Страница 85 из 95
— Мне кажется, я все-таки буду видеть… — прохрипел Егор Дятлов обмороженными губами, обращаясь к Рае, застывшей под его рукой. — Еще немножко надо потерпеть, подержаться, я хоть чуть-чуть сориентируюсь и доползу до палатки. Мне бы только увидеть, где она.
Перед глазами у Раи мелькали разноцветные пятна, какие-то концентрические круги, но и она ощущала, что зрение возвращается. Ослепленные ярчайшими вспышками глаза начинали адаптироваться к темноте. Феликс изо всех сил моргал веками, пытаясь поскорее обрести зрение. Если они еще немного смогут потерпеть, то потом можно будет доползти до палатки, и все — они будут спасены. Они разведут костер и укроются всеми одеялами, какие только есть. Они будут глотать бурлящий кипяток, согревая вымороженное нутро. А потом они решат, что делать дальше; сейчас главное — продержаться.
Вдруг слабый звон бубенчиков разнесся по морозной ночи.
— Кто здесь? — тревожно спрашивала Рая, в смертельном ужасе прижимаясь к Егору, чувствуя, как напряжено в тревоге его тело. — Кто здесь? Мы вас не видим, мы ослепли…
Внезапно налетел порыв ветра — костер зашипел и погас под грудой снега. В тот же миг невыносимый холод сменился еще более страшным морозом, температура упала градусов на десять. Руслану Семихатко снилось или виделось, что он приехал к бабушке на Украину, сидит в просторной хате перед накрытым столом и хлебает обжигающий борщ, заедая каждую ложку куском хлеба. От борща ему стало так жарко, что он принялся скидывать с себя одежду: и штаны, и рубаху, и майку… Комки одежды летят на пол, а Руслана вдруг охватывает такой холод и страх, что он не сразу понимает, что сидит ни в какой не в хате, а в ночном ледяном лесу, а вместо миски с борщом перед ним круглый кожаный бубен, чуть позванивающий во мгле. А Райка все продолжает жалобно и монотонно спрашивать:
— Кто здесь? Помогите нам! Нам нужно добраться до палатки, пожалуйста, помогите! — И Рая беззвучно повалилась на спину, невольно увлекая за собой и тревожно озирающегося Егора.
— Что с костром? — бормотал Феликс, дергая за плечо упавшего Егора. — Что с костром? Огонь погас, нужно разжечь, скорее! — Феликс шарил рукой по снегу и не находил кучки веток, приготовленных для жизни огня; для их жизни.
Егор пытался ответить товарищу, но силы с каждой секундой покидали его тело. Он едва мог шевелить рукой; под онемевшими обмороженными пальцами он ощущал твердую, словно каменную, щеку Раи. Ее глаза были открыты, и в них отражалось небо со множеством звезд, равнодушно взирающих на картину гибели нескольких человек. Рая в последний раз натужно вздохнула и через мгновение уже покинула страшную поляну с разбросанными трупами. Руслан Семихатко опередил девушку на несколько секунд. А Егор, кряхтя и постанывая, лег на снег и попытался ползти в том направлении, где, как ему казалось, должна стоять палатка. Его ноги были отморожены, пальцы на руках превратились в негнущиеся деревяшки, но он прилагал нечеловеческие усилия, чтобы выжить. Ему важно было одно — рассказать о том, что здесь произошло. Он прополз около пятидесяти метров, что было просто невероятно; потом голова его мирно легла на снежное покрывало, глаза закрылись, а тело обрело неведомый ему прежде покой. Это был сладкий сон, который прогнал и страх, и нечеловеческую усталость, и боль в обмороженном теле; он укачал его тело и унес сознание далеко-далеко. Пришла смерть-избавительница, и Егор Дятлов навеки уснул в уральских снегах, забыв и боль, и страх, и честолюбивые помыслы, и романтические мечты.
В центре поляны все так же стояла палатка, словно поджидая ненадолго отлучившихся хозяев, на одеяле внутри осталась кучка бутербродов, приготовленных запасливым Русланом Семихатко, остыл чайник с остатками заварки. Погас и костер у палатки, только в самой глубине угольев можно было заметить красноватые огоньки, раздуваемые ветром. И над всей картиной гибели и разрушения сверкало миллионом звезд черное высокое небо, равнодушное и вечное.
В городе началась весна. В этом году она пришла победительницей, захватив и оккупировав все вокруг, хотя были только первые числа марта. Обычно еще лютовала стужа, еще дули ледяные северные ветры, еще и робко думать о весне боялись суеверные горожане: а ну как спугнешь красавицу и вовсе не настанут теплые дни. А теплые дни на Урале наперечет; бывает, что и в середине июня выпадает снег, а первые заморозки, когда трава белеет от инея, наступают уже в августе. Март же всегда причислялся к месяцам зимним; никому и в голову не приходило считать его теплой весенней порой. Но в этом роковом году коварная природа словно решила дать людям роздых, заманить их мечтами о настоящей весне, согреть на краткое время лучами солнца, чтобы потом еще острее ощутили пленники уральской земли безнадежность холода. И вот закапали громадные сосульки на крышах многоэтажных домов, снег почернел и стал ноздреватым, как засахарившийся мед, черные ветви деревьев сплелись кружевом на фоне ярко-синего неба. Трамваи дребезжали весело, подпрыгивая на стыках рельсов, автомобили разбрызгивали мокрые ошметки снега, в институт спешили толпы галдящих студентов с радостными и юными лицами. В руках они держали круглые тубусы с проектными работами, дерматиновые портфели с конспектами лекций; почти все улыбались, подставив лица слабым лучам северного солнца. И в коридорах политеха тоже царило веселое оживление; сессия была сдана, каникулы прожиты, до следующих экзаменов, казалось, еще целая вечность, и можно ни о чем не беспокоиться, шутить, смеяться, рассказывать анекдоты и приглашать друг друга на последний сеанс в кино.
Проснулись дремавшие всю зиму романтические чувства, в длинных темных коридорах то и дело можно было заметить склонившиеся друг к другу парочки. Поэтому странным диссонансом в этой атмосфере всеобщего благодушия и весеннего подъема звучали торопливые шаги комсомольского секретаря Сергея Ивановича, с мрачным и суровым лицом спешащего куда-то. Он шел, не замечая студентов, едва кивая в ответ на дружелюбные приветствия, погруженный в свои мрачные мысли. У стенда, на котором красовались фотографии студентов-отличников и общественников, он замедлил шаги, а потом и вовсе остановился, всматриваясь в лицо одного юноши. Это было лицо с правильными чертами, густые волосы были аккуратно причесаны на пробор, умные глаза пытливо смотрели из-под ровных бровей. Сергей Иванович ощутил страх. Он всем своим существом понял, что Егора Дятлова нет в живых. Он понял это так же ясно, как раньше понимал обреченность этого честолюбивого и способного парня, его приговоренность к смерти. Секретарь издавна обладал странным и мучительным даром предугадывать гибель; теперь его предчувствия сбылись, сам он знал это абсолютно точно. И вместе с ним, видимо, погибли и остальные. Сергей ощущал дрожь во всем теле, но ее вызывал не только страх; он продолжал тайно пить, все более увеличивая порции “лекарства”, как, обманывая самого себя, называл он водку. Его нервы были на пределе, а необходимость скрывать порок разъедала душу, делала его мнительным и тревожным.
Он был в недоумении; группа туристов-студентов должна была вернуться еще десять дней назад, как минимум, а от них ни слуху, ни духу, и никто из начальства не проявляет никакой озабоченности. А жизнь между тем продолжается, идут занятия, читаются лекции, проводятся собрания комсомольцев и активистов. Сергей знал, что в туристический клуб и в деканат несколько раз обращались обеспокоенные родители. Савченко, заведующий туристическим клубом, бодро говорил, что все под контролем, что группа задерживается из-за погодных условий, в деканате вовсе разводили руками, поскольку не имели отношения к маршруту похода.
В комитет комсомола позвонил отец Любы Дубининой. Он был очень взволнован, но старался скрыть это; только невнятно говорил о страхах своей жены, Любиной матери, которая все видит во сне какой-то ручей в снегу. Отчего-то именно рассказ о ручье очень задел Сергея; он пообещал Дубинину, что выяснит ситуацию сам, и отправился в туристический клуб.