Страница 25 из 86
В немецкой форме, а говорит по-русски без акцента, как будто всю жизнь прожил здесь, в Советском Союзе… Подняв руки, инженер ждал, что будет дальше, готовый ко всему. Добра от такого ночного визита, он знал, не будет.
Продолжая все так же слепить фонарем, пришедшие потребовали, чтобы инженер провел их к себе и зажег свет.
Черные тени от зажженной коптилки побежали по стенам, спрятавшийся под кровать Трус забился дальше в угол. В довершение всего начиналась непогода. Тоскливо завыл ветер в трубе, порывы его сотрясали ставни, гремели листами железа на крыше, словно кто-то пробегал там, топая сапогами. Все эти звуки, пляска теней наполняли сердце Труса безотчетным страхом.
«Однако кто же этот человек, так хорошо говорящий по-русски?» — думал между тем его хозяин. О, Трус узнал ночного гостя куда быстрее, и это вызвало у собаки такой трепет, от которого все тело животного затряслось в неудержимой зябкой дрожи.
При неверном, мигающем свете коптилки узнал его наконец и инженер и тоже содрогнулся.
Мелкая, продажная душонка, человек без совести и чести, барышник надел ненавистный каждому истинному советскому гражданину костюм полицая, став приспешником заклятого врага.
Когда-то мучил животных — теперь выдавал своих бывших сограждан. Это по его наущению вырубили прекрасный фруктовый сад у старика-мичуринца, отдавшего более полувека выращиванию плодовых деревьев. По доносу этого предателя пало подозрение на инженера.
Они пришли, чтобы дознаться, где моторы. А не дознаются здесь — уведут с собой. Впрочем, уведут в том и другом случае…
Инженеру все стало ясно, как только он увидел лицо этого негодяя. Но они все равно ничего не выведают. Нет, нет! Ничего.
Очевидно, в эту ночь здесь должно было произойти что-то ужасное. Инженер ощутил это всем своим существом, но решимость его не уменьшилась, а выросла еще больше.
— Где закопаны моторы? Кто твои сообщники?
Продолжавшие рдеть угли навели врагов на жестокую мысль. Он отказывается отвечать на вопросы? Ну что ж, он еще заговорит. В средствах они не стеснялись.
Выхватив щипцами из печи уголь покрупнее и помахав им в воздухе, чтобы он разгорелся жарче, отвратительно гримасничая, бывший русский поднес его к лицу инженера.
— Будешь говорить?
И снова взгляды их скрестились, как тогда, когда инженер откупил у него собаку.
На бледных губах допрашиваемого проступила насмешливая улыбка. Он презирал этого выродка в гитлеровском мундире, а тот в свою очередь ненавидел инженера, как всякий дурной человек с низкими помыслами ненавидит того, кто лучше, чище, возвышеннее его.
— В последний раз спрашиваю: где зарыл моторы? Отвечай!
Какой противный хриплый голос. Наверное, осип от водки. Вон как несет перегаром.
— Отвечай! Отвечай!
Инженер сделал легкое движение рукой, чтобы защититься от жара, испускаемого углем. Гитлеровец понял это по-своему и, размахнувшись, ударил его. Инженер пошатнулся, и в этот момент на сцену выступил четвертый, до сего времени ничем не напоминавший о себе, участник этой ночной драмы — Трус.
Хозяин, его любимый хозяин в опасности. Пес понял это с первого мгновенья, как эти двое появились в их доме. Инстинкт подсказал ему. А инстинкт еще никогда не обманывал собаку.
Но что он мог сделать, он — Трус? Недаром он носил эту кличку. Другой на его месте залаял бы, загрохотал, пустил в ход клыки, принялся бы рвать врагов. Да другой просто не дал бы им войти сюда, пока сам не пал бы мертвым у порога.
А Трус, вздрагивая от каждого слова, сказанного барышником, втягивая в себя его ненавистный запах, лишь тесней прижимался к стене, стараясь отодвинуться от этого запаха и голоса как можно дальше, дальше, только бы не слышать, не ощущать… Он снова пришел, этот жестокий человек, чтобы мучить его, и пес трепетал, трепетал, как осиновый листик в бурю.
Но когда раздался звук удара и инженер застонал слегка, что-то вдруг случилось с Трусом. Извечная преданность человеку, привычка… нет, даже не привычка, а желание, необоримая страсть защищать его, всосанная с молоком матери, мощно заговорила в нем. Она победила страх, и, высунувшись из-под кровати, пес, что было мочи зарычав на весь дом, чтобы подбодрить себя и заглушить собственную трусость, впился зубами в ногу предателя.
Испуганный не столько болью, сколько внезапностью, тот, закричав, рванулся и упал, а инженер в ту же секунду, точно ожидавший такого оборота событий, схватил стул и со страшной силой опустил его на голову второго гитлеровца. Падая, немец ударился виском об угол печи и больше не поднялся. После этого инженер бросился на предателя, все еще удерживаемого за ногу живым капканом. Мигалка потухла, не рдели больше и угли, в темноте слышались лишь тяжелое дыхание борющихся да рычание собаки.
Через минуту все было кончено. Поднявшись с пола и отдышавшись, инженер некоторое время прислушивался, затем, как бы только сейчас осознав, что, кроме него, в комнате находится еще одно живое существо, негромко произнес усталым после борьбы и пережитого нервного напряжения голосом:
— Спасибо, друг.
В ответ пес молча помахал в темноте хвостом.
Странное дело, но, казалось, теперь это был совсем другой пес, куда более смелый, переставший бояться многих страхов. Он уже не пугался стука ставня и, вылезши из своего логова под кроватью, безбоязненно обнюхивал неподвижные тела, лежавшие на полу. Он обрел свою силу.
Не зажигая огня, инженер быстро обыскал мертвых врагов и забрал их оружие. Пес в это время стоял рядом и дышал у него над ухом.
— А теперь надо поскорее уходить. Верно? — продолжал вполголоса разговаривать с собакой инженер, уже снова спокойный и уверенный, как всегда.
По привычке он завинтил печь, чтобы не случилось пожара, и только тогда направился к двери. Трус следовал за ним.
Впрочем — почему Трус? Зачем эта оскорбительная кличка? Теперь он был верный Друг, выручивший хозяина в трудную минуту!
…Через час они были уже далеко от города и, подстегиваемые ветром, быстро шли по дороге к лесу. Они уходили к партизанам.
О ЧЕМ НЕ ГОВОРИЛОСЬ В СВОДКЕ
Тот, кому в годы Великой Отечественной войны довелось сражаться на Северо-Западе, не забыл, конечно, «полоцкий рукав», в течение довольно продолжительного времени неизменно упоминавшийся во всех штабных сводках. «Полоцкий рукав» был бельмом на глазу у нашего командования, руководившего этим участком фронта.
— Что за «полоцкий рукав»? — спросит читатель, которому в ту пору было всего несколько лет от роду.
Терпение, не все сразу. Прежде — о географии того района, где развернется действие нашего рассказа.
Если мы взглянем на карту нашего отечества, то в северо-западном углу ее, пониже Ленинграда и левее старого русского озера Ильмень, там, где близко сходятся границы пяти советских республик — Литвы, Латвии, Эстонии, Белоруссии и РСФСР, мы увидим много зеленой краски. Здесь густые леса и непроходимые топи, в которых тонет не то что человек, даже лесной житель — волк. Эти дебри хорошо послужили советским партизанам в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками. Именно из этих лесов зимой 1941—1942 годов вышли в лютую стужу и метель двести колхозных подвод, сумевших под носом у гитлеровцев проскользнуть через линию фронта и доставить в осажденный Ленинград продукты питания.
В этих местах уже после войны была построена мощная межколхозная гидроэлектростанция «Дружба народов», питающая электрической энергией окружающие сельхозартели — белорусские, литовские и латвийские. Воздвигнутая силами колхозников-строителей трех братских республик, она явилась как бы символом единения советских людей, входящих в дружную семью социалистических наций.
Но это радостное событие, как мы уже сказали, произошло значительно позднее. Должно было совершиться много исторически важных деяний, чтобы эта сельская ГЭС могла подняться над водами озера Дрисвяты и зажечь в окрестных деревнях и селах лампочку Ильича; а в то время, к которому относится наш рассказ, дружба народов Советского Союза проявлялась прежде всего в том, что они совместными, скрепленными кровью усилиями били зарвавшегося врага, изгоняя его с родной советской земли.