Страница 65 из 95
Егор Дятлов неторопливо заносил в блокнот события прошедшего дня, Юра Славек учил Феликса и Женю какой-то модной карточной игре, что вызывало негодование комсомолки Раи Портновой. Она постоянно вмешивалась, высказывала свое мнение, делала замечания, но так и не смогла никому испортить настроение, как ни старалась. Долго и с удовольствием пили чай, снова немножко закусили, так что к ночи все дружно согласились с Юрой Славеком: день прошел замечательно, отлично, жаль только, что нет Толика. Улеглись спать, а на первое дежурство, как всегда, вышел с ружьем Степан, прихватив с собой Олега Вахлакова, который по странному свойству воров и трусов уже привязался к своему разоблачителю и испытывал к нему что-то похожее на благодарность.
Они вышли к костру и разместились так, чтобы видеть все вокруг. Когда из палатки перестали доноситься звонкие голоса, а свет внутри померк, Степан достал рацию и установил связь с Центром. Он передавал долго, его лицо выражало глубокую тревогу и озабоченность. И снова ответ поразил его своей бессмысленностью; яркой вспышке, похоже, не придавали никакого серьезного значения. И странные звуки, описанные Степаном в осторожных кратких выражениях, тоже не вызвали резонанса; ему было приказано продолжать экспедицию и внимательнейшим образом осмотреть окрестности того места, где расположился отряд.
— Продолжение похода может быть связано с трудностями, — передавал Степан, включив всю свою волю, чтобы донести до невидимого связного важность ситуации. — Студенты не готовы дать отпор возможному врагу. Происходит много необъяснимых событий. Прикажете вернуться?
— Продолжайте поход, — уверенно запищала рация. — Опасности нет, кроме того, вы вооружены. Постарайтесь осмотреть подножие перевала; сведения касаются именно этой стороны гор. Ареал поисков — в районе двух километров к северу.
Степан сообщил о болезни Углова, решение отправить студента назад было признано правильным. Еще раз повторив приказ, связной отключился, оставив Степана в тяжких раздумьях. Вахлаков соскучился сидеть молча и обрадовано заболтал, увидев, что Зверев выполнил свою задачу:
— Товарищ Зверев, давайте завтра поищем пещеру, где спрятано вогульское золото. Я слышал, что у них его целая гора, отлито оно в виде Золотой Бабы. Вот бы найти это сокровище и… сдать государству! — торопливо закончил Олег свою мысль. — Нам ведь положено двадцать пять процентов, я читал. Конечно, если на всех поделить, получится немного, но вот Углов, к примеру… Он ведь не будет участвовать? И можно пойти вчетвером, втроем искать пещеру, а другие пусть занимаются чем-нибудь важным. Или вдвоем можно: вы и я. Тогда можно получить кругленькую сумму!
Степан отрешенно слушал возбужденную болтовню алчного Вахлакова, который уже готов был на преступление и обман, лишь бы завладеть сокровищем. Не богатство, не идол из чистого золота занимал его мысли; он буквально чуял, как сжимается невидимое кольцо вокруг отряда, как какие-то силы загоняют их в ловушку, а сами туристы покорно следуют велениям этих сил. Вахлаков все говорил и говорил, махал руками, брызгал слюной, а Степан погружался в странный транс. Он и спал, и не спал, и видел, и не видел; а рядом храпел молодецким храпом внезапно уснувший Вахлаков. Бесполезное ружье валялось рядом с дежурными, неспособными защитить себя от возможного врага.
И туристам в палатке снились тяжелые сны, которые заставляли их плакать и стонать, судорожно метаться в спальниках, вздыхать и мычать; но никто из ребят так и не смог проснуться, одурманенный смертельной энергией заповедного места.
Толик Углов в это время, дрожа, колотил в дверь избы вогулки, до которой добежал на трясущихся от усталости и страха ногах. Лес, по которому пролегала лыжня, казался таким безмолвно-опасным, таким таинственным и угрюмым, что Толик старался не смотреть по сторонам, уставившись только на снег перед собой. От надвигавшейся тьмы снег стал сначала серым, а потом — синим; Толик подумал было, что сбился с дороги, но вот же она, та самая лыжня, которую еще вчера они так весело и дружно прокладывали с ребятами, шутя и смеясь. Лыжи громко визжали по снежному насту, Толика пугали эти звуки, он спиной чувствовал настигавшую его опасность. Он старался не оглядываться, сжавшись в комок, только мелькали руки с лыжными палками да скрипели лыжи. Деревья мелькали быстро, как в кино при ускоренной съемке. Толик отчаянно торопился, и страшное вымершее селение, которое еще недавно внушало ему страх, теперь показалось родным и спасительным. У избы охотницы Толик скинул лыжи и побежал, утопая в снегу, то и дело оступаясь, к двери. Он загромыхал кулаками, а сердце его сжалось от мысли о том, что в доме никого нет. Или вот сейчас скрипучую дверцу отопрет разложившийся мертвец, со свисающими лоскутьями кожи, вытекшими глазами. Схватит его за горло костлявой рукой, и разорвется сердце бедного Толика. Раздались шаги, и на пороге возникла фигура вогулки в лохмотьях; дохнуло той самой тяжелой вонью плохо выделанных гниющих шкур, но теперь Толик почувствовал только огромную радость.
— Здравствуйте, я студент Углов, мы недавно к вам заходили, я вот заболел, можно у вас переночевать? — сбивчиво залепетал Толик, втискиваясь в образовавшуюся щель. Вогулка попятилась, впуская Толика в дом, смешно тараща узкие раскосые глаза:
— Чего вернулся? Зачем ходил? Остальные где? Сдохли? — спрашивала она, стараясь проснуться.
Ложилась манси очень рано, на закате, электричества в избушке, конечно, не было, а при тусклом свете лучины не больно-то позанимаешься домашними делами, пусть даже это примитивное дубление шкур или тканье крапивного волокна. Охотница провела Толика сквозь абсолютную тьму, втолкнула в жарко натопленную избу и зажгла лучину расщепленной на две половинки спичкой. При тусклом свете маленького огонька Толик вдруг расплакался, как ребенок, обняв обширный бюст вогулки, вдыхая запах ее тела, словно маленький мальчик, нашедший свою маму. Охотница хлопала Толика по спине, напевая какую-то заунывную мелодию, успокаивала его, и молодому человеку совсем не было стыдно плакать. Потом вогулка заботливо усадила его на лавку, покрытую грубым рядном, собрала на стол нехитрую утварь, раздула угли в печи, чтобы вскипятить чайник. Толик рассказал, что все живы-здоровы, а у него заболели нога и живот (про живот он наврал), поэтому пришлось вернуться. Идти через лес одному оказалось очень страшно, вот он и расклеился, за что просит его простить.
— Сейчас не сдохли — завтра сдохнут, — рассудительно сказала вогулка, жадно глядя, как Толик распаковывает рюкзак, достает банки консервов. — Завтра обязательно сдохнут. Ты умный, что не пошел с ними, долго будешь жить. Давай скорее чай, вода уже вскипела. И консервы давай, шибко вкусные вот эти, в томате!
В полутьме маленькой вонючей избушки было уютно и безопасно, страшная реальность пустынных лесов и равнин отступила перед примитивным теплом человеческого жилища. Проголодавшийся Толик запихивал в рот огромные куски хлеба, руками накладывая сверху кильку в томате, которую с не меньшим аппетитом поглощала и хозяйка. С набитым ртом Толик описывал свои страхи и переживания, говорил он очень много, как человек, только что переживший сильный испуг; вогулка же ограничивалась коротким хмыканьем и мычаньем — она была твердо уверена, что студент чудом избежал ужасной гибели. Иногда она вспоминала о водке и тяжело вздыхала: глупый русский пошел в леса, не захватив с собой самого необходимого. Только делать было нечего, так что вскоре, когда догорела лучина, вогулка стала укладываться спать, все в тех же грязных тряпках, которые служили ей одеждой. Завалился на лавку и Толик, сон мгновенно свалил его, едва голова коснулась сильно пахнущего мешка со шкурами, который был предложен ему гостеприимной хозяйкой вместо подушки. В темноте раздавались два храпа, а в недалеком лесу выли невидимые волки.
Ранним утром туристы проснулись со странным ощущением разбитости и усталости, которые сковали их по рукам и ногам. Кряхтя, ежась и отчаянно зевая, ребята вылезли из палатки и увидели странную картину: у погасшего костра, едва дымящего остатками головешек, крепко спали Степан и Олег Вахлаков, приоткрыв рты, бледные и словно неживые. Ребята кинулись к товарищам и принялись тормошить сонных дежурных.