Чарлстон

– Ты стала похожа на издольщицу, – возмущенно сказала Кэтрин.

Мать рассмеялась в ответ. Кэтрин ударилась в слезы, пришлось ее утешать.

– Не сердись, золотко. Все говорят, загар не так уж плох. Многие леди собираются загорать следующим летом. На смуглой коже не так видны морщины. Молодежь не задумывается о подобных вещах.

Элизабет продолжала вести прежнюю устоявшуюся жизнь: утром делала визиты, вечером посещала балы. Знакомые с искренним восхищением отвечали на ее ослепительную приветливость. Она принимала их комплименты с загадочной улыбкой Джоконды.

Дети были не единственным источником хлопот. Надо было вести хозяйство. И потом, была еще фосфатная компания «Трэдд—Симмонс». Деньги нужны были более, чем когда-либо. В Америке у нее контрактов не было. Покупатели были в Англии, и приходилось платить за тару, за переправку в доки, за погрузку на корабли. Если корабль запаздывал и приходилось ждать, плата за дополнительное время хранения уносила половину выручки. Рабочие увольнялись, несмотря на то что контракты были заключены до конца года. Они уезжали в растущие города Севера и Запада. Оборудование разрушалось, и на новые станки вот уже четыре года не было денег – с тех пор как паника, деформация металла и коррозия стали взимать свою неизбежную дань. Если бы ее жизнь сейчас не была переполнена радостью, Элизабет впала бы в отчаяние. Размышляя над тем, что заложить – фабрику или ожерелье Мэри, она остановилась на ожерелье. Отправляясь к ростовщику, решила Элизабет, она наденет густую вуаль. Элизабет считала, что за ожерелье выручит больше, чем за фабрику, даже если продаст ее по самой выгодной цене.

Но пришло письмо от Джо. Он возвращался в Чарлстон.

– Тьфу! – сказала Элизабет. – Его следует заложить.

Она положила ожерелье в шкатулку и понесла ее на чердак. Но на верхней ступеньке остановилась и озорно улыбнулась.

Этим же вечером она постучалась в дверь к Гарри, надев свой длинный бархатный халат. Улыбка ее была плутовской.

– Ты всегда интересовался старыми семейными традициями, – сказала она, войдя в комнату. – Одну из них я унаследовала от матери.

Она рассмеялась и сбросила с плеч халат. Теперь на ней были только алмазы.

– Великолепно, – сказал Гарри, обняв ее.

– Суть в том, что я сейчас как бы профессиональная куртизанка, а ты мой скучающий клиент. Ты неправильно играешь. Прекрати меня обнимать.

Гарри обнял ее еще крепче.

– Потом поиграем, – сказал он. – Я сейчас никак не могу скучать.

Но они так и не поиграли в эту игру. Вместо этого Гарри скрепил концы ожерелья тонкой проволокой, превратив его в высокую, пышную корону.

– Ваше величество, – сказал он, водрузив корону на ее волнистые, сбившиеся волосы. – Вот это ложе. – Он расстелил на полу ее халат. – Сэр Уолтер Ралли позволяет себе вольности по отношению к царственной особе. – С этими словами Гарри поднял ее и посадил на расстеленный халат.

– С меня свалилась корона, – сказала Элизабет.

– Кому до этого дело? – прошептал Гарри прямо ей в ухо.

– Только не царственной особе, – ответила Элизабет.

– Ты отлично выглядишь, Элизабет, – сказал Джо Симмонс. За время отлучки он располнел и облысел. Элизабет он показался старым. И очень грустным. Сама она была переполнена счастьем, и ей было больно видеть, что старый друг отчаивается. Она поразмыслила, чем бы развеселить его.

Бог знает, о чем он грустит, подумала Элизабет. О смерти Эмили Джо писал как о благополучном избавлении. Последние ее месяцы были мучительной агонией; Джо никогда не покидал ее. Страдал он не менее жены – от своей неспособности облегчить ей муки. Он свозил Викторию в Баден-Баден на воды и в Париж – обновить гардероб. Отцу хотелось развеять ее меланхолию. Девочка чувствовала себя несчастной в пансионе; смерть матери глубоко потрясла ее. Джо боялся за ее душевное здоровье. Казалось, ничто не пробьет скорлупку молчания, в которую она заключила себя.

– С тобой тоже было такое однажды, Лиззи, когда ты была маленькой девочкой. Но я всегда знал, как тебя рассмешить. А с Викторией я ничего не могу поделать.

Я привез ее домой, в Чарлстон. Здесь она была счастлива, здесь ее школьные подруги. Надеюсь, возвращение исцелит ее.

– Но занятия в школе начались месяц назад, Джо. Примет ли ее миссис Смит с таким опозданием.

– Девочка пойдет в школу после Рождества. Пока я нанял для нее гувернантку. Она не должна отстать в занятиях.

Элизабет взволнованно покачала головой:

– Ничего удивительного, Джо. Девочка многие месяцы разлучена со своими ровесниками. Ты для нее, конечно, близкий человек, но в пятнадцать лет появляются ухажеры. Послушай-ка меня. В следующую субботу День Благодарения. Стюарт и Генриетта устраивают в Барони большое барбекю,[8] с жареными креветками, после утренней охоты. В девять утра ты и Виктория заедете за мной, и мы отправимся туда вместе. И не позволяй ей надевать парижские платья. Ну да она в таких вещах сообразительней, чем ты. Пусть портниха сошьет ей что-нибудь по чарлстонским фасонам. Если она будет упираться, намекни ей, что младшему Стюарту семнадцать лет и он чертовски красив.

– Стюарт не позволил мне приготовить павлина, несмотря на то что у нас их более трех дюжин, – сказала с нервным смешком Генриетта. – Ты ведь знаешь его. Авраам Линкольн сделал День Благодарения праздником, но Стюарт этот праздник не признает. Я заколола пять лучших поросят. Стюарт-младший говорит, что это самая подходящая еда, потому что Линкольн был свиньей.

– Это глупо, – сказала Элизабет. – Я бы не позволила ему так поступать. Ради Бога, война закончилась тридцать лет назад.

– Но не для Стюарта. И так же он воспитал мальчиков. Но я его не виню. Янки отняли у нас все, Элизабет. Я удивляюсь, как ты смогла это забыть.

Элизабет удалось сохранить спокойствие. Между ней и братом была огромная разница. Доказывать было бесполезно. Стюарт был так напорист, что сумел сообщить свои симпатии и антипатии всему своему семейству. И все же он остается джентльменом. Виктория не услышит ничего обидного, несмотря на то что ее мать из Нью-Йорка.

Девочка казалась очень милой и была совершенно счастлива. Ее светло-русые волосы были убраны в сетку из шерстяных лент, что было явно не по возрасту. Однако темно-голубое кашемировое платье было сшито просто, и белый воротник и манжеты были льняными, а не кружевными. Щеки девушки слегка разрумянились, хотя утром она была ужасно бледна. Глоток воздуха пошел ей на пользу. И подвижность. Все юные девицы сновали взад-вперед от кухни к длинным столам на лужайке, нося тарелки, салфетки и столовое серебро. Элизабет спокойно сидела в кресле, радуясь, что она старая леди, которой только и остается что наблюдать. Она с улыбкой повернулась к Джо.

– Ты, должно быть, чувствуешь себя мусульманином в гареме, – сказала она.

Мужчины еще не вернулись с охоты. Джо и четыре престарелых джентльмена бросались в глаза посреди более чем сорока дам различного возраста.

– Я чувствую себя превосходно, – сказал он. – Ты сделала чудеса с Викторией.

– Не говори глупостей. Я тут ни при чем. Между прочим, спать я легла поздно из-за тебя. Трэдд и Гарри уехали около пяти, чтобы добраться сюда пораньше. Я не могла спорить, потому что мне тоже надо было ехать сюда. Ты сделал со мной чудо.

Джо отвел глаза. Он боялся, что она заметит его чувства. К своему неизбывному стыду, Джо думал о ней даже в последние месяцы жизни Эмили, несмотря на то что не отходил от постели больной. Конечно, он верил, что возвращение в Чарлстон благотворно повлияет на Викторию, но вернулся бы, даже не веря в это. Он любил свою дочь, но Лиззи Трэдд он любил сильней. В течение долгих месяцев за границей он тосковал по Чарлстону и по Элизабет. Время траура закончится через полгода. Тогда он предложит ей выйти за него замуж. И она сама даст ему ответ, а не опекающий ее брат. И если Элизабет ответит «нет», он будет спрашивать вновь и вновь, пока она не скажет «да». Он сможет не беспокоиться, ведь двадцать лет уже прошли в ожидании.

8

Барбекю – туша, зажаренная целиком, а также празднество на открытом воздухе, во время которого туши жарятся целиком.