Страница 16 из 117
– Но почему с вами? Я не понимаю.
– Я знаю лорда Оливера с того момента, как приняла его в свой передник в те времена, когда жизнь была еще безопасной. И помогла родиться его старшему брату, Господи упокой его душу. – Старушка перекрестилась. – Теперь только молодой господин Оливер и остался, а в замке, который должен был принадлежать ему, сидит один из безбожных наемников Стефана.
Кэтрин нахмурилась, чувствуя себя окончательно сбитой с толку. Старушка похлопала ее по руке.
– Зимой мне пришлось бежать из своего старого домика, вот я и очутилась в Бристоле. В войсках всегда найдется спрос на знахарку и повитуху. Мое искусство и доброе словечко Оливера дало мне работу не только в лагере, но и замке. Он позаботился, чтобы я не умерла с голоду.
Только теперь Кэтрин сумела связать упоминание Оливера о некой Этельреде с образом повитухи. Она уставилась на сидящую рядом с ней старуху, одна рука которой держала чашу, другая лежала на коленях и слегка дрожала. Единственное, что было в ней от образа темноволосой искусительницы, – это пронзительные черные глаза. Злость и настороженность тут же уступили место разочарованию и вместе с тем небывалому облегчению.
– А я подумала, что вы его зазноба, – рассмеялась Кэтрин.
Этель тоже рассмеялась громким лающим смехом, который заставил других женщин осуждающе покоситься в их сторону.
– Господи помилуй, зазноба! Ну да, сознаюсь, держала я его голеньким в руках, когда он только что родился. И надо сказать, более громких воплей мне слышать не доводилось.
Старушка вытерла глаза рукавом и закашлялась.
Ее веселость была так заразительна, что молодая женщина тоже рассмеялась – может быть, чтобы не заплакать. Успокоиться было не просто, однако прежде чем смех перешел в истерику, Кэтрин успела найти среди обрезков ненужный кусочек льна, тщательно вытерла глаза и нос и решительно сменила тему.
– Оливер сказал, что ты дашь мне сонное зелье для Ричарда.
– Да, я принесла его. – Этельреда порылась в сумке, которая висела у нее на плече, и извлекла из нее небольшую кожаную фляжку с пробкой. – Хватит четырех капель на чашу вина, а остальное сделают время и молодое здоровье.
Кэтрин вынула пробку и понюхала содержимое.
– Что это?
– В основном белый мак. Молодой господин Оливер привез из Святой Земли большие запасы. В небольших дозах он вызывает сон, но в больших количествах может быть опасен.
Кэтрин кивнула.
– Жалко, что я так мало знаю о травах, – проговорила она с оттенком зависти. – Моя мать научила меня кое-чему, однако, если ей нужно было лекарство, она, как правило, ходила к знахарке из замка или обращалась в аббатство.
Старуха проследила, как молодая женщина закупоривает фляжку и осторожно кладет ее рядом с собой.
– Тебе действительно хочется узнать? – спросила она и быстро добавила: – Это не пустой вопрос.
Кэтрин не колебалась.
– Ты научишь меня?
– Всему, чему можно научить. Руки от рождения, многое можно узнать только на опыте, но, если у тебя есть дар целительницы, я помогу ему развиться и научу применять на благо другим.
Немного ошеломленная таким поворотом событий, Кэтрин спросила себя, почему повитуха обратилась к ней с этим предложением. Ведь остальным своим клиентам она ничего подобного не говорит?
– Оливер попросил тебя взять меня под свое крылышко? – подозрительно поинтересовалась она.
– Ха! – фыркнула Этельреда. – Узнай он, что я собираюсь тебя учить, он порвал бы свою кольчугу. – Нет, если уж я и беру тебя под крылышко, то не только для твоей пользы, но и для своей.
Она подняла с колена трясущуюся руку и с трудом пошевелила пальцами.
– Взгляни. Все было в порядке до удара, который приключился со мной в холода последней зимой. Тело слабеет. Я родилась в год великой битвы при Гастингсе, вот и выходит, что теперь мне три раза по две дюжины и еще десять. Будет чудом, если мне удастся дожить до четырех полных дюжин, а у меня нет ни дочери, ни родни, кому я могла бы передать свои знания. А коли не удастся мне найти никого вскорости, они умрут вместе со мной.
Кэтрин выслушала все это и слегка испугалась. Ее всегда влекло к себе двойное умение повитухи и целительницы-знахарки. Может быть, из-за тайны, из-за могущества, которое знание давало их владелице. А может быть, ей просто хотелось чувствовать себя менее уязвимой.
– Но почему Оливер станет возражать?
Этельреда снова фыркнула.
– Он мужчина, и как все мужчины опасается женских дел. Кроме того, он боится.
– Боится? – заморгала Кэтрин.
– Его жена умерла в родах. Она мучилась три дня, и ни я, ни кто другой не могли спасти ее. Устье ее лона не раскрылось, поэтому нельзя было даже извлечь ребенка по кусочкам, чтобы спасти жизнь матери. В конце концов пришлось сделать кесарево сечение, когда она уже умерла. – Повитуха покачала головой. – Он едва пережил это.
– Я знала, что его жена умерла, – проговорила Кэтрин дрожащим голосом, – но как это произошло, я не знала.
– Теперь знаешь, и молчи, – Этельреда предостерегающе подняла указательный палец. – Я не сплетница, разносить слухи – не мое дело. Повитуха должна держать рот на замке, как священник после исповеди, за исключением редких случаев. Вот таких, как сейчас. Молодой господин Оливер терпит меня из-за семейных традиций и благодаря старой привязанности, но он не любит ни повитух, ни женских дел. Сейчас, правда, он ведет себя получше, чем в детстве, но все еще очень стесняется.
– Я ничего не скажу.
Кэтрин вспомнила, как в Пенфосе рыцарь утешал умирающую Эмис. Как тяжело, наверное, ему было, если учесть, что произошло с его женой…
– Ну, так, – отрывисто проговорила Этельреда. – Ты все еще хочешь учиться?
Кэтрин посмотрела на старую повитуху в простом домотканом платье и подумала о страхе, уважении и враждебности, которые неразрывно связаны с ее ремеслом. От ее умения зависит жизнь. На одной стороне монеты – глубокое удовлетворение, на другой – опасность и отчаяние.
– Наше дело не для слабых желудком и духом, – проговорила старуха, словно прочитав ее мысли.
Кэтрин сглотнула и откликнулась на зов судьбы. Ее голос прозвучал в ушах, как чужой:
– Да, я хочу учиться. Мне нужно знать, ради чего жить.
Она оглядела женские покои. Здесь цели в жизни ей не найти. Утреннее шитье в компании с Эдон оставило чувство раздражения и ощущение, что она попала в курятник. Хватит!
– Но у меня есть обязательства перед графиней, – невольно пробормотала молодая женщина.
Этельреда покачала указательным пальцем.
– Если на пути лежат камни, их можно либо убрать, либо обойти, либо просто остановиться. Я знаю графиню Мейбл. Она благосклонно отнесется к твоему обучению. Графиню устроит, что ей не придется посылать в лагерь всякий раз, когда понадобится успокаивающее питье или немного розового крема, чтобы втереть его в руки.
Кэтрин с сомнением кивнула, все еще не вполне убежденная. Повитуха вернула ей чашу и легко встала на ноги.
– Что же, я, пожалуй, пойду. Завтра вернусь, поговорим и, если ты не передумаешь, начнем обучение.
Снова порывшись в сумке, она достала небольшой сложный узелок, свитый из красной, черной и белой шерсти, который висел на красной веревке.
– Вот. Возьми и носи на шее. Все знахарки имеют при себе целебную веревочку, которая напоминает им о милосердии Троицы.
Кэтрин взяла талисман.
– Отец, Сын и Святой Дух.
Старуха внимательно посмотрела на нее и поправила: – Дева, Мать и Старуха. Магия женщин. Молодая женщина не менее внимательно посмотрела ей в глаза, и по ее спине пробежал холодок.
– Это не опасно?
– Опасно ровно настолько, насколько опасным занятием это делают мужчины. Разве благая Дева Мария – не Дева и Мать? И разве мать Иоанна Крестителя не оставила далеко позади себя возраст рождения, когда родила его?
Кэтрин начала потихоньку понимать, почему Оливер порвет свою кольчугу, если узнает, что предлагает Этельреда. Это не просто искусство повитухи, но и одновременное вхождение в древнюю религию женщин, пусть и замаскированную под учение о святых женского пола.