Страница 66 из 86
6
Нила и Надейка, сидя вдвоем в палатке, читали книгу. Вернее, читала вслух Нила, а Надейка слушала и время от времени перебивала чтение восклицаниями.
В будущем совхоз «Комсомольский» предполагал производить не только зерно, но и молоко и мясо; и девушки по вечерам заранее готовились к занятиям на курсах животноводов. Надя собиралась сделаться птичницей. Нилу интересовал крупный рогатый скот.
За полотняными стенами палатки бушевала гроза, по намокшим и отвисшим полостям сочились ручейки, в углу капало.
— Ну и гроза, мамочки! — восклицала Надейка уже наверное в сотый раз. — Ой, боюсь! Страсти какие!
— Не мешай. Слушай, — не отрываясь от книги, ровным голосом останавливала ее Нила.
— «Главная особенность животноводства, — внятно и назидательно читала она, — состоит в том, что сельскохозяйственные животные функционируют попеременно: как средства труда (орудия производства), как предметы труда и как предметы потребления… Так, например, корова, приносящая теленка и дающая молоко, является средством труда; поставленная на откорм перед выбраковкой сухостойная корова представляет собой предмет труда; забитая в хозяйстве корова есть предмет потребления; выращиваемый молодняк есть предмет труда, а выбракованный сверхремонтный молодняк — предмет потребления, так как внутрихозяйственный забой — весьма простая операция, не требующая специального оборудования или особой квалификации работника»… Ты что-нибудь поняла?
— Да кто это так написал-то?
— Профессор какой-то…
— Сразу видно, что профессор. Мудрено шибко… Ой, боюсь!
Щели в палатке снова озарились зелено-синим светом, прокатился новый раскат. Затем дождь как будто начал стихать.
— Пишут, пишут, — с сердцем, но все так же, не повышая голоса, сказала Нила, — а для кого пишут, сами не знают!
— Для нас пишут, неученых…
— А теперь ты ученая стала?
— А, наверное, им больше платят, чем нам, — без всякой последовательности заметила Надя. — Ой, мамочки, да скоро ли это кончится? Вот накатило!…
— А помнишь, как волки выли? — сказала Нила, откладывая книгу. Читать дальше было все равно невозможно. Раскаты грома заглушали ее голос. Да и непонятно.
На минуту подруги погрузились в воспоминания. Они приехали с первой партией, когда не только ни одного домика не было — даже колышка еще нигде не забили. Жили в вагончиках: Зима еще лютовала, стенки внутри вагончика покрывались серебристым куржаком, за оконцами шуршала сухим, колючим снегом метель. К утру смерзалась обувь, приходилось класть ее под подушку…
По ночам в степи выли волки (недаром прозвали эту степь волчьей!). Иногда они подходили совсем близко и задавали такой концерт, что от страха у девушек начинали шевелиться волосы на голове… Жуть!
У входа кто-то поскребся. Надейка громко вскрикнула. Ей представилось, что сейчас высунется волчья морда.
Это был Фитя. Мокрый, страшный, весь обляпанный грязью.
Отряхнувшись так, что брызги разлетелись во все стороны, он направился к Ниле.
— Ты откуда это, Фитя? — всплеснули руками девушки.
Фитя тыкался мордой в колени Нилы, потом шлепнул грязной лапой по платью. Легонько отводя его от себя, Нила недоумевала:
— Да что с тобой, Фитька! А где ребята? Векшегонов? Гриша?
Фитя, словно одержимый, продолжал толкать ее. Он повизгивал и все как бы старался что-то втолковать ей. Видя, что его усилия не достигают цели, она не понимает его, он вдруг схватил зубами за край платья и потянул за собой.
— Фитька! Да ты что — спятил? Отпустись! Нашел время играть!
Внезапно Нила поняла, что это неспроста, пес никогда не вел еще себя так странно. От возбуждения он весь вздрагивал, точно наэлектризованный, глаза молили о чем-то, и он продолжал звать ее: то отбежит, то вернется.
Догадка явилась немедленно.
— С Сашей что-нибудь случилось? — Впервые она назвала Векшегонова Сашей.
— Или с Гришей? — в тон ей, с испугом добавила Надейка.
Девушки переглянулись, глаза у обеих округлились. Не сговариваясь и не тратя больше времени на разговоры, они схватились за косынки, накинули брезентовые куртки.
— Бежим к директору!
В конторе горел свет, у крыльца стоял забрызганный грязью газик. Они заглянули в окно: Задависвечка, в окружении подчиненных — бухгалтера, счетовода, плановика — колдовал что-то над разложенными ведомостями. Предводительствуемые Фитей, несколько раз даже пролаявшим от нетерпения, девушки метнулись к дверям…
7
Минули весна и лето, а за ними — осень. Пронеслись знойные суховеи, бич земледельцев. Океан пшеницы сменился рекой золотого зерна. Богатым урожаем отблагодарила целина за труд новоселов.
В поселке Комсомольском справляли сразу две свадьбы: Александра Векшегонова с Нилой Макушиной и Гриши Лизурчика с Надей Потылициной. Свадьбы игрались в один день и час.
Поселок преобразился неузнаваемо. Выстроились ряды индивидуальных домиков, во дворах кудахтали куры, мычали коровы. Около конторы красовалась большая клумба, напротив выросло новое большое здание — клуб. За ним махал крыльями ветряк.
Два смежных дома были отданы молодоженам. Их соединял общий палисад, а над крышей одного был поднят точно такой же шест, что и над совхозной конторой: комбинация скворечни с радиоантенной-метелочкой. Лизурчику нравились такие «технические новинки».
На семейных торжествах гулял весь совхоз во главе с высшим начальством — директором Задависвечкой. Гурьбой переходили то в один дом, то в другой. Еще не были сложены печи, а ударили первые холода. Семь дней, плясали в нетопленых квартирах.
Старинная уральская «Синтетюриха», которую певали еще прадеды новоселов, звучала на целине не менее задорно и весело, чем где-нибудь в кержацком селении, в Уральских горах.
«Синтетюриху» сменяли частушки под уральский перепляс.
— чеканил звонкий, как серебро, голос Нади, покрывая свадебный гомон и топот ног. —
— Бывает… — гудел Задависвечка.
Как всегда, частушки у Надейки были самые зазвонистые.
Не всем, конечно, эта травка пришлась по вкусу. Не секрет: кое-кто из приехавших вначале на целину струсил, удрал. Не беда, справились без них. Пусть будет хуже им. А нам — хорошо! И новоселы так били каблуками в пол, что половицы трещали.
Фитя, конечно, был здесь же, с людьми. Кто бы решился прогнать его во двор после всего того, что он сделал! Он тоже выглядел по-праздничному. Все лето он щеголял в репье и колючках. Нила выбрала их; там, где не могла отодрать, выстригла вместе с шерстью. После этого Фитьку вымыли, расчесали. Стал чистый, блестящий. Налопался он всяких яств так, что еле дышал.
Глядя на собаку, светившийся, будто начищенный самовар, Задависвечка вспоминал, как темным весенним грозовым вечером прибежали к нему всполошенные девушки, как потом вчетвером (Фитька был пятым) помчались на подпрыгивающем газике сквозь бурю и дождь… Ведь если бы не Фитька…