Страница 48 из 95
— Ты очумел, что ли? — с недоумением проорала продавщица, запахивая драный халат. Мороза она, по-видимому, не боялась. — Какие такие шкурки, поганец? Давай деньги, будет тебе водка, а нет — пошел на хрен!
— Так у меня нету денег! — чуть не заплакал Тавлалей. — Где же я их возьму? Вот шкурки принес, настрелял…
Степан Зверев внимательно наблюдал за происходящим, не вмешиваясь. Он оценил хитрость продавщицы, понял, что подобные обмены — дело привычное, что Тонечка — стреляный воробей и не пойдет сейчас ни на какие действия. А Люба что-то зашептала Юре Славеку, прикрывая рот рукавичкой; Юра выпрямился и произнес:
— Уважаемая, продайте мне две бутылки водки и одну — портвейна.
Тонечка захрипела от злости, прожигая несчастного вогула ненавидящим взглядом, однако вошла обратно и чем-то зазвенела остервенело. Юра вошел вслед за ней и негромко заговорил. Егор Дятлов не мог больше мириться с происходившим нарушением всех норм и законов; он рванул дверь на себя и шагнул в темное нутро магазинчика.
— Я тебе запрещаю покупать спиртное! — громко сказал Егор, обращаясь к Юре, спокойно пересчитывавшему деньги. — Что же это такое! Не успели начать поход, а ты уже водку покупаешь, спаиваешь местное население. Вот я поставлю вопрос на комсомольском собрании о твоем поступке!
— Успокойся, Егор! — внятно ответил Юра. — Я никого не спаиваю, а шкурки лучше пусть у товарища останутся. Я просто хочу его угостить.
В душе Егор не только обвинял Юру в спаивании несчастного вогула; ему было очень неприятно, что именно к этому стиляге обратилась Люба с просьбой, что именно ему на ухо шептала она какие-то слова. Его мучила неясная ревность, предчувствие, что его предположения насчет девушки оказались преждевременными… Поэтому Егор довольно грубо сказал:
— Я тебе запрещаю как руководитель похода, слышишь?
— Ты ничего мне запретить не можешь, — рассудительно ответил Славек. — Что хочу, то и покупаю. Пить я не собираюсь, а все остальное, извини, не твое дело.
Тонечка шваркнула о прилавок две светлых прозрачных бутылки и одну темную, пыльную “бомбу”, наполненную восхитительной жидкостью из виноградной лозы. По крайней мере, так было написано на рваной этикетке. Ей было любопытно наблюдать спор между двумя туристами, один из которых побледнел от гордости и высокомерия, а другой упрямо глядел ему в глаза. Егор как-то сник и только пробурчал:
— Я вижу, ты и деньги не сдал в общую кассу!
— И это тоже — мое дело, — спокойно ответил Юра. — В позапрошлый раз вся касса, как ты помнишь, пропала. Виновного так и не нашли, так что я полагаю, в моем кармане деньги будут сохраннее.
Егор глубоко чувствовал свою вину и ответственность за пропавшие деньги. Он только вздохнул и еще больше побледнел, когда Юра столь бесцеремонно напомнил ему о том давнем случае. Вот так и теряется авторитет, наработанный годами.
— Ну, будешь брать? — прохрипела продавщица нетерпеливо, желая как можно быстрее освободиться и выскочить на крыльцо, поглядеть на курчавого южного товарища, очень симпатичного. — Давай побыстрее, у меня делов невпроворот! — сгребла деньги огромной ручищей и кинула их в выдвижной деревянный ящичек.
Студенты вышли на воздух из темной каморки, и Юра вручил вогулу водку и портвейн:
— Возьмите, товарищ, на память о смелых студентах технического университета! — громогласно произнес он, стараясь выглядеть солидно и красиво. Актерских способностей у Юры было немало; он описал свободной рукой полукруг и чуть поклонился опешившему вогулу. — Не поминайте нас лихом и больше не вставайте на скользкий путь спекуляции! Помните о том, что революция давным-давно освободила все отсталые народы от гнета всяких эксплуататоров, подобных этой милой даме.
Звереву ерническая речь Славека не очень понравилась, и он снова взял говоруна на заметку. Те, кто так шутят, не могут быть искренними комсомольцами и идеологически выдержанными товарищами. Наверняка за душой у этого красавца много всякого; вот и импортная жвачка в поезде, и кое-какие шутки, словесные обороты… Врет, выкручивается, красуется перед девушкой. Все, как говорится, в одной канве; впоследствии надо как следует разработать этого красавчика. Покопаться в его прошлом, найти материал, подослать дружка-приятеля… Очень интересный экземпляр.
Сердце Любы переполняли любовь и благодарность к великодушному Юре. Как он прекрасно поступил, какой он добрый и щедрый! Вот и вогул радостно запихивает бутылки в свой пухлый мешок, одновременно вынимая отличные шкурки куницы, протягивая их Юре:
— На, возьми!
— Спасибо, товарищ, не надо, — с достоинством отказался Славек, в душе страшно переживая, что нельзя на глазах у ребят взять это драгоценное сокровище и потом продать его наивыгоднейшим образом. Ну, зато стоит извлечь из ситуации все возможные плюсы, увенчать себя всеми лаврами! — Оставьте себе, а потом сдайте государству, а уж государство нашьет нам всем отличных пальто и ватников, отороченных соболями!
— Смотри, дошутишься! — недовольно сказал Егор Дятлов. — Кончай балаган, надо где-то расположиться и позавтракать, а потом трогаться в поход. Берите, ребята, вещи и пойдемте, чего зря время терять!
— Товарищ, пойдемте с нами, позавтракаем? — несмело позвала нового знакомого Люба. — Вы, наверное, издалека пришли, проголодались?
Остальные туристы тоже стали звать Тавлалея с собой, а товарищ Зверев солидно сказал:
— Вы, уважаемый, наверное, здесь все места хорошо знаете, всюду бывали. Вот и расскажете нам немного о здешних краях. Ребята неподалеку были несколько раз, а я вот — первый раз в походе на Северном Урале, так что ваша помощь и рассказ нам очень кстати придутся. Не откажитесь разделить с нами скромный завтрак; попьем чайку, покушаем и поговорим по душам. Вас, кажется, Тавлалеем зовут? А меня — Степаном.
Вогул проницательно посмотрел Степану в черные глаза, так что в душе разведчика что-то дрогнуло и затрепетало; на долю секунды ему показалось, что туземец разгадал его тайну, заглянул под маску, дотронулся до самого сердца. Но это ощущение прошло так же быстро, как и возникло, Степан сморгнул, и все встало на свои места. Вогул стал просто примитивным и диким вогулом, алкоголиком, готовым за бутылку отравы продать родную мать, а Степан — все тем же разведчиком, умным, ловким и хитрым. Степан взвалил на спину рюкзак, остальные тоже быстро разобрали поклажу и двинулись в сторону леса. Они шли по узкой тропинке, мимо вросших в сугробы изб, окруженных покосившимися заборами; вскоре маленькое селение осталось позади. Тавлалей шел вместе с ребятами, ловко ступая рядом с тропой на своих неуклюжих лыжах, которые действительно были очень удобны: наст под ними не проваливался, и вогул обогнал пыхтящих туристов легко, хотя тоже взвалил на спину, кроме своего мешка, еще и рюкзак Любы Дубининой. Группа вошла в лес, состоящий из высоких, подпирающих небо кедров и елей. Воздух был чист и прозрачен, мороз перехватывал дыхание, синее небо отражалось в снежном покрове, придавая насту голубой оттенок. Решили остановиться неподалеку от деревни, развести костер и впервые позавтракать уже как бы в начале маршрута, наслаждаясь покоем и красотой природы. Вскоре остановились и разбили первую стоянку; лыжи еще были зачехлены, а идти по глубокому снежному насту становилось все труднее и труднее.
Снова сложили в кучу многочисленный груз и стали собирать хворост для костра. С собой у ребят было три отличных туристических топорика, но рубить деревья не хотелось, надо было всего лишь вскипятить чайник. Для бутербродов было довольно хлеба и корейки, шпика и сыра, так что трапеза намечалась просто царская. Вот уже первые языки пламени весело взметнулись над сухими сучьями, затрещала хвоя в огне, полетели искры; ребята завороженно наблюдали за костром, от которого сразу повеяло теплом и уютом, даже в этом густом и диком лесу. Наломали еловых ветвей, устроили места для сидения, девушки нарезали хлеб и сало, засыпали в большой походный чайник добрую порцию заварки, чтобы крепким чайком взбодрить организм, собрать силы для дальнего похода. Нет ничего лучше первой походной трапезы, когда все полны энергии и надежд, когда кровь бурлит и играет в жилах, когда шутки и разговоры не прекращаются ни на минуту, а душа полна радостного ожидания чуда! Девушки разливали чай в большие алюминиевые кружки, раздавали толстые ломти хлеба с такими же толстыми кусками шпика и корейки. От кружек валил густой пар.