Страница 27 из 95
— Вы расист? — с изумлением, натянуто улыбнулась девушка. — Никогда бы не подумала.
— Расизм — пережиток прошлого, вы так считаете, да? Тогда послушайте, что я вам скажу. В Голливуде, куда негры в свое время хлынули настоящей лавиной, режиссеры берут чернокожих актеров на роли очень неохотно, но поступить иначе не могут: рискуют попасть в список расистов. Потому в каждом нынешнем фильме просто обязаны быть один-два негра на второстепенных ролях.
— А как же с фильмами, где почти все — черные?
— Режиссеры этих фильмов сами черные. И такие ленты в Америке, как правило, проваливаются в прокате, потому что белые смотреть о грязной, практически животной жизни чернокожих не хотят. О черных смотрят фильмы, пишут музыку и публикуют книги только черные. Впрочем, книги они пишут редко, на удивление редко, если учесть их огромное количество по всему миру. Сами посудите: среди негров много отличных спортсменов, великолепно развитых физически, способных дать фору многим даже на олимпиадах. Но, с другой стороны, среди тех же негров почти нет знаменитых ученых, поэтов, философов, классиков литературы, художников. Они изначально природой созданы для чисто физического труда, так пусть и трудятся. В пору становления американского общества люди это понимали лучше, чем сейчас. Хотя отношение к черным было, конечно же, очень плохим.
— Но ведь это неправильно! Они ничем не хуже нас, людей с белой кожей!
— Я не говорю, что они хуже! — чуть не обиделся Джон. — Просто они другие, ну, например, как разными являются кошка и собака. Оба животных — млекопитающие хищники, оба ходят на четырех лапах, имеют шерсть, когти, клыки, острый слух, хорошее обоняние. Но собаки живут одной жизнью, где в чем-то уступают кошкам, а кошки, в свою очередь, живут другой жизнью, где в чем-то уступают собакам. Понимаете? Точно так же с людьми: одни могут первое, другие — второе, третьи — третье. Негры не умны по большей части, так пусть занимаются физическим трудом, пусть будут чернорабочими, за это государство готово платить им жалование и дать определенное социальное страхование. Белым проще дается умственный труд — пусть занимаются наукой, политикой, экономикой. Разделение труда на основе расовой принадлежности — такова изначальная задумка природы, и, если хотите, Бога.
— Я с вами не согласна, — фыркнула Марина. — Вы рассуждаете как какой-то фашист, точно. Белые у вас должны нежиться в роскоши, а черные — вкалывать. Это совершенно несправедливо и уж точно негуманно. И Бог тут ни при чем, это все человек навыдумывал — белый человек! — считать себя венцом творения. Хотя кто он такой, белый человек? Такой же тупой, такой же ленивый и опасный сам для себя.
— Опасный? Тут вы ошибаетесь, дорогая мисс. На всей земле не найдется много мест опасней и грязнее, чем черные кварталы американских мегаполисов. Каждый ВТОРОЙ житель таких кварталов преступник, хотя бы раз нарушавший американские законы. А остальные — потенциальные преступники. Это справедливо не только для Соединенных Штатов, но и для остальной части мира. Вспомните, что творилось во Франции, какие беспорядки поднялись там только потому, что два подростка-эмигранта заживо сгорели в трансформаторной будке, убегая от полиции. Сами эти беспорядки — верх наглости и безрассудства всех эмигрантов Франции! Подростки убегали от полиции, значит, совершили что-то противозаконное. Они полезли в опасное место, хотя не могли не знать о потенциальной угрозе. И своей чуть ли не мученической смертью они спровоцировали волну преступности в Европе! Я солдат и сужу военными категориями; я бы ввел во Франции военное положение и разнес в клочья все кварталы, где живут эмигранты, плевав на мировое сообщество. Дело другое, что эмигранты там выполняют именно то, для чего их создала природа: выполняют всю тяжелую и грязную работу, на которую белые уже не соглашаются, потому их выдворение стало бы чудовищным ударом по экономике Франции. Необходимо более тщательно подойти к вопросу законности пребывания на территории западных стран всех представителей неевропейских народов, исключив возможность их оседания. Я…
— Вы несете чушь, мистер Карчер! — вспылила Марина. — Как вы можете считать кого-то хуже, чем вы, недостойного того, чего достойны вы? Черные — преступники? Ха! Среди белых мало убийц, насильников и террористов? Достаточно! Все маньяки мира — белые! Только белым могут прийти в голову самые извращенные, самые опасные мысли! Все злодеи с мировыми именами — белые, черт бы вас побрал!
Стас слушал разговор без интереса. Ему вообще было плевать и на черных, и на белых, и на серых, и на красных. Ему хотелось убраться с острова подальше, хотелось домой, хотелось забыть все пережитые приключения, продолжить нормальное человеческое существование в нормальном человеческом мире, а не в диких джунглях неизвестного острова где-то в тропических или субтропических широтах.
Стас попытался поудобнее устроиться в мокрой траве среди буйства стихии и хоть немного подремать. Но просто закрыть глаза и подождать оказалось недостаточным для призыва сонливости. Гром с треском рвался с небес на землю, иногда налетал воющий ветер, раскачивая кроны деревьев. И постоянно лил сильный, обильный дождь, будто бы небо — оболочка некоего верхнего океана — изрядно прохудилось.
Но когда капитан Джон Карчер вдруг ни с того ни с сего согнулся пополам и начал выть от жуткой боли, Стас уже дремал.
Черный автомобиль «Ауди» мчался по ночной дороге, разгоняя светом фар густой мрак. Не смотря на поднятые стекла, вокруг него разливался рваный ритм энергичной агрессивной музыки. Холодный и противный октябрьский дождь, моросящий уже третий день кряду, оставлял на ветровом стекле дрожащие капли, которые тут же сметало стеклоочистителями. Автомобиль немного притормозил перед крутым поворотом и, визжа покрышками, вылетел на скудно освещенную улицу одного из спальных районов города. Басистый рев выхлопной трубы с нахлобученной насадкой затихал по мере того, как «Ауди» летела всё дальше по улице, пока не свернула в один из дворов, вновь скрипнув резиной о мокрый асфальт.
— Ты где, Леха? Мы уже задубели здесь!
Невысокий, но крепко сбитый молодой человек лет двадцати пяти в оранжевой ветровке выслушал ответ и захлопнул крышку мобильного телефона.
— Сказал, десять секунд.
Стоящий с ним рядом парень того же возраста, но повыше и гораздо плечистее, удовлетворенно кивнул и пригубил бутылку с пивом. Затем глубоко затянулся сигаретой, которую держал в другой руке, прокашлялся с полным недовольства видом, выкинул окурок и поежился.
— Дерьмо эти сигареты. Не курю и тебе не советую, приятель.
Они стояли под козырьком подъезда, где было ветрено, темно и неуютно. В девятиэтажке напротив все окна темнели на темном фоне бетонных панелей, лишь одно из них освещалось изнутри призрачным мерцанием телеприемника. Во дворе не работал ни один фонарь уличного освещения, пройти из одного конца дома в другой и не наступить в лужу в таких условиях — дело абсолютно невозможное.
Секунд через двадцать из-за угла послышался рев двигателя, мелькнули лучи света, и во двор стремительно ворвался черный автомобиль, подчеркивая фарами царящий вокруг мрак. Резко затормозив рядом с подъездом, водитель опустил стекло и, стараясь перекричать музыку, высунулся в окно:
— Залазь, братва!
Парень в оранжевой ветровке и тот, что пил пиво, открыли двери ещё до того, как приглашение завершилось. «Ауди» развернулась на пятачке под спящими окнами и умчалась прочь из двора.
Умчалась, чтобы никогда сюда не вернуться.
— Что так долго-то, ё-моё?
— Да мать провожал, поехала в Новосиб к родне. — Водитель уверенно крутил толстое рулевое колесо и изредка поглядывал в зеркало заднего обзора. Музыка в салоне играла уже тише, чтобы сидящие внутри машины люди могли спокойно говорить. — Дай-ка мне баночку.
Парень, одетый в оранжевую куртку, пошарил рукой в сумке, стоящей в ногах, достал полулитровую жестяную банку «Туборга», открыл и протянул водителю.