Почему же их так много?!

— Я уже говорил тебе, что все злое куда плодовитее, чем доброе. "Колесико за колесико — и поехало". Люди могли бы остановить эту адскую машину, но не хотят. Им приятнее смерть и страдание, чем потеря богатств, власти и привычного образа жизни… Надя, я, пожалуй, пойду. Ты расстроена, а я со своей философией еще больше порчу тебе настроение. Это твоя жизнь, и я зря согласился прийти сюда. Я здесь чужой и не могу быть попутчиком твоей скорби.

— Я пойду с тобой, — сказав она. — Я уже повидала всех и поговорила со всеми. Сейчас начнутся танцы, а танцевать мне почему-то не хочется… Извини, что я сорвалась. Мне их очень жаль, и я не могу понять, почему они умерли.

— Ты раньше никогда не сталкивалась со смертью? — удивился я.

— Когда я была маленькая, у меня умерла бабушка. Я очень ее любила. Переживала так, что даже заболела… Все время плакала…

— Н-н-да, — сказал я. — Не хочу тебя расстраивать, но в этой жизни тебе предстоит увидеть еще много не самых лучших дней… Если судить объективно, то жизнь — это вообще не сахар.

— Но почему?

— Наденька, ты как маленький ребенок. Это же столь простые вещи — предательство, жестокость, злость, смерть…

— Но почему?!

— О, Высшие силы! Помогите мне объяснить этому прекрасному, но наивному ребенку, как устроена жизнь!.. Неужели судьба хранила тебя настолько, что ты не знаешь самых простых вещей? Как же ты вообще выжила в этом мире?

— Повезло, — невольно улыбнулась она. — Но почему все это происходит, я все равно не могу понять… Сегодняшний день не оправдал моих надежд. Я думала, мне будет радостно встретиться с ними, а оказалось, что время несет не только хорошее. И мне не хочется веселиться. У меня нет для этого настроения.

— Значит, мы его создадим, — решил я. — Позволь мне сделать это! Ты можешь довериться мне? Доверяешь мне? Она посмотрела в мои глаза и кивнула:

— Я верю тебе. Но…

— Тогда никаких "но". Остальное отдай в мои руки. Я заставлю этот день сиять для тебя. Плохой он или хороший, хочет он этого или нет, но он будет сиять, искриться и радовать тебя… Дай мне твою руку. Идем.

— Здравствуй, Зураб, — приветствовал я старого цыгана. — Давно мы с тобой не виделись.

— Давненько, — не вынимая закопченной трубки изо рта, подтвердил он. — Я уже внуков на ноги поставил, а на твоей буйной голове по-прежнему нет седых волос. Как тебе это удается? Ты используешь краски, или ты колдун?

— Просто я очень не люблю перемен, — улыбнулся я. — Даже в малом… Скажи своим бесенятам, чтоб выгружали из моей машины ящики с вином и бочонки с коньяком. В багажнике лежат подарки для тебя… У меня сегодня праздник, Зураб. Сегодня эта прекрасная девушка разрешила мне раскрасить для нее вечер моими красками. Как ты думаешь, Зураб, смогу я соткать ее настроение, если первой нитью станет бесшабашность и мудрость цыганских песен? Грусть их глаз и их тоска по любви?

Старый цыган выколотил трубку о каблук вышитого сапога, посмотрел на девушку и улыбнулся в усы.

— Ты не прогадал бы, если б весь этот день был соткан из одних цыганских песен. Никто не умеет обнажать тоску о любви лучше скитальцев. И никто не умеет приветствовать ее приход лучше них… Ты мой старый друг, и само твое появление в моем доме — радость. Но то, что ты доверил мне зажечь огонь в глазах той, что украла твое сердце, заставит и меня вылезти из моей старой, потертой и помятой шкуры. Сегодня будет праздник. Песен и вина хватит на всю долгую ночь… Только смотри, чтоб мои парни не умыкнули у тебя такую красавицу. Клянусь головой, она стоит того, чтоб пожертвовать ради нее жизнью!

— Посмотрим, — тряхнул я головой. — Это мы еще посмотрим! Сегодня я сам буду петь и танцевать. Ты-то знаешь, что твои парни слишком зелены для меня, но я хочу, чтоб это увидела она. Не им тягаться со мной. Ни они, никто другой не смогут украсть ее у меня, Зураб! Этой женщине отдано мое сердце, и я найду ее, где бы она ни была. Одна часть меня поведет к другой части и будет вести, пока мы не соединимся. Твоим парням нечего ловить, старик. Они еще не знают, как нужно петь и танцевать. Сегодня мы с тобой научим их. Сегодня небо упадет на землю и рассыпет свои звезды вокруг нас! Сегодня будет праздник, Зураб!..

— Я даже не подозревала, что в тебе столько огня, — смеясь, сказала она. — Это было чудесно! Это все — словно огромный хоровод, танец, песня, сказка!.. Вечер как мистерия, как миг… Это было волшебно. Куда мы едем?

— Мы уже приехали, — сказал я, останавливая машину у входа в казино.

— О, нет. Спасибо, но я туда не…

— Мы пойдем, — сказал я. — Мы пойдем и будем играть. Совсем чуть-чуть. Это плохо, но иногда это нужно. Ты обещала довериться мне. Я знаю, что делаю… Из того, что мы выиграем, мы не возьмем себе ничего. Мы… Мы отдадим все вон той старушке-нищенке, на углу. Это, в некотором роде, тоже не самая лучшая моя идея, но… Доверься мне. Давай сделаем это.

— Но ведь мы можем и проиграть, — робко возражала она, пока я вел ее ко входу. — Мы ведь можем и проиграть…

— Двадцать одно, — сказал я, бросая карты на стол. — Мне даже как-то приелась эта цифра… Что с вами, уважаемый? У вас какой-то нездоровый цвет лица…

— У меня… У меня живот свело, — с трудом признался бедный крупье, — Извините, этот столик закрыт.

— Понимаю, — сочувственно сказал я, поднимаясь и сгребая со стола кучу выигранных мной фишек.

— Давай уйдем, — попросила Надя. — Это же не может продолжаться вечно. У нас куча денег. А вдруг мы все проиграем? Мы сейчас можем сделать ее богатой. А если мы…

— Терпение, мой друг, терпение, — замотал я головой, направляясь к "рулетке". — Деньги не знают слова "везет" или "не везет". Они — фактор крайне отрицательный, и всегда находятся в положении "не везет". Но дело в том, что сегодня этот фактор испытывает на себе "беспроигрышное" казино.

Я зачерпнул горсть жетонов и положил их на стол:

— На "зеро".

Девушка за столом приняла у меня жетоны, улыбнулась и, крутанув стрелку, бросила шарик. Эта двусмысленная улыбка сползла у нее с лица в тот момент, когда стрелка покорно легла на отметку "зеро". Побледнев, она заглянула под стол, проверяя исправность хитроумного устройства, с помощью которого она пыталась управлять результатами игры. Устройство было в порядке. Но вот игрой она уже не управляла.