Страница 5 из 18
— Все штуцера в трубопроводе были завинчены крепко, — сказал Вася. — Но давление действительно стравили ночью.
— Значит, у нас орудуют привидения? — спросил Кэп. — Кто стоял на вахте?
— Маврухин.
— Постой, это когда бочка загорелась на берегу?
— Верно.
Я тотчас вспомнил волнения той ночи. Теплоход стоял на втором причале, у форта, где докеры складывают всякий мусор. Ночью вспыхнула одна из бочек с «обтиркой» — промасленным тряпьем. Очевидно, произошло самовозгорание. Над бочкой возник двухметровый огненный столб. Маврухин, напуганный близостью огня, разбудил капитана, и тот отвел теплоход подальше, на восьмой причал, где мы и остались. Тем временем Валера, Ложко и я справились с пожаром, закрыв бочку брезентом.
— А в самом деле давление в ресивере было стравлено, — сказал Кэп. — Пневмостартер у нас берет с первого оборота, а в тот раз дизелек еле завелся.
— На свете есть много, друг Горацио… — начал было Валера, но Кэп раздраженно перебил его.
— Хватит. До чертей договоримся. Предчувствия, штуцера, голоса с мостика.
Ребята нехотя разошлись по каютам.
Этой ночью Леша нес вахту. Он поднялся на мостик, поставил шезлонг. Лицо его от раскуриваемой трубки озарилось красным светом.
Лешенька Крученых провел три года в колонии для несовершеннолетних. У него особые причины носить в будний день открахмаленную рубашку и аккуратно завязанный галстук. Поммех старательно бережет в себе чистенького, отутюженного мальчика, так не похожего на убежавшего однажды ночью от пьяного отчима паренька, ставшего впоследствии «уркой».
Я присел на скамейку рядом с шезлонгом Леши.
— Ты не выдумал насчет штуцера?
— Нет, не выдумал.
— Странная история. Как ты ее объясняешь?
Замечательная пенковая трубочка гасла. Леша, отчаянно пыхтя, придавил большим пальцем табак.
— Кто его знает…
Прогудел мощным мотором катер. Нас качнуло, стукнуло о пирс, и теперь свет лампочки, горевшей в рубке, падал прямо на лицо Леши Крученых, я же оставался в тени.
— Просто я смолчал на камбузе, — сказал я. — Такое знаю, что все бы ахнули.
Я внимательно наблюдал за ним. Чуть-чуть излишне подчеркнутое безразличие, чуть-чуть убыстренная реакция — здесь все зависит от этого «чуть-чуть». Я взял его за руку — как бы по-дружески, желая полностью довериться. Мои пальцы ощущали и малейшее движение мышц и биение крови. Человек может научиться владеть мимикой, но мышцы руки и пульс способны выдать волнение.
Леша поднял брови и спросил иронически:
— Видел привидение, которое скрутило штуцер?
— Нет, в самом деле знаю. В тот же вечер догадался.
Конечно, это был наивный блеф. За такие штучки меня следовало бы дисквалифицировать с последующим недопущением к оперативной работе сроком на двадцать лет (за двадцать лет подрастет более толковое поколение). Но я делал ставку на атмосферу тревоги. Леша, как и все, был взбудоражен после разговора за ужином. Если бы предостережение попало на больное место, я сразу почувствовал бы это.
Но реакция поммеха выражалась в простом любопытстве. Никакого испуга, настороженности.
— Рассказывай, не тяни!
Тогда я наклонился к нему и шепнул на ухо:
— Машутка влюблена в механика.
— Фу ты, черт! Кто же не знает? Об этом сигнальщики флажками пишут.
Он хлопнул меня по плечу, по-дружески прощая туповатость.
«Ерунда, ерунда и еще раз ерунда! — сказал я себе, спустившись с мостика и стукнув кулаком о твердый обод спасательного круга. — Эти четверо ни при чем. Что ты суетишься и устраиваешь идиотские экзамены?»
Я прошел в душевую. На стоянках, когда дизель не работал, приходилось довольствоваться холодной водой. Душ был жестким, как терка, и сразу снял усталость.
На изогнутой водопроводной трубе я нащупал плотное кольцо изоляционной ленты. Вездесущий работяга Прошкус в самом деле поработал в душевой. «К черту, — сказал я. — Верю тебе, «боцман». И тебе, лодырь Ленчик, и тебе, мудрый философ Марк Валерий Петровский. Верю всем четверым».
Очевидно, это решение и было вторым, моральным душем. Исчезла никотинная горечь, оставшаяся после разговора с Лешей. Все стало просто и ясно.
Я вышел на палубу. Ветер очистил порт от испарений солярки и принес запах листвы. В такую ночь трудно заснуть, даже если не работаешь в угрозыске.
Три фигуры были едва различимы в полумраке. На берегу стояла Машутка в белом платье, тоненькая, как свечка. Валера, склонившийся с борта, казался каменной глыбой. А над ними, на крыше мостика, парил, как Мефистофель, Леша Крученых, бросая время от времени иронические реплики. Поммех знал, что Валере очень нравится Машутка.
— Вы скоро уходите в рейс? — спросила Машутка.
— Через три дня, — ответил Валера.
Он поглаживал леер от волнения.
— Я знаю, чего ты пришла, — глухо сказал он. — Твой Вася дурень. Он ревнует, что ты в театре с мичманом была.
— Господи, — тихо ответила Машутка. — Так это же наши шефы. И не один мичман, а трое.
— Понял? — торжествующе спросил поммех. — Всего трое!
Валера прошел в каюту Васи Ложко. Я не мог не оценить его мужества. Жаль, что не этот парень нравился Машутке.
Разговор его с механиком длился недолго. Вася, перемахнув через леер, оказался рядом с Машуткой. Они медленно пошли вдоль пирса, в сторону от «Онеги».
Рядом тяжело вздохнул Марк Валерий Петровский, наш стоик.
— Они познакомились в яхт-клубе, — сказал он. — С тех пор Машутка здесь частый гость. Она работает в магазине грампластинок. А Вася хороший парень, правда? — спросил Валера, заглядывая мне в лицо. — Однажды он провожал Машутку и на них напали двое. Хулиганье. Вася их разметал знаешь как!
Он смотрел на меня, как бы ища подтверждения. Выпуклые линзы очков светились, как лунные камни.
— Любовь зла, — произнес сверху Мефистофель-Лешенька.
6
Итог вечерних разговоров и событий я записал в блокнот.
«1. Маврухин, по словам механика, за день до гибели был на площади Марата. Читал газету в витрине. Говорят, знакомых в этом районе у него не было.
2. Ночью, за трое суток до убийства во время вахты Маврухина кто-то якобы ходил по машинному отделению и свинтил штуцер в трубопроводе, ведущем к пневмостартеру.
3. В ту же ночь, немного позже, загорелась на причале бочка с ветошью, и Кэп из-за недостаточного давления в ресивере с трудом завел двигатель, чтобы отвести теплоход.
4. Вывод из разговора с Лешей Крученых: он не замешан. Вообще «четверка» здесь ни при чем.
5. Приходила Машутка. У нее зеленые глаза. Такие глаза в жизни встречаются гораздо реже, чем в книгах».
Разумеется, последняя деталь не имела никакого отношения к расследованию. Но глаза у Машутки действительно зеленые и красивые.
Я вырвал листок из блокнота — он уже больше не был нужен, карандаш помог привести мысли в порядок, — свернул трубочкой и сжег. Бумажка превратилась в пепел.
Интересно, отчего загорелась бочка с ветошью? Вообще как могло вспыхнуть тряпье? Окурок, самовозгорание? Но тогда ветошь долго тлела бы! А Маврухин увидел столб пламени. Значит, кто-то поджег бочку, плеснув туда бензина. Кому-то нужно было, чтобы «Онега» перешла к другому причалу. Кому?.. Ответа пока нет. Прежде всего надо отправиться на площадь Марата и прикинуть, что могло понадобиться Маврухину в этом районе.
«Самое серьезное заблуждение любого преступника — надежда на то, что время смоет следы, подобно волне. Но время работает на угрозыск. И еще на прогресс». Так говаривал майор Комолов.
Меня разбудило топанье ног по палубе. Валера сунул под бок свой гиреобразный кулак.
— Вставай, авральчик! Готовимся к рейсу.
Мы ринулись в умывальник.
— Как странно устроена жизнь! — сказал Валера, отфыркиваясь. Без очков лицо его казалось чужим и голым. — Странно и противоречиво! Недавно мы пережили трагедию. И вот пожалуйста, Ложко женится. Уже объявил. Вернемся из рейса — будет свадьба.