Страница 14 из 95
— Справлюсь, товарищ майор! — ответил Степан, который на самом деле не был ни Зверевым, ни Степаном.
Его звали Рашид Магомед-оглы, и от проклятого акцента он никак не мог отделаться уже много лет, изображая то цыгана, то еврея, то русского — кого придется. Он был агентом высокого класса, человеком безжалостным, расчетливым, хитрым, но в то же время смелым и ответственным. К помощи Степана-Рашида всегда прибегали в сложных и запутанных случаях, когда требовалась профессиональная слежка, сбор информации, внедрение в группу с целью управления людьми. Он обладал поистине уникальным талантом располагать к себе совершенно разных персон, втираться в доверие и получать самые тайные сведения. Звериное чутье и тонкая интуиция множество раз позволяли ему добиться успеха в самых безнадежных ситуациях. Возможно, Степан обладал даром гипноза, потому что люди сами не могли объяснить внезапно возникавшей симпатии к новому чернявому знакомому. Степан так мягко улыбался, так откровенно рассказывал о себе (каждый раз — новую легенду), так эмоционально жестикулировал и так внимательно слушал, что буквально через несколько минут уже полностью подчинял человека власти своего странного обаяния. Именно эти удивительные психологические особенности и спасли Степану, тогда еще — Рашидке, его молодую жизнь.
Рашид Магомед-оглы родился в семье богатого азербайджанца в тысяча девятьсот двадцать первом году. Отец его был настоящим баем, семья жила в просторном каменном доме, окруженном садом, где росли в изобилии мушмула и инжир, персики и груши. Жаль только, что животастый папаша так и не понял, чью сторону ему следует принять в кровавой распре, начавшейся в России, а теперь — перекинувшейся на Кавказ и в Закавказье. Беднота в рваной одежде начала грабить и убивать богатых, которым еще вчера униженно кланялась… Магомед снабжал оружием и деньгами так называемых белобандитов, в надежде, что справедливость Аллаха позволит ему сохранить имущество, дом, детей и жен, среди которых самой молодой была мать Рашидки — Фатима.
Она была бледной, тоненькой, неказистой по канонам пышной восточной красоты. Ее продал за долг собственный отец, не желавший провести в зиндане — земляной тюрьме — остаток своих дней. Магомед взял Фатиму, справедливо рассудив, что лучше молодая жена, чем глупый старик в земляной дыре… И незаметно привязался к умной и веселой девушке, вскоре занявшей в доме определенное положение.
Фатима почувствовала опасность утром того дня, когда в их красивый дом ворвалась толпа оборванцев с саблями и ножами. Галдящие, кричащие, остервенелые от пролитой крови и награбленного добра, красноармейцы-азербайджанцы порубили в куски и толстого добродушного Магомеда, и всех его домочадцев, включая детей. А Рашидку Фатима вынесла на заре из спящего еще дома, прихватив золотые украшения старшей жены и узелок с сушеными фруктами и лепешками. Фатима оделась в самые некрасивые и старые вещи, на лицо опустила плотную чадру из конского волоса, а украшения спрятала на груди. Ей удалось добраться до Баку, где уже бурлили революционные перемены и устанавливалась новая власть. Ее приютил старый, как мир, мулла.
У доброго старика молодая женщина прожила почти три года, а Рашидка учился читать священные тексты и петь молитвы, совершая намаз. Быстроглазый сметливый мальчуган моментально схватывал науку, отлично читал, знал наизусть множество молитв и замечательно скрывал свой ум, когда в глинобитный домик муллы заглядывали страшные красноармейцы. Рашидка бормотал что-то неразборчивое, распустив губы, нелепо скакал и ухмылялся, изображая безобидного дурачка. Ему было четыре года, когда он твердо уяснил простую истину: не надо показывать свое настоящее лицо, нельзя говорить правду и доказывать свой ум. Это опасно. А чумазый круглоголовый мальчишка с дебильной улыбкой и забавными прыжками вызывал симпатию и дружелюбные чувства даже у разбойников и убийц в заскорузлых шинелях и вонючих обмотках. Ему протягивали куски лепешек и вяленый инжир, хохоча над смешными выходками маленького дурачка, а Фатима, прикрывшись чадрой, лопотала, что не понимает русского языка и вообще ничего не понимает. Молодое бледное личико было надежно скрыто грубым переплетением нитей, стройная фигура — длинным черным одеянием, так что женщина была в относительной безопасности. Вот только забрали и увезли куда-то бедного старого муллу в его белоснежной чалме, с четками в смуглых узловатых пальцах:
— Иншалла, — только и сказал мулла на прощание плачущей тихонько Фатиме да погладил по стриженой круглой голове умненького Рашидку. Мальчик скрыл свое горе, но в душе твердо решил быть хитрым и осторожным. Ему достался чрезвычайно сильный инстинкт самосохранения, воля к жизни, которая руководила отныне всеми его поступками.
Новая власть укреплялась, Рашид пошел в школу, где проявил отличные способности, став примером для других учеников. Едва закончив школу, Рашид Магомед-оглы, комсомолец, активист, Ворошиловский стрелок, отправился в Бакинское отделение НКВД, где сказал о своем желании стать разведчиком. Над ним сначала посмеялись, но быстроглазый паренек произвел самое приятное впечатление на начальников своей правильной речью и умением себя вести. На самом деле Рашидка пристально смотрел в глаза товарища Чагина, про себя внушая ему нужную мысль. Уставший от подписания расстрельных списков и выявления врагов народа, расплодившихся в невиданном количестве, товарищ Чагин ощутил странное головокружение и истому…
— Я могу принести много пользы! — горячо убеждал товарища начальника мальчик. — Я знаю турецкий язык, азербайджанский, русский, немного английский и немецкий. Я буду дисциплинированным и могу выполнить самое трудное задание, которое решит дать мне партия! Мой отец погиб в стычке с белобандитами, дедушку расстреляли проклятые баи, мы с матерью совсем одни. Дайте мне задание, я покажу, что я могу!
Расслабленный и потный товарищ Чагин дал юноше направление в школу для агентов НКВД, предварительно проверив его документы, по которым все выходило именно так, как мальчик рассказывал. Побеседовали с его неграмотной и почти не владеющей русским языком матерью, дочерью бедного декханина; ради такого случая Фатиме пришлось снять чадру и горестно смотреть на белое лицо начальника полными слез и тоски глазами закрепощенной женщины Востока. Придя домой, в крошечный домик давно арестованного муллы, Фатима распрямила согбенную по-старушечьи спину и важно сказала:
— Ты, сынок, будешь у них большим начальником. Ты будешь ездить на красивой машине и жить в просторном доме, как у твоего отца. У тебя будет много жен и красивых детей, а я займу лучшее место в лучшей комнате, среди пушистых ковров и шелковых подушек!
Сын и мать лукаво переглянулись.
Дома Фатима и Рашид всегда разговаривали на русском — это был язык власти, язык силы и богатства. Мать была умна, хитра и все еще красива. К мужчинам ее не тянуло. Для нее супружество было тяжким долгом, а не радостью и удовольствием. Фатиме хотелось жить в красивом доме, есть отличную пищу и командовать другими, например, женами сына. В душе она была властолюбива. Фатима поцеловала сына в голову и произнесла слова молитвы за его благополучие, а Рашид стал собирать чемодан — крошечный фанерный чемоданчик, куда вошли смена белья, томик Сталина, несколько тетрадок и карандашей. Он облачился в свой единственный костюм и отправился в другую республику, где ковались кадры для работы в разведке.
Два года Рашид учился в тайной разведывательной школе, где в группе было еще двадцать человек. Девушек было всего пять. Юные, прелестные, они были молчаливы и суровы, так же как и остальные ученики. Запрещалось общаться между собой во время занятий и после них, запрещалось курить, посещать кинотеатры, дружить с ребятами вне стен школы. А вот собирать информацию — причем о своих же — поощрялось. Это было можно и нужно. Ленинградца Борьку Невзорова выгнали с позором и увезли в неизвестном направлении, когда Рашид рассказал политруку о Борькиных шутках по поводу спортивных занятий и о влечении к девушкам. Дурак Борька пригласил холодную красавицу Евгению на свидание, тайно купив два билета в кино. Он оказался настолько глуп, что поделился своими планами с Рашидкой, а Рашидка незамедлительно проинформировал руководство. За донос он не получил ничего, кроме похлопывания по плечу и ясного взгляда товарища политрука, но и этого было более чем достаточно.