Страница 42 из 86
Чему это учат Типтопа? Кто не знает, ни за что не поймет. На морду надели какую-то кожаную штуку, мешающую нормально видеть. Ходишь и натыкаешься на все предметы; а бегать — уж и не вздумай. Поневоле научишься осторожности при ходьбе, будешь размеривать каждый шаг. Сперва Типтоп пытался сбросить эту помеху, потом смирился.
Сняли ее — так впрягли в какие-то оглобли, которые задевают за стены строений, за деревья и кусты. Чтобы они не толкали тебя всякий раз, приходится выдерживать расстояние между собой и ими…
Трудная наука для собаки. Трудная, а ничего не поделаешь, приходится осиливать, раз заставляют.
Зато выполнишь, как требуется, — получаешь лакомый кусочек: мясцо или сахар. Типтоп — ам! — и готов выполнять еще.
— А ты знаешь, папа, — сказала как-то Таля отцу, — Типтоп различает красный и зеленый цвет…
— Что он у вас, в шоферы готовится? — пошутил отец.
— Вы там, чего доброго, скоро его и разговаривать научите, — заметила мать. — Смотрите только, учите правильно…
— Ну, разговаривать он никогда не научится, — возразила Лара, — а понимать может многое.
Лара считает себя уже без пяти минут специалисткой по служебному собаководству и настоящей активисткой ДОСААФ — Добровольного общества содействия армии, авиации и флоту. Оттого у нее и такой авторитетный тон. А уж спорить с ней лучше не связываться. Так посмотрит презрительно, так подожмет губы, что поневоле замолчишь.
«Вот зазнайка!» — думает иногда про нее Таля, но при случае сама не прочь похвалиться, какая умная у нее сестра.
— Интересно, много ли у вас там таких азартных?
— Много, много, папочка! — с жаром отвечает Таля. — Там и мальчики занимаются!
— Да ну-у? — с притворным изумлением протянул отец. — И все делают то же самое, что и вы?
— Ну да!
— И вовсе не все то же самое, — поправляет Лара. — Мальчишки больше увлекаются стрелковым спортом, мотоциклетным.
Ну да, конечно, Лара же не признает мальчишек. Она считает, что от них только шум, драки, сплошное беспокойство, что от них не жди чуткого отношения… Лара умалчивает, что успехом дрессировки Типтопа горячо интересуются не только девочки, но и вся мужская половина их школы и кружка. Всех волнует участь слепого дяди Димы, а также то, насколько удастся сестрам осуществить свой замысел. Какой замысел? Пожалуй, пока мы умолчим о нем. Ведь неизвестно, в самом деле, как еще получится у девочек, хотя труда они не жалеют и желания сделать все хорошо хоть отбавляй.
У них даже много новых слов появилось в лексиконе: «условный рефлекс», «отработать», «внешний раздражитель», «среда» (не день — среда, а то, что окружает нас: и воздух, и люди, и природа…). Когда в школе по программе проходили теорию Павлова (правда, пока проходила ее только старшеклассница Лара), никто не проявлял к ней особого интереса; как начали заниматься в кружке, только тот и разговор: рефлексы, рефлексы…
— А как ты считаешь, — лукаво спрашивает Талю отец, — прибирать тетрадки — это не относится к числу условных рефлексов?…
Типтопу тоже прививают нужные рефлексы.
— Дядя Дима! Дядя Дима! Рассудительную, всегда выдержанную Лару нельзя узнать. Она так возбуждена, обрадована… — Что случилось, девочка?
— Дядя Дима! Я вам принесла… я вам принесла… — Она торопливо развертывает что-то, шурша бумагой, и кладет перед летчиком на стол. — Это такой прибор… он придуман специально для… — Лара чуть заметно запинается, однако вовремя находит нужные слова: — …для тех, у кого повреждено зрение.
— Что же это за прибор?
— Он позволяет чертить!
— Чертить?
— Да.
— А ну-ка дай…
Чертить… неужели? О, если бы это действительно оказалось так! Подготовка к экзаменам уже началась: ежедневно девочки, сменяя одна другую, читают ему учебники, помогая осваивать науки, которые необходимо знать для поступления в институт. Память у него отличная, запоминает он все хорошо. Но ведь будущему инженеру необходимо владеть рейсфедером и чертежным карандашом, — кто сможет помочь ему в этом?
А ну-ка, про что она толкует?
Плоская коробочка… похоже на готовальню… Руки слепого быстро исследуют ее. Внутри — набор инструментов: планшет, пластинка… кажется, из целлулоида… Как этим пользоваться?
Лара торопливо объясняет:
— У нас в классе у одного мальчика папа преподает в школе для слепых детей… — Сейчас она решилась произнести это слово — «слепых», поскольку в данный момент оно не относилось прямо к дяде Диме. — И он… папа этого мальчика… сконструировал прибор. У кого еще сохранился хотя бы один процент зрения… ну, хотя бы совсем-совсем немного!… тот может с помощью этого прибора вычертить любой чертеж… Понимаете, дядя Дима? Он… этот мальчик… знает про вас… мы говорили ему, что вы собираетесь учиться в строительном институте… и он принес нам такой прибор… для вас… вот!
Кажется, Лара переменила свое мнение о мальчиках.
— Как им пользоваться? — нетерпеливо спрашивает летчик.
— Тут только надо электрическую лампочку… сейчас… — Оказывается, у нее с собой и лампочка с длинным шнуром и штепсельной вилкой на конце. Лара втыкает вилку в розетку на стене, разматывая шнур, чтобы подтянуть к столу. — Видите, дядя Дима?
Свет лампочки, если поднести близко к глазам, он видит — будто тусклое маслянистое пятно; но чертеж, линии… как это может быть?
— Вот видите, дядя Дима, — продолжает Лара, забывая в увлечении своей ролью, что обращается к слепцу. — Вот видите… Планшет — он прозрачный. А на пластинке — мастика. Она не пачкает, не бойтесь! Проведите по ней рейсфедером… А теперь я подсвечу снизу лампочкой… видите? Ну! Видите?
— Вижу!!! — вдруг вскричал летчик. — Вижу! Погоди, девочка, не торопи… Дай всмотреться!…
Он боялся поверить себе, боялся ошибиться. Вот эта линия, что он нанес на пластинку; она рельефная — можно ощутить пальцем. И ее же он видит… да, да, видит! Некая светящаяся черта возникла у него в мозгу… неужели это она? Похоже, как будто на циферблате светящихся часов…
А если он проведет еще одну черту, перекрещивающуюся с первой? Видит! Получился угол… А если еще одну? Треугольник… Видит!!!
— Откуда ты взяла это, девочка?
— Да я же рассказывала вам: папа одного мальчика… — Да, да, помню! Не повторяй! Слушай, ведь это же великое изобретение! И как просто! Все гениальное — просто! Теперь я могу чертить! Неужели могу? Хочешь, я нарисую самолет, истребитель, на котором я летал?
И он действительно начертил контур самолета, распластавшего в полете свои крылья.
— Нет, лучше это… — И медленно, еще неуверенно, но все же довольно точно, он нарисовал — именно нарисовал — угловатые прямоугольные буквы, сложившиеся в слово «П-Р-О-Е-К-Т».
Проект! Вот с чего начнется его новая — вторая! — жизнь.
Лара, раскрасневшись от удовольствия, блестящими глазами следила за его рукой, водившей по волшебной пластинке. Кажется, так бы и повела сама, помогла… Сюда, сюда, дядя Дима! вот так! еще одна черточка!… Вот и получилось! Ведь, правда, получилось?
Внезапно спохватилась: где эта ветрогонка Талька? Сейчас как раз бы подходящий момент сказать все! Ведь так и условились… Вечно опаздывает. Учи, учи ее — все без толку! Опять, наверное, заслушалась радио у кого-нибудь под окном! Как услышит музыку — не оторвешь. Стоит, наверно, и приплясывает… балерина!
В сущности, Лара даже горда, что ее сестричка станет со временем балериной; но как же не поворчать? На то и старшая сестра! Тем более, сегодня такой день… И, заслышав наконец быстрые легкие шаги в саду, грозно-нетерпеливо окликнула:
— Виталина! Тебя сколько можно ждать?!
Таля явилась запыхавшаяся. Она бежала чуть не всю дорогу — зря сердится Лариса. Типтоп вприпрыжку спешил рядом с нею.
— Здравствуйте, дядя Дима.
— Здравствуй, Таля.
— Дядя Дима, — сказала Лара. — Мы вам еще один подарок приготовили…
— Подарок? Какой подарок? — отозвался слепой, не вникая в смысл ее слов и с детским увлечением продолжая чиркать по пластинке. Так приятно было это делать: чертить, стирать и чертить вновь и видеть, как линии то появляются, то исчезают…