Страница 93 из 95
Николаев, естественно, никому не рассказал о том, что собирается делать; он незаметно отделился от остальных и стал пробираться к той скале, о которой писал в дневнике Егор Дятлов. Идти было все труднее, снег был довольно глубок, но майор, пыхтя, пробирался к цели, движимый странным чувством необходимости попасть туда, где сидят в каменной неподвижности идолы вогулов. Его сознанием уже управляла та тайная невидимая сила, что манила и притягивала всех жертв, нашедших здесь мучительную смерть; его приковывал мистический магнит древнего капища, но майору казалось, что он действует в здравом уме и полном рассудке, поскольку сознание его уже изменилось. Так человек в глубоком гипнотическом трансе уверен в том, что его действия логичны и разумны, а сознание избавлено от внешнего управления. Николаев брел упорно, вытаскивая ноги из глубокого снега, пока не оказался в окружении черных валунов, рядом со склоном скалы, в котором не так-то легко было заметить трещину, служившую входом в пещеру. Майор не замечал негромкого жужжания, похожего на гудение высоковольтной линии или трансформаторной будки, оно словно растворилось в его сознании, сопутствуя трудному продвижению вперед. Он долго рассматривал поверхность склона, пока не заметил змеящуюся трещину в скале. Матерясь сквозь зубы, спотыкаясь и почти падая, майор рванулся к манившему его входу в неведомое. Он был почти оглушен вибрациями энергии, когда протискивался в чрево страшной скалы, и остановился только поневоле, оказавшись в непроницаемой мгле.
Николаев достал фонарик и лучом стал обшаривать пространство, окружавшее его. Луч скользил по влажным каменным стенам, пока не обнаружился тот самый узкий проход, что вел в потайную пещеру, в которой ждали поклонения древние боги вогулов. С трудом протиснувшись внутрь, Николаев увидел слабый голубоватый свет, излучаемый каменными фигурами жестоких богов. Он, не отрываясь, смотрел на уродливых и величественных идолов, сияющих призрачным светом в дальнем углу обширной пещеры. Николаев устремился к угрюмым божествам, спотыкаясь об острые камни, в изобилии усыпавшие каменный пол пещеры. Мельком он увидел иссохшее тело путешественника Глотова, которому принадлежал старинный дневник, но даже не подошел к нему, притягиваемый могучей силой ближе и ближе к гигантским фигурам, громоздившимся в ореоле призрачного свечения. И вдруг он ощутил прикосновение чьей-то руки к своему плечу.
Это было так неожиданно и дико в пустынной пещере, обиталище идолов, что Николаев тихонько взвизгнул и обернулся. Нет, не рука человека коснулась его; прямо перед майором сидел гигантский белый волк, устремив на него бешеные зеленые глаза. Голова огромного зверя была вровень с лицом майора; морда морщилась то ли в глумливой улыбке, то ли в гримасе ярости. Николаев инстинктивно отпрянул, приходя в себя, словно после глубокого пьяного сна, начиная отражать свое положение: один, в пещере, где никто не услышит его воплей, не придет на помощь, в самой сердцевине горы Девяти Мертвецов! Он протрезвел от одурманивающего тумана, застилавшего доселе его мозг, попытался бежать, но ноги стали ватными, потеряли способность слушаться своего хозяина… Волк негромко рявкнул, под сводами пещеры раздалось эхо, раскатилось по всему каменному мешку, ставшему западней для майора Николаева. Зловонное дыхание зверя обдало несчастную жертву, и майор даже поморщился, прежде чем адский зверь впился ему в горло своими белоснежными клыками. Хлынула кровь, раздался хруст шейных позвонков, и в корчах Николаев повалился на каменный пол пещеры.
И можно было видеть, как на грубых лицах идолов появились довольные улыбки, а свечение на миг стало ослепительно-ярким. В этом невероятном свете растаяла фигура зверя, вновь вернувшегося в мир мертвых. А изуродованное тело майора осталось лежать у подножия древних богов. Лежит оно там до сих пор, а неподалеку тихо сидит путешественник Глотов, поджидая, не составит ли кто еще компанию им двоим…
Поиски исчезнувшего майора продолжались двое суток; часть военных улетела вместе с телами туристов на вертолете, а на смену им прислали нового командира, из того же ведомства, что и пропавший Николаев. Он был моложе, бровей не имел вовсе, на круглой голове топорщился ежик альбиносно-белых волос, что не мешало Сергееву выглядеть вполне угрожающе. Он с ходу понял то, что пытался донести до него генерал, с удовольствием убедился, что никаких серьезных улик не осталось, и принялся допрашивать вогулов. Допрашивал с таким пристрастием, что один старик умер от переохлаждения, а Ермамет почти все лето провалялся на лавке, борясь с двухсторонним воспалением легких.
Сергеев выдвинул версию о преступной группе шаманов, которые выгнали студентов на мороз, предварительно проникнув в палатку через разрез. Поэтому для выбивания показаний молодой капитан выставлял подозреваемых на двадцатипятиградусный мороз без одежды, приказывая признаться в совершенном преступлении. Только пришедшее заключение экспертов о том, что разрез был сделан изнутри, о чем свидетельствуют ворсинки ткани, остановило вошедшего в раж капитана. Он тут же переключил свое внимание на беглых зэков, но побегов, как назло, не было, так что свалить вину на урок тоже не удавалось. Сергеев долго приглядывался к Толику Углову, и так, и сяк примеряя на него роль убийцы или предателя, но даже его криминальной фантазии оказалось маловато, чтобы в этом нелепом и безобидном юноше увидеть черты отъявленного мерзавца, погубившего девятерых товарищей. Альбинос окончательно проклял свалившееся на него дело, когда стало известно, что материалы о смерти девяти студентов (постарались зрелого товарища Зверева представить еще одним студентом) легли на стол первому секретарю ЦК партии Хрущеву. А тот, как известно, шутить не любил… И сейчас товарищ Хрущев приказал во что бы то ни стало найти виновных и сурово покарать их. Однако виновных найти никак не удавалось. Судмедэксперты давали разнообразные заключения, которые немедленно скрывались в папках с грифом “Совершенно секретно”; выяснилось, что двое студентов были заражены радиоактивным излучением, да так сильно, что частички одежды продолжали светиться от обилия попавшей на них радиации. Утечка произошла в той самой лаборатории, где трудился Егор Дятлов. Радиации приписали и странный оранжевый цвет, который приобрели тела погибших. Изуродованные тела нескольких студентов и Степана Зверева вскрывали и вскрывали, подвергали разнообразным анализам, описывали повреждения, но так и не смогли прийти к определенному выводу. Все же следователю удалось доказать наличие несчастного случая, жертвой которого и стали легкомысленные туристы: это была лавина! Глупость такого умозаключения была очевидна для всех, на Урале лавины — редкость, тем более такие, которые могут повлечь человеческие жертвы, но в Москве с мнением товарища Сергеева согласились и приняли решение: дело сдать в архив вплоть до выяснения обстоятельств. А студентов решено было похоронить незаметно, без пышных проводов и оркестра, чтобы не привлекать внимания к трагедии, причиной которой стало халатное и легкомысленное поведение…
Сильно пострадал Аркадий Савченко: ему вынесли выговор с занесением в учетную карточку. Савченко выговор воспринял смиренно и кротко; он за день до собрания коммунистов института имел приватную беседу с самим генералом и очень смело заявил ему прямо в лицо:
— Я, товарищ генерал, следовал приказам майора Николаева, делал все, как он велел. Товарищ Николаев был вашим подчиненным и действовал с вашего ведома, так что я на собрании сразу расскажу, как было дело. И пусть родители разбираются, пишут письма, запросы посылают. Это их право!
Генерал мрачно покрутил головой, подумал и в конце концов позвонил в партком института, предложив не принимать слишком серьезных мер; не так уж Савченко и виноват, чтобы карать его жестоко изгнанием из партии и с работы. Надо уметь прощать и понимать! Слова генерала, конечно, были приняты к сведению, так что Савченко продолжил свою работу на той же должности, постаравшись как можно меньше думать о том, что постигло девятерых его подопечных студентов.