Избранное общество

– Вы делаете ошибку, пан Калас, связывая мое имя со смертью этого человека. Повторяю: мне понятно, что милиция… – последующие слова она произнесла более высоким тоном, чем это принято при дружеской беседе, – и даже бывший работник милиции… обязаны проверить каждого, кто находился, как говорится, близ места преступления… Но я, и в этом вы не должны сомневаться, попала туда лишь по воле случая. Абсурдного случая, пан Калас!

Якуб Калас почувствовал, что в его собеседнице вскипает желчь, и решил отступить. Тактично, обдуманно.

– Простите меня, ради бога! Быть может, я плохо выразил свою мысль. Поверьте, мне было бы неприятно, если бы вы решили, что я пытаюсь втянуть вас в историю, о которой знаю только одно: Беньямину Крчу кто-то помог отправиться на тот свет. К сожалению, той ночью вы оказались поблизости от его дома. Мне точно известно, вы вошли во двор, а потом бесследно исчезли. Сами понимаете, такое всякого заставит призадуматься. Даже если бы там ничего не произошло. Просто из любопытства. Куда вы все-таки делись? Не испарились же!

– Ну конечно, не испарилась, – обиженно фыркнула молодая женщина. – Спряталась, вот и все! Не хотела, чтобы. этот бабник таскался за мной! Поняла, что совершила ошибку, и решила от него отделаться. Так поступила бы любая женщина, если бы к ней прицепился мужчина, ну нисколечко не симпатичный.

– Понимаю. – Якуб Калас принял объяснение Алисы. – Хотелось бы только уточнить, где именно вы спрятались.

– Разве это имеет отношение к смерти того человека? Или вы проверяете мое алиби?

– И то, и другое. Дело в том, что я знаю, как погиб Беньямин Крч. Он умер естественной смертью. Да будет вам известно, его никто не убил. Правда, кто-то помог ему сделать последний шаг к могиле. Его ударили по голове – не знаю за что. И сдается, именно вы могли бы мне сказать, что той ночью на самом деле произошло.

– «Что произошло»! Ничего не знаю, товарищ Калас, и для вашего удовольствия не стану выдумывать.

Якуб Калас улыбнулся – добродушно, виновато, как бы извиняясь.

– Вы на меня сердитесь. А зря. Ведь я вас ни в чем не подозреваю. Да и не в чем вас подозревать! Мне только нужно, чтобы вы подтвердили мое предположение.

– Боюсь, ничем не смогу вам помочь, если б и захотела, – сказала Алиса Селецкая.

Старшина пожал плечами, как человек, которому иного не остается.

– Даже такое заявление – уже больше, чем ничего. Но для вас оно может оказаться отягчающим обстоятельством…

Надо заметить, Алиса Селецкая первой потеряла самообладание. Она вспылила:

– Отягчающим обстоятельством? Помилуйте! Мне понятны старания милиции, но зачем так стараетесь вы?! Думаете, вам увеличат пенсию?

– Я стараюсь, потому как знаю о совершенном преступлении и уверен, что вы его покрываете.

Алиса выпрямилась. Теперь она стояла перед Каласом во всей своей красе. «Хороша девочка», – подумал старшина, и как-то тошно ему стало говорить с ней о таких неприятных вещах.

– Закончим этот мучительный разговор, – предложила, точнее, приказала Алиса Селецкая.

– Как угодно. Однако вы наверняка знаете, что есть человек, который в ту ночь видел достаточно, чтобы выступить в роли свидетеля. Ему известно, что там произошло. Не у Крча. В соседнем с ним доме. – Калас встал. – Спасибо за кофе. Надеюсь пригласить вас в ближайшее время в какое-нибудь модерновое кафе. Мое почтение!

Он вежливо поклонился. Забавлял ли его этот убогий театр? Нет, не забавлял. Алиса Селецкая вдруг улыбнулась и жестом пригласила его остаться. Калас не сразу понял причину мгновенной перемены, но подчинился.

– Занятный вы человек, пан Калас, – сказала Алиса. – Признаюсь, когда я видела вас в городе в милицейской форме, вы были мне несимпатичны, как и все блюстители порядка. У нашего поколения врожденная неприязнь к форменной одежде и дубинкам. Но теперь вижу, что в штатском вы довольно интересная личность.

– Оттого, что я снял форму, я еще не перестал быть милиционером, – сухо ответил Калас.

Молодая женщина не изменила тона, она вновь была в своей стихии, как актер, играющий роль, близкую его натуре.

– Тогда должна признать, что и среди милиционеров бывают интересные и приятные люди.

– Не понимаю, с чего это вас вдруг потянуло на комплименты, такие неожиданные и откровенные.

– Ах, пан Калас, с какой стати мне говорить вам комплименты? Просто вы меня заинтересовали. Вижу, человек незаурядный, вот и решила помочь.

– Буду вам благодарен, но при одном условии: если услышу от вас правду.

– А что такое правда? Можно ли считать правдой голые факты? Или они становятся правдой только потом, когда мы подберем к ним оценку?

– О, да вы еще и философствовать умеете!

– Я и впрямь немного училась, пан Калас. И люблю размышлять. Чего только люди обо мне не говорят, но мало кто меня знает. Ведь жить – это не только подчиняться условностям, взглядам большинства, уважать законы, бояться милиции. Жить – это еще и иметь собственные взгляды, и право их защищать. Иметь собственный жизненный стиль и, если хотите, собственную мораль! Почему это я должна считать, что моя мораль хуже, чем мораль тех, кто так охотно меня порицает? Только потому, что я не такая, как они? Что не прилаживаюсь к ним?

– Ну хорошо, допустим, вы правы, и все обстоит именно так, как вы говорите, допустим, вы меня убедили и я скажу: согласен. Но как быть, если ваша «собственная мораль» окажется в противоречии с законом? В однозначном противоречии?

– А что такое «однозначное противоречие»? Есть ли вообще в жизни что-нибудь однозначное? – Алиса Селец-кая испытующе посмотрела на Каласа. – У меня нет ощущения, что мои поступки хоть в чем-то противоречат закону, но даже если так… Отчего бы не сделать вывод, что плох закон? Кто может поручиться, что закон совершенен? Это, естественно, вас не интересует. Зачем вам интересоваться вещами, о которых нужно размышлять? И вообще, зачем вы тут толкуете о том, что касается не меня, а этого пьяницы?…

– Вы имеете в виду Беньямина Крча?

– Именно его, товарищ Калас!

– Вы его знали?

– Знала?! Кто не знал Бене Крча? Вам известно его прозвище? Окружной хряк! Лакал везде, где его принимали. А открыты для него были все двери. Даже в такие дома, куда другие могли попасть только по приглашению, он входил без стука. В Крче нуждался каждый. Через него можно было достать что угодно. У него была толстая кожа и хорошие связи. Такие, которые не противоречат закону. А что они противоречат морали, так кому какое дело – ведь любому порой нужна протекция влиятельных людей.

– Крч внушал вам отвращение?

– Отвращение? С чего вы взяли? Или прослышали, что он приставал ко мне?

Якуб Калас присвистнул:

– Ну вот, а я и не знал! Пьяница да еще бабник. Бедная Юлия!

Ход был довольно дешевый, но Калас инстинктивно сделал ставку на женскую солидарность. Ему показалось, что сейчас это должно подействовать. И он угадал. Алиса клюнула:

– Знаете, как он ее называл? Яловая коровища! Собственную жену! И цеплялся к каждой юбке!

– Он встречался с Игором Лакатошем?

– Они же соседи, наверное, встречались.

– Я не об этом. Были ли между ними какие-нибудь контакты?

– Возможно. Прежде – да, это я знаю, позднее – меньше. Игор его не любил. Часто нуждался в его услугах, но не выносил, и старый Лакатош тоже.

– Зачем он нужен был Игору?

– Как зачем! Я же говорю, Крч мог устроить что угодно! У окружных властей он был на хорошем счету, да и инженер Джапалик его поддерживал.

– А Фляшка? Фотограф Фляшка… Он был знаком с Игором?

– Нет. Думаю, не был.

– У молодого Лакатоша есть его фотографии. Обнаженная натура и тому подобное.

– Об этом я ничего не знаю.

– Знаете! И даже лучше, чем я. У Фляшки я видел и вашу фотографию. Красиво, впечатляет.

– Послушайте, а вам не кажется, что вы меня допрашиваете?

– Простите, я думал – мы беседуем.

– Ну хорошо, товарищ Калас, продолжим беседу.