Страница 29 из 95
— Да не могла я перепутать, — начала раздражаться родительница, чувствуя неопределенный испуг. — Он так и сказал: передайте Олегу, что заходил Леня Коновалов, хотел повидаться. Ну да, мол, ничего, скоро свидимся. Приятный такой мальчик, вежливый. Голос тихий, тонкий…
Вахлаков вскочил из-за стола, опрокинув тяжелую табуретку. Его большое лицо было искажено от ярости и негодования. Еще бы! Кто-то приходил пугать его и его слепую мать, представившись давно умершим Леней Коноваловым! Знали, гады, что мамаша слепа как крот, вот и решили поиздеваться. Вахлаков треснул кулаком по стене так, что посыпалась побелка. Мать взвизгнула и бросилась искать руки сына, боясь, что он в кровь разобьет кулаки.
— Что этот гад еще тебе сказал? — орал в ярости неуравновешенный Олег, размахивая кулаками. — Может, еще что говорил, вспоминай!
— Да ничего больше он не говорил, — успокаивала сына мать, судорожно припоминая невинную беседу с зашедшим к сыну товарищем. — Пообещал, что скоро увидитесь, и все.
Может, матери показалось? Какая глупая история! Вахлаков стал мысленно прикидывать и рассуждать. Может быть, кто-то догадывается о его преступной деятельности, о кражах, и решил ему отомстить? Доказательств нет, так благородный мститель решил напугать слепую мамашу, представившись именем мертвого однокурсника? Странная месть. Конечно, мститель достиг своей цели: Вахлаков напуган, мамаша в слезах, загадка осталась загадкой. Но сдается Олегу, что это проделка мерзкого Егора Дятлова, вот что! Дятлов не хотел брать Олега в поход из-за той истории с деньгами; он не может доказать свои подозрения, а от Олега этому выскочке-чистоплюю нужно избавиться во что бы то ни стало. Вот хитроумный Дятлов и подговорил какого-нибудь своего знакомого, чтобы тот припугнул Олега, рассчитывая на трусость и малодушие. При этой мысли Вахлаков чуть не упал в припадке; он приписал свои собственные мысли и чувства Егору Дятлову, и теперь его буквально разрывали на части ненависть и злоба. Он был готов бежать домой к проклятому Дятлову, разобраться с ним, возможно, даже взять с собой нож, так приятно и соблазнительно оттягивающий карман: он плохо соображал и находился в состоянии разрушительного бешенства. Но мамаша, почувствовав, что с сыном неладно, вцепилась в него удивительно сильными пальцами и стала пронзительно причитать, завывая на каждом слове:
— Сынок, не ходи никуда, останься дома! Я, может, все сама перепутала, может, ты мне про этого Леню раньше рассказывал, вот у меня в уме и всплыло это имя. А паренек-то, может, вовсе другим именем представлялся! Олежек, не ходи, миленький! Это все я виновата!
Олег чуть отрезвел от визга и причитаний мамаши. Действительно, доказательств у него никаких, как тогда, в походе, у Дятлова. Даже если мамаше показать фотографию, на которой они снялись всей группой на первом курсе, она не сможет опознать никого. На этой фотке есть и бледный, худой Леня Коновалов, действительно говоривший тоненьким фальцетом, но, конечно, приходил не он, а кто-то другой, кто-то, хорошо знающий и Олега, и слепоту его родителей, и про смерть Лени Коновалова, и про предстоящий поход… Все ясно. Его провоцируют и хотят подставить, хотят вызвать его на драку, на открытый поступок, после которого враги смогут отомстить ему! Вахлаков сел на табуретку, задыхаясь от злобы и страха. Враги следят за ним, вот что. Это действует не один человек, а целая группа, шайка, которая хочет ему зла. Они все состоят в сговоре, специально запугивая Олега, чтобы вызвать его на ответные действия. Какие подлые и хитрые твари! Олег даже покачал уважительно головой. Выходка, конечно, детская, но они его недооценили. Он никуда не пойдет, ничего никому не скажет, постарается скрыть всю эту историю.
— Чья-то тупая шутка, — совершенно спокойно сказал Олег матери, снова принимаясь за остывший борщ. — Дураки — они и есть дураки. Это из зависти, мама: не хотят, чтобы я шел в поход. Завидуют, что все девушки на меня смотрят, что руководство меня уважает, что все хотят со мной дружить. Вот подлецы и решили меня напугать. Вернее, тебя напугать, меня-то они слишком хорошо знают для таких штучек!
— Я им зенки повыцарапываю! — завизжала мамаша, ее сухое лицо исказилось от злобы. — Чтобы они сгнили в могиле, чтобы им света не видать! — сама слепая, намучившаяся от своей болезни, она ненавидела зрячих и завидовала им.
Всем, кроме, конечно, горячо любимого сына. Она хотела, чтобы все ослепли и тоже смотрели на мир сквозь муть и тьму. Мать долго вопила и угрожала, потрясая худыми руками, но в глубине души ей было приятно осознавать, что ее прекрасному сыну завидуют, видя его успехи и достижения. Раз у Олежки есть завистники, значит, его жизнь удалась! Сама мамаша непрерывно завидовала всем, кто хоть в чем-то жил лучше нее — или ей казалось, что лучше. Теперь, когда объектом зависти стал ее собственный сынок, ей стало хорошо. Мелкие пакости и глупости не могут повредить Олежке, а вот быть признаком его успешности вполне могут. Мать любовно гладила сына по круглой голове с двумя макушками, недвусмысленно обещавшими счастье в любви и богатство. Когда с работы притащился слепой папаша, ему поведали историю уже с юмором, со злым смехом победителей, рассказывающих о нелепых ухищрениях своих врагов. Отец сначала впал в гнев и хотел убить мерзавцев своей тяжелой палкой с железным набалдашником, но, услыхав веселое хихиканье сынульки и радостные нотки в голосе жены, тоже развеселился. Он даже придумал отличный ответ на шутку товарищей завистников: пообещал принести откуда-то бутылочку с серной кислотой и наказал мамаше при последующем появлении “Лени Коновалова” плеснуть ему в лицо содержимым, немного, ровно столько, сколько нужно для уродства на всю жизнь. Матери ничего не будет, а вот шутник вряд ли захочет и дальше морочить добрым людям головы.
Напившись чаю с пряниками, семья легла спать, а успокоенный Олег даже улыбнулся перед тем, как заснуть.
Феликс Коротич вошел в вестибюль общежития, аккуратно притворив за собой дверь. Ловкое натренированное тело позволяло ему двигаться легко и бесшумно, хотя он казался крупным и неуклюжим. Феликс равнодушно обежал взглядом фанерные, с коряво подписанными буквами ячейки для писем. Многие ребята с замиранием сердца ждали весточки от родственников, от девушки или парня, оставшихся в той деревне или захолустном городке, откуда они приехали. А вот сироте Феликсу ждать писем было неоткуда и не от кого… Феликс вежливо поздоровался с вахтершей тетей Марусей и поднялся к себе на третий этаж.
Как обычно, кровать Жени Меерзона была аккуратно застелена, а примыкавший к изголовью подоконник был накрыт салфеткой из газеты. Красивую салфеточку Женя смастерил сам: свернул газету в несколько раз и сделал извилистые надрезы и дырочки. На столе в углу стопкой были сложены Женины учебники и справочники со скелетами и телами без кожи. Феликс не любил заглядывать в эти неприятные учебники: он был довольно впечатлительным юношей.
Жени сейчас не было в комнате, после собрания он поехал в больницу, где работал медбратом, а по сути уже почти настоящим доктором. Женя безошибочно угадывал болезни, делал уколы, ставил капельницы, очень мягко обращался с теми, кто нуждался в его помощи. Зарабатывал он сущие копейки, но уже сейчас было ясно, что Женя далеко пойдет и наступит день, когда он будет жить в достойных условиях, станет профессором и обеспеченным ученым… А вот Феликс смутно представлял себе свое будущее, его интересовали пока только успехи в спорте, победы и достижения. Ему нравилось ощущать азарт борьбы, всей душой чувствовать себя победителем…
У Феликса была настоящая спортивная злость, которая так необходима спортсменам. Когда речь заходила о выигрыше, о победе, Феликс шел на любые поступки и затраты. О допинге тогда почти ничего не знали, а если бы знали, Феликс непременно стал бы употреблять даже самые опасные и чреватые последствиями препараты. Он был готов на все ради очередного кубка или медали, вернее, ради того упоительного ощущения, которое ему давало обладание ими. Он снова и снова был первым, он был Победителем! Даже играя в шашки с Женей и другими ребятами, Феликс напрягался и страшно горячился в душе, внешне оставаясь спокойным. Если ему не удавалось выиграть, он старался скрыть свою досаду и разочарование, но для этого требовались такие огромные усилия, что на выпуклом лбу парня выступали капли пота, а кулаки сжимались так сильно, что на ладонях оставались следы от ногтей. Феликс был упрям и настойчив, а с поражением он смирялся редко, только до поры до времени, пока не представится возможность взять реванш.